– Я сказал, что видел выкупные деньги, что я проверил их серийные номера. На самом деле я их не видел. Я несколько приукрасил правду, потому что боялся, что иначе полковник Линдберг не поверит мне, что я контактировал с похитителями.
Именно эта часть рассказа Кертиса наиболее подействовала на Линдберга.
– Мне показалось, он не хотел браться за это, – продолжал Кертис. – Вы присутствовали при нашем разговоре, мистер Геллер, и должны помнить. Я сделал это ради его же блага, чтобы он начал действовать.
– И во всем остальном ваш рассказ был правдивым.
– На сто процентов, – сказал Кертис. Взгляд его был уверенным и ясным, голос твердым. – Я не лжец, а честный человек.
– Вы были готовы лгать в отношении Хауптмана, – сказала Эвелин. Взгляд ее глаз тоже был уверенным и жестким, но несколько другим, чем у Кертиса.
– И я солгал, сказав, что видел выкупные деньги, – признался он, пожал вновь плечами и вздохнул. Потом печально улыбнулся. – Но я откровенно говорю вам об этом. Я вам честно сказал и о нервном напряжении, которое я испытывал.
– Поэтому вы сознались? – спросила она. – Почему вы признались, что ваши слова были ложью, в то время как на самом деле вы говорили правду?
– Но не все, что я говорил, было правдой. Мне несколько дней не давали спать, полицейские таскали меня то туда, то сюда, не давали мне возможности переодеться, редко кормили, и я действительно испытывал сильное напряжение. Через какое-то время я признался в одном – что я на самом деле не видел выкупных денег. И с этого момента, миссис Мак-Лин, началось самое интересное.
– Расскажите нам об этом, – сказал я. – Только с самого начала.
Кертис рассказал нам, как в Кейп-Мее, куда он приехал для встречи с Хильдой, участницей похищения, он узнал по телефону, что тело Чарльза Августа Линдберга-младшего обнаружили в неглубокой могиле в Саурлендских горах. Как он с головокружительной скоростью сквозь ливень примчался в Хоупуэлл, где его вежливо, но уже тогда давая понять, что он является подозреваемым, допросили Шварцкопф, инспектор Уэлч и Фрэнк Уилсон.
Кертис предложил подождать полковника Линдберга, но допрашивающие настояли на том, чтобы он отвечал на их вопросы; он заявил им, что если они собираются его допрашивать, то ему потребуются его памятные записки – некоторые из них оставались в нью-йоркской гостинице, часть на «Кашалоте» и часть у его секретарши в Норфолке. Однако это требование его не было удовлетворено.
Он по мере сил отвечал на вопросы, хотя был уставшим и эмоционально измотанным; а они требовали, чтобы он назвал номерные знаки машин похитителей, номер дома, куда его возили, номера телефонов, что ему было очень нелегко сделать точно без своих записей.
– Когда наконец прибыл полковник Линдберг, – сказал Кертис, – мне показалось, что он рад меня видеть. Вы можете представить облегчение, которое я испытал при виде знакомого дружелюбного лица. Он спросил меня, что я об этом думаю... имея в виду, что в разгар переговоров с Хильдой, Сэмом и другими о возвращении ребенка в лесу нашли его тело. Я сказал, что мне это непонятно, и заверил его, что сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь ему. Я предложил, чтобы мы поспешили, поскольку мы могли задержать Сэма и Хильду, пока они находились на территории страны.
– Как на это отреагировал Слим? – спросил я.
– Очень положительно, – сказал Кертис. – Но затем он пошел в свою библиотеку с Шварцкопфом и Уилсоном и больше не вернулся.
Инспектор Уэлч, различные полицейские, сыщики в штатском, к которым иногда присоединялся Уилсон, допрашивали его всю ночь, заставляли давать длинные показания, игнорируя его просьбы привезти его памятные записи, без которых он не мог гарантировать точность своих слов. По подозрительному тону, с которым велся настойчивый допрос, Кертис понял, что дела его плохи.
