– Все лебеди, что плавают в Темзе, являются собственностью короля, леди Онор! – с ухмылкой заявил он. – У вас есть разрешение на отлов одного из них?
В ответ на шутку высокого гостя собравшиеся угодливо рассмеялись и зазвенели ножами, отрезая себе по кусочку удивительного угощения. Леди Онор сидела со спокойным и невозмутимым видом, однако глаза ее внимательно наблюдали за всем происходящим в зале. Я восхищался достоинством и грацией, с которыми она исполняла роль хозяйки. Но, видимо, улучить момент для разговора наедине с леди Онор мне будет не просто.
– Скажите, вы тоже законник, как и барристер Марчмаунт? – осведомилась моя соседка.
– Да, сударыня. Мастер Шардлейк, к вашим услугам.
– Я леди Мирфин, – важно сообщила пожилая дама. – В этом году мой муж стал казначеем гильдии торговцев шелком.
– Мне случалось иметь дело с Гилдхоллом, хотя я не имею чести быть знакомым с сэром Майклом.
– В гильдии говорят, сейчас вы занимаетесь делом об убийстве. – Она устремила на меня суровый взгляд маленьких блекло-голубых глаз, которые блестели на ее размалеванном лице, точно две светлые пуговицы. – Отвратительным преступлением, которое совершила девица из семьи Уэнтворт.
– Да, я являюсь ее адвокатом.
Осуждение, сквозившее во взгляде леди Мирфин, стало еще более откровенным.
– Сэр Эдвин буквально убит потерей сына, – изрекла она. – И он горько сожалеет о том, что правосудие над его преступной племянницей до сих пор не свершилось. Мы с мужем прекрасно его знаем, – веско добавила она, словно это обстоятельство имело для дела решающее значение.
– Племянница сэра Эдвина имеет право на защиту, – возразил я, краем глаза заметив, что герцог о чем-то увлеченно беседует с Марчмаунтом, не обращая ни малейшего внимания на отпрыска Вогенов. Тот, тихий, как море в безветренную погоду, потупил голову и уставился на скатерть. Слава Всевышнему, пока герцог, судя по всему, меня не узнал.
– Преступница имеет лишь одно право – быть вздернутой на виселицу, – непререкаемым тоном заявила леди Мирфин. – Остается лишь сожалеть, что правосудие проявляет столь прискорбную снисходительность! Неудивительно, что город заполонили дерзкие и наглые нищие. Сэр Эдвин обожал своего единственного сына, – добавила она дрожащим от гнева голосом.
– Я понимаю, что смерть мальчика – это большое несчастье для сэра Эдвина и его дочерей, – мягко произнес я, надеясь, что соседка моя на этом успокоится и не станет терзать меня весь вечер. – Его дочери – славные девушки, но они не могут заменить сына. Именно на мальчика сэр Эдвин возлагал все свои надежды.
– Но он настоял на том, чтобы его дочери изучали Священное Писание, не так ли? – спросил я, отчаянно пытаясь сменить тему разговора.
В качестве доброй знакомой семейства Уэнтвортов моя суровая соседка не могла не ухватиться за столь интересный предмет обсуждения.
– Сэр Эдвин порой излишне увлекается новыми идеями, – пожала плечами леди Мирфин. – Я не думаю, что Священное Писание – это подходящее чтение для девиц на выданье. Вряд ли их мужья захотят вести с ними беседы на богословские темы.
– Думаю, есть мужья, у которых может возникнуть такое желание.
– Что до меня, я не умею даже писать, и во всех вопросах, выходящих за пределы домашнего обихода, полностью полагаюсь на своего супруга, – с гордостью заявила леди Мирфин. – Уверена, что Сабина и Эйвис, будучи добрыми и хорошо воспитанными девушками, предпочтут участь покорных жен. Бедный Ральф, в отличие от сестер, не отличался благонравием. Впрочем, мальчишки всегда шалят.
– Так он был большим шалуном? – осведомился я.
– Откровенно говоря, с ним не было никакого сладу. Говорят, его выходки преждевременно загнали мать в могилу.
Пожилая дама сердито взглянула на меня, спохватившись, что сказала слишком много.
