– Новая дата исполнения приговора тридцатое марта. Я намерен сделать все возможное, чтобы хорошо использовать оставшееся время.
– Э... Это как, губернатор?
– Я поручил расследовать это дело независимым следователям. Они работают уже несколько месяцев, и я не намерен прекращать своих усилий в этом направлении. Я надеюсь с вашей помощью сделать их более эффективными.
– С моей помощью?
– О вас очень хорошо отзываются, мистер Геллер.
– Думаю, у вас на восточном побережье достаточно своих следователей, губернатор Хоффман. Если, конечно, вас не заинтересовал чикагский аспект...
– Вы один из немногих живых людей, знающих, что в этом деле есть чикагский аспект. И мне прекрасно известно, какую роль вы сыграли на ранней стадии расследования. Вы непосредственно участвовали в этих событиях и многое успели повидать. Вы встречались с Кертисом, Минзом, Джефси, Маринелли, его сожительницей Сарой Сивеллой и многими другими. Вы идеальный человек для проведения этого экстренного расследования.
Экстренное расследование!
– Губернатор... могу я быть с вами откровенным?
– Разумеется.
– Дело Линдберга было одним из самых тяжелых, запутанных и безнадежных дел, с которыми мне когда-либо приходилось сталкиваться. Я был чертовски рад, когда освободился от него.
На другом конце наступила тишина, прерываемая лишь треском помех.
Затем баритон вновь заговорил, но уже строже:
– Весьма вероятно, мистер Геллер, что Бруно Ричард Хауптман невиновен. И почти наверняка он был не единственным похитителем.
– Может, и так... но судя по тому, что я прочитал он, по всей вероятности, участвовал в похищении. Возможно, он в конце концов заговорит и укажет на своих сообщников.
Он продолжал быстрее:
– Мистер Геллер, приезжайте в Трентон. Позвольте мне доказать свою правоту. Вы не будете связаны никакими обязательствами. Я вышлю вам телеграммой деньги на билет на поезд. Можете уладить свои дела в Чикаго и выехать в воскресенье. В понедельник утром мы для начала встретимся с вами в моем офисе.
– Губернатор, мне сейчас меньше всего хочется заниматься делом Линдберга.
– Я могу предложить вам тысячу долларов в качестве предварительного гонорара. Кстати, сколько стоят ваши услуги?
– Э... двадцать пять долларов в день, – сказал я, удвоив сумму, – и плюс расходы.
– Договорились, – сказал губернатор.
– Договорились, – сказал я и пожал плечами.
Мы положили трубки.
Я снова положил ноги на стол, расслабил галстук и проговорил вслух:
– Ну чем не дьявольский поворот событий?
* * *
Все остальное утро я занимался проверкой кредитоспособности по телефону и затем отправился в ресторан Биньена за углом, где полакомился копченой треской. Я вышел из офиса в половине двенадцатого, чтобы опередить толпу, которая обычно собиралась в ресторане на ленч. И там я встретил Хэла Дэвиса из газеты «Ньюз».
– Привет, Геллер, – весело приветствовал меня Дэвис. – Я смотрю, ты начал регулярно питаться. – Он был невысоким мужчиной с большой головой и блестящими глазами; он выглядел лет на тридцать, хотя ему уже давно перевалило за сорок. – Кто это оставил тебе наследство?
– У меня есть клиент.
– Это новость, – сказал Дэвис. Он снял шляпу и сел за мой стол, хотя собирался уже уходить. Плащ висел у него на руке. – Купи мне чашку кофе?
– Да, – сказал я, – если ты потом купишь мне бутылку пива.
– Конечно, – он махнул официанту. Ресторан Биньена был отделан темными панелями; в его деревянных кабинах закусывали преимущественно бизнесмены. – Ну что новенького от вашего приятеля Нитти?
Я поморщился; даже замечательная рыба показалась мне невкусной.
– Дэвис, я сто раз уже говорил тебе, черт возьми, что я с ним не связан.
Дэвис ухмыльнулся:
– Конечно-конечно. Все знают, то Фрэнк Нитти симпатизирует тебе. Ты не раз оказывал ему услуги.
– Я бывший полицейский, – сказал я со вздохом, – и знаю некоторых ребят из Команды. Не надо делать из этого далеко идущих выводов.