В конце концов ему удалось убедить допрашивающих отвезти его в Кейп-Мей, где он мог показать места своих встреч с похитителями. На рассвете инспектор Уэлч и еще один полицейский выехали с Кертисом на полицейской машине. Кертис указал им на три дома, два из которых оказались незаселенными, а в третьем проживала семья Ларсенов – такую же фамилию имел один из участников банды. Но миссис Ларсен, открывшая им дверь, заявила, что не знает никакого Джорджа Олафа Ларсена, и Уэлч больше не стал ее ни о чем спрашивать.
В дом Линдберга в Хоупуэлле они вернулись в девять вечера. Уэлч сообщил всем заинтересованным лицам, что поездка была пустой тратой времени и что Кертис оказался бессовестным лгуном. Кертиса допросили еще раз, причем отношение к нему становилось все враждебней. Он продолжал требовать, чтобы ему принесли его записи.
После этого Кертиса отвезли в гостиницу «Гилдебрехт» в Трентоне, где зарегистрировали под вымышленным именем и где фактически держали его в заключении; он поспал там три часа и на следующий день повел двух ньюаркских копов в скандинавский район, где происходила одна из его встреч с похитителями. Однако он не смог показать им нужного дома и попросил, чтобы его привезли туда еще раз ночью, как это сделали похитители. В полицейском участке в Ньюарке он просмотрел альбом с фотографиями преступников, и лицо на одной из них показалось ему похожим на лицо Нильса. Этот подозреваемый находился под арестом в Моррисвилле в связи с другим делом, и Кертису пообещали показать его на следующий день.
В тот вечер они вернулись в скандинавский район, но Кертис и на этот раз не смог найти нужного дома и предложил обойти все дома в районе. В гостинице Кертису позволили уснуть в половине третьего утра и разбудили в семь. Ему не разрешили позвонить в Нью-Йорк и попросить, чтобы ему выслали свежее белье и связаться с семьей, но позволили побриться.
На следующий день начался обход всех домов в скандинавском районе, не давший, впрочем, никакого результата, и Кертиса повезли в Моррисвилль, чтобы он посмотрел на подозреваемого, но тот оказался гораздо ниже Нильса, хотя и был очень похож на него. Этот день тоже закончился для него около половины третьего утра, и уже в семь Кертиса повезли обратно в Хоупуэлл.
– Все утро я бродил вокруг дома Линдберга, – сказал он, – и со мной никто не разговаривал, кроме нескольких полицейских, тайком обратившихся ко мне с сочувственными словами. Мне показалось, некоторые полицейские были раздражены тем, что Линдберг захотел проводить расследование самостоятельно. Они говорили, что должны находиться в полицейском управлении, а не в этом забытом Богом месте. Есть мне не давали. Наконец один полицейский сообщил мне, что Шварцкопф и Уэлч собираются меня арестовать. Я попросил, чтобы мне дали поговорить с Линдбергом, и вскоре он вышел.
Кертис спросил Линдберга:
– Правда ли то, что меня собираются арестовать за препятствование отправлению правосудия?
– Мне ничего не известно об этом, – сказал Линдберг. – Знаю только, что номер телефона в Фрипорте на Лонг-Айленде, который вы дали, оказался неправильным.
– Какой номер?
– Пять-шесть-три-ноль.
– Я сказал пять-шесть-четыре-ноль. Полковник, я с самого начала прошу, чтобы мне дали возможность заглянуть в свои записи! В течение последних десяти дней я почти не спал, и мне трудно вспоминать все номера – я не уверен даже, что вспомнил бы их, если бы мне дали отдохнуть.
Линдберг кивнул, вошел в дом и больше не вернулся.
– Я бродил вокруг дома и ждал. Сел на подножку автомобиля Линдберга и продолжал ждать, чувствуя себя чертовски униженным и удрученным. Затем произошло то, что должно было меня насторожить, но я отнесся к этому иначе: ко мне подошел инспектор Уэлч и вежливо заговорил со мной. Трудно было поверить в доброту такого жестокого человека, но я схватился за нее, как за спасательный круг. Он предложил мне сыграть с ним партию в шашки, и я охотно согласился. Мы начали играть, и он стал говорить о том, что меня так сильно беспокоило.
– И вы признались в том, что солгали, когда сказали, что видели выкупные деньги, – сказал я.