– Разумеется, озорной характер мальчика ни в малейшей степени не служит оправданием его убийце.
– Разумеется, нет. Ни в какой степени, – закивал я головой.
Я собирался добавить, что настоящий убийца Ральфа, скорее всего, разгуливает на свободе, но леди Мирфин приняла мои слова как осуждение моей подзащитной, удовлетворенно кивнула и устремила взгляд на леди Онор.
– Наша хозяйка тоже весьма образованная особа, – произнесла она, и в голосе ее послышалось откровенное осуждение. – Сейчас, став вдовой, она пользуется полной независимостью. Но, признаюсь, подобный удел ничуть меня не прельщает.
Тут до слуха моего донесся громкий шепот Норфолка.
– Я пальцем не пошевелю для этого мальчишки, пока она не даст своего согласия, – произнес он, обращаясь к Марчмаунту.
Я наклонил голову, пытаясь расслышать ответ барристера, но тот говорил слишком тихо.
– К чертям! – прошипел герцог. – Она сделает все, что я пожелаю.
– Боюсь, что нет, – сумел я на этот раз разобрать слова Марчмаунта.
– Богом клянусь, не родилась еще та женщина, которая сумеет одержать надо мной верх, – процедил герцог. – Скажите ей, что мальчишке не на что рассчитывать до тех пор, пока мое желание не будет исполнено. Она вступила на скользкую тропу.
Сказав это, герцог сделал большой глоток из своего стакана и устремил взгляд на леди Онор. Лицо его покраснело, и я вспомнил слухи о том, что он частенько напивается и превращается в настоящего грубияна.
Леди Онор встретилась с ним взглядом. Герцог расплылся в улыбке и приветственно поднял свой стакан. Она ответила тем же. Но хотя губы ее улыбались, в глазах мелькнула тревога. Слуга, почтительно приблизившись к хозяйке, прошептал что-то ей на ухо. Леди Онор кивнула и, явно успокоенная, поднялась.
– Леди и джентльмены, – громко произнесла она. – Полагаю, многим из вас доводилось слышать о неких съедобных желтых диковинах, доставляемых из Нового Света. С тех пор как в прошлом месяце они впервые прибыли к нам, они вызвали немало разговоров.
Леди Онор сделала паузу, и в тишине стало слышно, как кое-кто из гостей приглушенно хихикнул.
– Сегодня эти диковины будут поданы на наш стол на ложе из марципана, – продолжала леди Онор. – Леди и джентльмены, отведайте самых удивительных плодов из Нового Света.
Слова ее были встречены смехом и аплодисментами. Слуги внесли полдюжины серебряных подносов и проворно расставили их на столе. На каждом подносе, в обрамлении марципана, лежали странные плоды в форме полумесяцев. Тут только я понял причину сдавленного хихиканья. И размером, и формой эти фрукты напоминали возбужденный мужской член.
– Я бы никогда не позволила себе подать на стол подобные штуковины, – возмущенно прошипела леди Мирфин. – Какое бесстыдство!
Тут она не удержалась и тоже хихикнула; лицо ее неожиданно помолодело, как это часто бывает с почтенными матронами, когда они сталкиваются со всякого рода непристойностями.
Я взял один из диковинных плодов и откусил от него кусочек. Он оказался жестким и горьким на вкус. Потом я заметил, что все прочие отделяют от плодов кожуру, обнажая светло-желтую мякоть. Я последовал их примеру. Мякоть была мучнистой и довольно безвкусной.
– Как называются эти фрукты? – осведомился я у леди Мирфин, которая тоже положила на свою тарелку один из полумесяцев.
– Я не имею ни малейшего понятия о том, как могут называться столь нечестивые плоды, – отрезала она, окинула осуждающим взглядом оживившихся гостей и вновь повторила: – Какое бесстыдство!
До слуха моего донеслось мое собственное имя, произнесенное устами леди Онор, и, торопливо повернувшись, я увидел ее улыбающееся лицо.
– Мэр Холлис рассказал мне, что сейчас вы ведете для Городского совета сложное дело, связанное с имуществом упраздненных монастырей, – произнесла она.