– С тех пор как ты в тот раз дал показания в пользу Нитти...
– Оставим это, Хэл.
– О'кей, о'кей! А что новенького от Барни?
Он имел в виду Барни Росса, боксера, чемпиона страны в полусреднем весе, с которым мы дружили с детства, когда вместе жили в Вест Сайде. Кстати, теперь он был моим квартирным хозяином. Мы с Дэвисом обсудили процветающую боксерскую карьеру – Барни недавно нокаутировал в Филадельфии Лу Харпера, и уже через полчаса мы с ним пировали в Шэмроке, баре недалеко от Дилл Пикля. Барни когда-то владел этим баром, и до сих пор на его грязных стенах висели фотографии, изображающие боксеров на ринге и другие фрагменты из мира спорта.
Дэвис, должно быть, что-то пронюхал, потому что купил мне целых четыре бутылки пива. И на четвертой в глубине моей души что-то щелкнуло – а может, лязгнуло, – и я решил рассказать ему о своем новом клиенте. Мысль о рекламе и о том, какую пользу она может принести моему бизнесу, внезапно показалась столь же аппетитной, как и сваренное вкрутую яйцо которое я жевал.
– Губернатор Хоффман, значит, – сказал Дэвис и глаза его сверкнули. – Надеюсь, ты не думаешь, что этот фриц Хауптман действительно невиновен?
– Следи за своей речью, – сказал я, – у меня в роду были немцы.
– Для полуирландца-полуеврея ты сегодня ужасно щепетилен.
– Возможно, этот фриц и виновен, – согласился я, – но я не буду торопиться с выводами. И кроме того, только очень наивные люди могут думать, что этот шут в одиночку совершил это похищение и провернул аферу с выкупом.
Дэвис внимательно меня выслушал, и затем его лицо сморщилось от удовольствия.
– Знаешь, что я слышал?
– Нет. Просвети меня.
– Ты знаешь, что одной из самых значительных улик против Хауптмана стал номер телефона этого старого болвана, написанный на стене внутри его чулана?
Номер телефона Джефси действительно был найден в квартире Хауптмана.
– Да, – сказал я. – Ну и что?
– А то, что я слышал, будто его написал там репортер газеты «Нью-Йорк Дейли Ньюз», Тим О'Нейл.
– Как это написал?
Дэвис ухмыльнулся и пожал плечами.
– После того как Хауптмана взяли, копы конфисковали его квартиру и предоставили прессе свободный и легкий доступ в нее. День был скучным, бедным на новости, и вот О'Нейл пишет номер старого Джефси на внутренней поверхности чулана, вызывает дежурного инспектора и говорит: смотри, что я нашел. Бац! В тот же вечер эта новость попадает на первую полосу «Дэйли Ньюз». Ну как, нравится?
– Ты бы поступил так, чтобы сделать статью?
– Но если этот ублюдок действительно виновен, то какая теперь разница?
– Может быть, никакой, – сказал я. – Просто это показывает, что с самого первого дня всем чертовски захотелось посадить этого парня на электрический стул, и никого, кажется, не интересуют его сообщники.
– А все потому, что эта история требует завершения, Геллер, – сухо проговорил Дэвис. – Америка пресытилась ей. Даже Линди дал стрекача.
В конце прошлого года Чарльз и Энн Линдберг увезли своего маленького сына Джона, которому пресса не давала покоя, в Великобританию, став добровольными изгнанниками.
– Копы Нью-Джерси и обвинители, – сказал Дэвис, – скорее позволят Хауптману сесть на электрический стул и унести с собой имена сообщников, чем дадут ему избежать наказания, которого он вполне заслуживает. И многие люди в этой стране согласятся с ними.
Маленький репортер ушел, кивнув мне на прощание и подмигнув маленьким глазом, и я знал, что он отправился писать обо мне эффектную статью для вечернего выпуска. В конце концов я не был пьян. Но, может быть, был немного нетрезв, и когда одолел три лестничных марша на пути к своему офису, я начал сомневаться в том, что шаг, который общество может расценить как попытку очистить Хауптмана от подозрений, способен принести хоть какую-то пользу моему отнюдь не процветающему одиночному бизнесу.