– Да, – Кертис кивнул и поджал губы. – Он быстро повел меня в дом и заставил меня рассказать об этом полковнику Линдбергу. Я рассказал, и Линдберг посмотрел на меня холодным, убийственным взглядом, которого я никогда не забуду. Он кивнул Уэлчу, который забрал меня оттуда и повел в офис Шварцкопфа, где я снова дал показания, прибавив к ним этот новый факт. Затем меня втащили в подвал дома Линдберга и начали бить.
Они начали избивать его в десять вечера и закончили в четыре утра, когда он подписал наиболее полное из своих показаний. На ночь его оставили в сыром помещении прачечной в подвале. Формально он еще не находился под арестом, и ему не было предъявлено никакого обвинения.
– Наутро меня небритого, в грязной одежде, – продолжал он, и губы его при этом дрожали, – потащили в библиотеку полковника Линдберга. Там меня ждал суд для предъявления обвинения, состоящий из мирового судьи, Брекинриджа, Линдберга, Уилсона и обвинителя Хока. Меня обвинили в препятствовании отправлению правосудия и отвезли в тюрьму. В ней я находился до суда. Денег, чтобы выйти под залог, я не достал. Ко мне приходила жена и приносила чистую одежду.
Эвелин поверила ему – об этом свидетельствовали слезы в ее глазах.
Я тоже поверил ему. Я хорошо знал, как копы выбивают признание из подозреваемых, – сам когда-то был и копом, и подозреваемым.
Но что еще важнее, я поверил всему, о чем он рассказал: я не знал, кем были Сэм, Хильда, Нильс и их приятели – настоящими похитителями или просто примазавшимися вымогателями. Но я был убежден, что они существуют.
– Одно мне непонятно, – с серьезным видом спросила Эвелин. – Почему адмирала Бэрриджа и его преподобие Добсона-Пикока тоже не обвинили и не предали суду?
– Адмирал Бэрридж никогда не имел непосредственной связи с этой бандой, – сказал Кертис. Он успокоился, но спокойствие это было только внешним. – Кроме того, свою роль сыграла и его дружба с полковником Линдбергом. Единственным его публичным заявлением в связи с этим делом было: по этому поводу никаких заявлений делать не буду. Он не отвечал на мои звонки и письма.
– А как насчет Добсона-Пикока? – спросил я.
– Его преподобие отказался приехать в Нью-Джерси для допроса, – сказал Кертис, что несомненно было разумно с его стороны, если учесть его общественное положение. Впрочем, он имел некоторые контакты с похитителями.
– Мне бы хотелось поговорить с ним.
– Ну, если вы готовы путешествовать, мистер Геллер, – сказал Кертис. Он улыбнулся невеселой улыбкой. – Как и полковник Линдберг, его преподобие проживает сейчас в Англии.
Мы с Эвелин обменялись разочарованными взглядами.
– Что еще вы хотите от меня услышать? – спросил Кертис.
– А что вы скажете насчет утверждения, что вы выдумали эту историю, чтобы продать ее газетам? – вежливо спросила Эвелин.
– Я действительно заключил соглашение с «Джеральд Трибюн», – признался он, – но оно было связано с возвращением ребенка, и я не получил за него ни одного цента.
Пришло время забросить еще одну удочку.
– Вы когда-нибудь слышали о Максе Гринберге или Максе Хэсселе? – спросил я.
– Да, – сказал Кертис и, увидев, что я вскинул голову, добавил: – Я читал о них в газетах. Насколько мне известно, Гастон Минз назвал их бутлегерами, принимавшими участие в похищении.
– Вы видели их фотографии в газетах?
– Да. Но раньше я их никогда не встречал.
– А вот этого парня?
Я показал ему фотографию, изображающую Фиша с Гертой Хенкель, которую она мне дала.
– Нет, – он покачал головой. – Мне очень жаль. Кто это?
– Небезызвестный Изидор Фиш, – сказал я.
– Рыба здесь у нас водится, – проговорил Кертис с деланной улыбкой, – но не та.
– Командор, – сказал я, поднявшись и протянув ему руку, – благодарю вас.