– Именно так, леди Онор. К сожалению, первое судебное разбирательство мы проиграли, но я уверен, что суд лорд-канцлера восстановит справедливость. Несомненно, здания, прежде принадлежавшие монастырям, ныне принадлежат городу, и городские власти имеют право использовать их во благо горожан.
Мэр Холлис серьезно кивнул.
– Надеюсь, что благие намерения Городского совета не окажутся тщетными, сэр. Вы себе не представляете, как много проблем накопилось в Лондоне. Дабы уничтожить угрозу чумы, мы должны проводить строгие меры по соблюдению чистоты, но, увы, многие люди не понимают их необходимости. Некоторые городские дома пребывают сейчас в жалком состоянии, и это чревато печальными последствиями.
В голосе мэра слышалось оживление человека, севшего наконец на своего любимого конька.
– Вам известно, что в прошлом месяце рухнул дом неподалеку от Джонер-холла? Под его развалинами погребено четырнадцать жильцов и четверо прохожих.
– Да пусть все эти вонючие трущобы развалятся к чертям! – раздался хриплый голос во главе стола, и все собравшиеся повернули головы к герцогу.
Язык у него заплетался, и я понял, что он успел изрядно набраться. Разговор с Марчмаунтом, как видно, привел его сиятельство в скверное расположение духа.
– Чем больше грязных нищих подохнет под обломками, тем лучше для этого города, который они превратили в огромную выгребную яму, – заявил он. – Возможно, у тех, кто останется в живых, пропадет всякая охота коптить небо в Лондоне, и они вернутся в свои деревни, копаться в земле, как это делали их отцы.
За столом воцарилась тишина, такая же глубокая, как и во время обеда в Линкольнс-Инне. Юноша из рода Вогенов выглядел так, словно отчаянно желал спрятаться под столом.
– Да, все мы должны согласиться с тем, что город наш требует множества улучшений, – произнесла леди Онор. Она пыталась говорить беззаботно, однако в тоне ее чувствовалась некоторая натянутость. – Не далее как на прошлой неделе епископ Гардинер сказал в своей проповеди, что у каждого из нас есть свои обязанности и нам следует выполнять их с великим тщанием, дабы достичь процветания в королевстве.
Произнося эти примирительные слова одного из самых консервативных епископов, леди Онор окинула взглядом стол, словно ожидая, что кто-нибудь из гостей поможет ей увести разговор в сторону от рискованной темы. Несомненно, ей не хотелось, чтобы на званом вечере вспыхнул скандал.
– Да, выполнять свои обязанности – это наш первейший долг, леди Онор, – произнес я, в фигуральном смысле бросаясь на пролом грудью. – Все мы должны трудиться во имя всеобщего блага.
– Уж вы-то, конечно, трудитесь в поте лица, – фыркнул герцог. – Молоть языками – вот вся ваша работа. Я вспомнил вас, господин крючкотвор. Вы были вместе с тем невежей, который в прошлое воскресенье вывалил на меня целый ворох лютеранских сентенций.
Признаюсь, что под полыхающим ледяной ненавистью взглядом герцога я оробел.
– Я так полагаю, вы, господин крючкотвор, тоже лютеранин?
Глаза всех собравшихся устремились на меня. Ответить утвердительно означало подвергнуть себя риску быть обвиненным в ереси. В какой-то момент я так растерялся, что лишился дара речи. Блуждающий мой взгляд уперся в женщину, которая провела рукой по вспотевшему лицу, выпачкав пальцы в румянах. За окнами прогремел еще один раскат грома, на этот раз более близкий.
– Нет, ваша светлость, – наконец произнес я. – Я всего лишь последователь Эразма.
– Ах, этого голландского извращенца, – процедил герцог. – Я слыхал, он совратил другого монаха, когда был еще послушником. И знаете, как имя его дружка? – Он обвел взглядом покрасневших, смущенно хихикавших гостей. – Роджерас. Роджерас, поняли?
Герцог зашелся своим лающим смехом, неожиданно разрядившим обстановку. Многие мужчины захохотали вместе с ним. С бешено бьющимся сердцем я откинулся на спинку стула. Герцог меж тем повернулся к юному Генри Вогену и принялся рассказывать истории о своих военных походах.
Леди Онор вновь хлопнула в ладоши.
– А теперь послушаем музыку, – провозгласила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104