Я назначил на субботу две встречи в Эванстоне, связанные с проверкой кредитоспособности, и позвонил двум людям, на которых я работал регулярно, и сообщил им, что на две-три недели выезжаю из города. Кажется, никто не огорчился, и около трех часов я вытащил раскладную кровать и рухнул на нее в рубашке и брюках, чтобы немного соснуть. Четыре бутылки пива взяли свое.
Разбудил меня громкий стук в дверь; я моментально проснулся, вскочил, как на пружине, немного удивившись тому, что в комнате так темно и что мир за моим окном освещен лишь неоном. День кончился. Хотя наступил вечер, во рту у меня был неприятный привкус, какой обычно бывает по утрам, и пока стук в дверь продолжался, я медленно слез с кровати и, крикнув: «Пожалуйста, одну минуту», осторожно положил кровать в похожий на сундук ящик.
Я пошел в ванную, ополоснул рот, помочился, как жеребец, поправил галстук, но не стал надевать пиджак. В конце концов приемный день кончился. Кто бы там ни пришел, он должен принять меня таким какой я есть.
Я приоткрыл дверь и увидел стройного седовласого рябого типа, чем-то похожего на брокера с Ласаль-стрит, а чем-то – на ангела смерти.
– Да? – робко сказал я, как будто не узнал его хотя узнал сразу.
– Мистер Геллер, – вежливо проговорил Пол Рикка. Это был сорокалетний мужчина, но выглядел он значительно старше. – Я могу войти. – Он произнес эту фразу без вопросительной интонации.
– Да, конечно, мистер Рикка.
Все слова он произносил с небольшим акцентом: «Я могу-у войти-и». Но очень тихо. Он разговаривал едва слышно, как сотрудник бюро похоронных процессий.
У Пола Рикки по кличке Официант были широкие скулы, густые черные брови и спокойные темные глаза; его рот был ненамного шире его носа, а нос был не таким уж широким для итальянца. На нем было великолепно сшитое двубортное пальто лазурного цвета, из-под которого выглядывал аккуратно завязанный темно-синий галстук; его синяя фетровая шляпа, вероятно, стоила дороже моей кушетки.
– Фрэнк хочет встретиться с вами, – сказал он.
– Со мной?
Он кивнул и сказал с некоторой долей раздражения:
– Наденьте свой пиджак.
Я надел свой пиджак.
Пол Рикка, или Официант, он же Пол де Лусиа, он же Пол Маглио, был заместителем Фрэнка Нитти. Когда Капоне посадили, руководство чикагской Командой, разумеется, взял на себя Нитти; ходили слухи, что именно Рикке Капоне поручил присматривать за Нитти. Рассказывали, что Рикка еще подростком в Сицилии убил человека в наследственной вражде, отсидел два года и в тот же день, как вышел из тюрьмы, насмерть застрелил свидетеля, который его опознал. Он сбежал в Америку и, проработав в Нью-Йорке капельдинером театра и официантом, стал одним из подручных Снорки. Капоне даже 'был шафером на свадьбе Рикки.
– Мистер Рикка, – сказал я, держа шляпу в руке, – я не выйду за рамки приличия, если спрошу у вас, что все это значит?
– Выйдете, – сказал он и указал мне на дверь. Я открыл ее, и он вышел первым. Его называли Официантом, но он никого не ждал и никому не прислуживал.
Я пожалел, что не взял свой пистолет, хотя знал, что если Команда положила на меня глаз, то сделать с этим уже ничего нельзя – она своего добьется. Вслед за Риккой я начал спускаться по лестнице своего почти убогого здания; он в своей модной одежде был здесь явно не к месту. Надо сказать, что неуместным здесь он казался и по другой причине. Почему он пришел один? Где его два обязательных приятеля с пистолетами под мышками? Рикка был боссом – согласно некоторым источникам, вторым человеком в Команде после Нитти, – почему же, черт возьми, он теперь играл для Нитти роль посыльного?
Нас ждал черный «линкольн». За его рулем никого не было, Рикка действительно приехал один.
Я неуклюже встал на край тротуара возле машины; в ее отполированной крыше отражались уличные фонари и неоновая реклама. К нам приблизился какой-то пьяница и попросил денег – Рикка наградил бродягу взглядом, от которого тот на мгновение застыл, потом повернулся и отправился искать более сострадательных индивидуумов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84