– Я не знаю, пригодится ли вам то, что я рассказал, – печально проговорил он, пожимая мне руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Именно эта часть рассказа Кертиса наиболее подействовала на Линдберга.
– Мне показалось, он не хотел браться за это, – продолжал Кертис. – Вы присутствовали при нашем разговоре, мистер Геллер, и должны помнить. Я сделал это ради его же блага, чтобы он начал действовать.
– И во всем остальном ваш рассказ был правдивым.
– На сто процентов, – сказал Кертис. Взгляд его был уверенным и ясным, голос твердым. – Я не лжец, а честный человек.
– Вы были готовы лгать в отношении Хауптмана, – сказала Эвелин. Взгляд ее глаз тоже был уверенным и жестким, но несколько другим, чем у Кертиса.
– И я солгал, сказав, что видел выкупные деньги, – признался он, пожал вновь плечами и вздохнул. Потом печально улыбнулся. – Но я откровенно говорю вам об этом. Я вам честно сказал и о нервном напряжении, которое я испытывал.
– Поэтому вы сознались? – спросила она. – Почему вы признались, что ваши слова были ложью, в то время как на самом деле вы говорили правду?
– Но не все, что я говорил, было правдой. Мне несколько дней не давали спать, полицейские таскали меня то туда, то сюда, не давали мне возможности переодеться, редко кормили, и я действительно испытывал сильное напряжение. Через какое-то время я признался в одном – что я на самом деле не видел выкупных денег. И с этого момента, миссис Мак-Лин, началось самое интересное.
– Расскажите нам об этом, – сказал я. – Только с самого начала.
Кертис рассказал нам, как в Кейп-Мее, куда он приехал для встречи с Хильдой, участницей похищения, он узнал по телефону, что тело Чарльза Августа Линдберга-младшего обнаружили в неглубокой могиле в Саурлендских горах. Как он с головокружительной скоростью сквозь ливень примчался в Хоупуэлл, где его вежливо, но уже тогда давая понять, что он является подозреваемым, допросили Шварцкопф, инспектор Уэлч и Фрэнк Уилсон.
Кертис предложил подождать полковника Линдберга, но допрашивающие настояли на том, чтобы он отвечал на их вопросы; он заявил им, что если они собираются его допрашивать, то ему потребуются его памятные записки – некоторые из них оставались в нью-йоркской гостинице, часть на «Кашалоте» и часть у его секретарши в Норфолке. Однако это требование его не было удовлетворено.
Он по мере сил отвечал на вопросы, хотя был уставшим и эмоционально измотанным; а они требовали, чтобы он назвал номерные знаки машин похитителей, номер дома, куда его возили, номера телефонов, что ему было очень нелегко сделать точно без своих записей.
– Когда наконец прибыл полковник Линдберг, – сказал Кертис, – мне показалось, что он рад меня видеть. Вы можете представить облегчение, которое я испытал при виде знакомого дружелюбного лица. Он спросил меня, что я об этом думаю... имея в виду, что в разгар переговоров с Хильдой, Сэмом и другими о возвращении ребенка в лесу нашли его тело. Я сказал, что мне это непонятно, и заверил его, что сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь ему. Я предложил, чтобы мы поспешили, поскольку мы могли задержать Сэма и Хильду, пока они находились на территории страны.
– Как на это отреагировал Слим? – спросил я.
– Очень положительно, – сказал Кертис. – Но затем он пошел в свою библиотеку с Шварцкопфом и Уилсоном и больше не вернулся.
Инспектор Уэлч, различные полицейские, сыщики в штатском, к которым иногда присоединялся Уилсон, допрашивали его всю ночь, заставляли давать длинные показания, игнорируя его просьбы привезти его памятные записи, без которых он не мог гарантировать точность своих слов. По подозрительному тону, с которым велся настойчивый допрос, Кертис понял, что дела его плохи.
В конце концов ему удалось убедить допрашивающих отвезти его в Кейп-Мей, где он мог показать места своих встреч с похитителями. На рассвете инспектор Уэлч и еще один полицейский выехали с Кертисом на полицейской машине. Кертис указал им на три дома, два из которых оказались незаселенными, а в третьем проживала семья Ларсенов – такую же фамилию имел один из участников банды. Но миссис Ларсен, открывшая им дверь, заявила, что не знает никакого Джорджа Олафа Ларсена, и Уэлч больше не стал ее ни о чем спрашивать.
В дом Линдберга в Хоупуэлле они вернулись в девять вечера. Уэлч сообщил всем заинтересованным лицам, что поездка была пустой тратой времени и что Кертис оказался бессовестным лгуном. Кертиса допросили еще раз, причем отношение к нему становилось все враждебней. Он продолжал требовать, чтобы ему принесли его записи.
После этого Кертиса отвезли в гостиницу «Гилдебрехт» в Трентоне, где зарегистрировали под вымышленным именем и где фактически держали его в заключении; он поспал там три часа и на следующий день повел двух ньюаркских копов в скандинавский район, где происходила одна из его встреч с похитителями. Однако он не смог показать им нужного дома и попросил, чтобы его привезли туда еще раз ночью, как это сделали похитители. В полицейском участке в Ньюарке он просмотрел альбом с фотографиями преступников, и лицо на одной из них показалось ему похожим на лицо Нильса. Этот подозреваемый находился под арестом в Моррисвилле в связи с другим делом, и Кертису пообещали показать его на следующий день.
В тот вечер они вернулись в скандинавский район, но Кертис и на этот раз не смог найти нужного дома и предложил обойти все дома в районе. В гостинице Кертису позволили уснуть в половине третьего утра и разбудили в семь. Ему не разрешили позвонить в Нью-Йорк и попросить, чтобы ему выслали свежее белье и связаться с семьей, но позволили побриться.
На следующий день начался обход всех домов в скандинавском районе, не давший, впрочем, никакого результата, и Кертиса повезли в Моррисвилль, чтобы он посмотрел на подозреваемого, но тот оказался гораздо ниже Нильса, хотя и был очень похож на него. Этот день тоже закончился для него около половины третьего утра, и уже в семь Кертиса повезли обратно в Хоупуэлл.
– Все утро я бродил вокруг дома Линдберга, – сказал он, – и со мной никто не разговаривал, кроме нескольких полицейских, тайком обратившихся ко мне с сочувственными словами. Мне показалось, некоторые полицейские были раздражены тем, что Линдберг захотел проводить расследование самостоятельно. Они говорили, что должны находиться в полицейском управлении, а не в этом забытом Богом месте. Есть мне не давали. Наконец один полицейский сообщил мне, что Шварцкопф и Уэлч собираются меня арестовать. Я попросил, чтобы мне дали поговорить с Линдбергом, и вскоре он вышел.
Кертис спросил Линдберга:
– Правда ли то, что меня собираются арестовать за препятствование отправлению правосудия?
– Мне ничего не известно об этом, – сказал Линдберг. – Знаю только, что номер телефона в Фрипорте на Лонг-Айленде, который вы дали, оказался неправильным.
– Какой номер?
– Пять-шесть-три-ноль.
– Я сказал пять-шесть-четыре-ноль. Полковник, я с самого начала прошу, чтобы мне дали возможность заглянуть в свои записи! В течение последних десяти дней я почти не спал, и мне трудно вспоминать все номера – я не уверен даже, что вспомнил бы их, если бы мне дали отдохнуть.
Линдберг кивнул, вошел в дом и больше не вернулся.
– Я бродил вокруг дома и ждал. Сел на подножку автомобиля Линдберга и продолжал ждать, чувствуя себя чертовски униженным и удрученным. Затем произошло то, что должно было меня насторожить, но я отнесся к этому иначе: ко мне подошел инспектор Уэлч и вежливо заговорил со мной. Трудно было поверить в доброту такого жестокого человека, но я схватился за нее, как за спасательный круг. Он предложил мне сыграть с ним партию в шашки, и я охотно согласился. Мы начали играть, и он стал говорить о том, что меня так сильно беспокоило.
– И вы признались в том, что солгали, когда сказали, что видели выкупные деньги, – сказал я.
– Да, – Кертис кивнул и поджал губы. – Он быстро повел меня в дом и заставил меня рассказать об этом полковнику Линдбергу. Я рассказал, и Линдберг посмотрел на меня холодным, убийственным взглядом, которого я никогда не забуду. Он кивнул Уэлчу, который забрал меня оттуда и повел в офис Шварцкопфа, где я снова дал показания, прибавив к ним этот новый факт. Затем меня втащили в подвал дома Линдберга и начали бить.
Они начали избивать его в десять вечера и закончили в четыре утра, когда он подписал наиболее полное из своих показаний. На ночь его оставили в сыром помещении прачечной в подвале. Формально он еще не находился под арестом, и ему не было предъявлено никакого обвинения.
– Наутро меня небритого, в грязной одежде, – продолжал он, и губы его при этом дрожали, – потащили в библиотеку полковника Линдберга. Там меня ждал суд для предъявления обвинения, состоящий из мирового судьи, Брекинриджа, Линдберга, Уилсона и обвинителя Хока. Меня обвинили в препятствовании отправлению правосудия и отвезли в тюрьму. В ней я находился до суда. Денег, чтобы выйти под залог, я не достал. Ко мне приходила жена и приносила чистую одежду.
Эвелин поверила ему – об этом свидетельствовали слезы в ее глазах.
Я тоже поверил ему. Я хорошо знал, как копы выбивают признание из подозреваемых, – сам когда-то был и копом, и подозреваемым.
Но что еще важнее, я поверил всему, о чем он рассказал: я не знал, кем были Сэм, Хильда, Нильс и их приятели – настоящими похитителями или просто примазавшимися вымогателями. Но я был убежден, что они существуют.
– Одно мне непонятно, – с серьезным видом спросила Эвелин. – Почему адмирала Бэрриджа и его преподобие Добсона-Пикока тоже не обвинили и не предали суду?
– Адмирал Бэрридж никогда не имел непосредственной связи с этой бандой, – сказал Кертис. Он успокоился, но спокойствие это было только внешним. – Кроме того, свою роль сыграла и его дружба с полковником Линдбергом. Единственным его публичным заявлением в связи с этим делом было: по этому поводу никаких заявлений делать не буду. Он не отвечал на мои звонки и письма.
– А как насчет Добсона-Пикока? – спросил я.
– Его преподобие отказался приехать в Нью-Джерси для допроса, – сказал Кертис, что несомненно было разумно с его стороны, если учесть его общественное положение. Впрочем, он имел некоторые контакты с похитителями.
– Мне бы хотелось поговорить с ним.
– Ну, если вы готовы путешествовать, мистер Геллер, – сказал Кертис. Он улыбнулся невеселой улыбкой. – Как и полковник Линдберг, его преподобие проживает сейчас в Англии.
Мы с Эвелин обменялись разочарованными взглядами.
– Что еще вы хотите от меня услышать? – спросил Кертис.
– А что вы скажете насчет утверждения, что вы выдумали эту историю, чтобы продать ее газетам? – вежливо спросила Эвелин.
– Я действительно заключил соглашение с «Джеральд Трибюн», – признался он, – но оно было связано с возвращением ребенка, и я не получил за него ни одного цента.
Пришло время забросить еще одну удочку.
– Вы когда-нибудь слышали о Максе Гринберге или Максе Хэсселе? – спросил я.
– Да, – сказал Кертис и, увидев, что я вскинул голову, добавил: – Я читал о них в газетах. Насколько мне известно, Гастон Минз назвал их бутлегерами, принимавшими участие в похищении.
– Вы видели их фотографии в газетах?
– Да. Но раньше я их никогда не встречал.
– А вот этого парня?
Я показал ему фотографию, изображающую Фиша с Гертой Хенкель, которую она мне дала.
– Нет, – он покачал головой. – Мне очень жаль. Кто это?
– Небезызвестный Изидор Фиш, – сказал я.
– Рыба здесь у нас водится, – проговорил Кертис с деланной улыбкой, – но не та.
– Командор, – сказал я, поднявшись и протянув ему руку, – благодарю вас.
– Я не знаю, пригодится ли вам то, что я рассказал, – печально проговорил он, пожимая мне руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84