Я заехал ей сковородой по щеке. Раздалось красивое "динннь!" Она схватилась рукой за башку и, похоже, поплыла.
Но у баб шкура крепкая. Они — как слоны: чтобы завалить, надо вцелить в нужное место... Хрычовка только заскулила, потирая фасад.
Тогда я приблизился и подобрал пырку. Зубочистка оказалась неслабая, из шведской стали. Она раскрывалась простым нажатием кнопки. Видать, ножик позабыл бывший бабкин кавалер.
Лезвие выскочило с такой силой, что я едва не уронил нож. Я посмотрел на бабку. Она не видела,
что и делаю. Я уставился на лезвие... И тут все вокруг загудело; стены и мебель начали корчить мне жуткие гримасы, в голове поплыл красный туман.
То, что произошло потом, я описать не могу. Помню лишь, что через минуту я был весь в поту и в крови. Кисть правой руки, сжимавшая нож, полностью окрасилась в багровый цвет, а баба лежала у меня под ногами, как куча окровавленного тряпья.
Я положил нож на треснувшую крышку комода, перед фотографией военного в рамке из ракушек. Потом ухватил бабку за ноги и затащил в кладовку около кухни. Там, где она лежала, осталась лужа густой крови, от которой меня всего передернуло. Я накрыл старуху драным ковриком, лежавшим у кровати, и вымыл в раковине руки.
Понемногу ко мне вернулось спокойствие — и тогда нахлынула великая печаль.
— Мания, что ли... — пробормотал я.
Я был поражен, насколько легко человек становится закоренелым убийцей. Я убивал не раздумывая, не испытывая ни малейшего волнения. "Капут!" Я полностью оправдывал это прозвище, которое друж-баны прилепили мне просто так...
Честно говоря, я и после этого почти не помню, что творил... Как бы то ни было, я снова лег в кровать и заснул. Трудно представить, до чего мне требовалось отключиться.
И вот, проснувшись, я понял, что теперь уже окончательно очухался, пришел в норму и нагнал свое прежнее крепкое здоровье. От моего отравления не осталось и следа.
В форточку лезла уже не луна, а солнце. Отличное солнце, густое, как пудинг. Я смотрел, зевая, на него; оно согревало мне глаза. Но мое блаженство нарушил ужасный запах: едкий, пресный запах крови и смерти.
И мне вспомнилось сразу все: старуха, нож и случившийся со мной припадок душегубства.
Я встал, увидел на своём халате кровь и с отвращением его сбросил. Лезвие лежавшего на комоде ножа сделалось почти черным, и мужик на фотографии, казалось, смотрел на него с каким-то удовлетворением.
Я не мог позволить себе оставаться здесь: в комнате нечем было дышать. Я выдвинул все ящики комода, уже не заботясь о том, что оставляю отпечатки пальцев: слишком уж сильно я наследил за эту бурную ночь. Легаши обязательно догадаются, чьих это рук дело. Воображая их лица, я едва по задыхался от восторга. Да и рожи судей, отложивших слушание дела, тоже стоило увидеть. Наверняка начнут, бедняги, комплексовать от своей излишней снисходительности, упадут в глазах жен... Ох и солоно придется парням, которые предстанут в ближайшее время перед судом! Это я точно знал.
В комоде я нашел пятьдесят тысяч мелкими купюрами. Наверное, из-за них старуха и обнажила ночью шпагу: боялась, что я их захапаю. Это еди-норазовое пособие меня очень ободрило. Если подфартит — того и гляди, выберусь из тупика...
Только теперь в моем убранстве разгуливать было невозможно. К этому времени уже вся столица знала, что небезызвестный Канут улизнул из "Куско", разодетый честным нихалыщиком термометров... Я охотно променял бы бабкины пятьдесят штук на менее броский наряд.
Я облазил всю квартиру, но откопал только старый черный женский плащ, к тому же слишком узкий в плечах. Тут у меня появилась идея — не ахти какая, но все-таки... Я взял ножницы и отрезал низ плаща, превратив его в куртку. Потом снял с печки трубу: на пол высыпалась кучка сажи. Я набрал полную пригоршню, измазал себе лицо, руки, одежду и через две минуты стал похож на камерунского камергера.
Идея моя была вовсе не так уж плоха — сейчас сами увидите. Я помнил, что накануне, по пути сюда, видел на этаже стремянку. По ней, видимо, забирались в чердачный люк. После санитара мне предстояло теперь поприт-воряться трубочистом. В психологическом плане это было отменное прикрытие: легаши высматривают "мужчину в белом", и им не будет дела до бравого парня-сажетруса, шагающего по столице со стремянкой на плече...
Скажу вам, я просто ликовал. В довершение всего никто даже не видел, как я выходил из подворотни. Я выпорхнул на улицу Сен-Мартен, насвистывая во все щеки. Маскарадный костюм и слой сажи отгораживали меня от мира и надежно прятали от поли-цменов. А найденные у старой лоханки пятьдесят билетов еще больше поднимали мне настроение.
Я зашагал к площади Республики, намереваясь добраться до торговых рядов и купить какие-нибудь расхожие шмотки.
Это оказалось несложно. Старый седой Якоб отвалил мне за восемь штук американский костюм с карманами-клапанами, исполосованный вдоль и поперек застежками- "молниями".
Зажав сверток под мышкой, я взял курс на Сену. Там, забравшись под мост, я смыл сажу, после чего нацепил купленную защитно-зеленую форму,
Меня сильно тревожила моя щетина; но соваться к стригуну было опасно. Бигудистам сам бог велел проводить внимательные осмотры: пока бреют, успевают поразмыслить, а пока не бреют, читают утренние газеты и порой начинают делать нездоровые выводы...
Я долго смотрел, как валит вдаль зеленая вода, и втягивал носом мощный речной дух. Солнце шло мне на пользу.
Наконец я тряхнул головой.
— Ну, что дальше, парень?
Выбор был невелик. Всего два варианта: попытаться покинуть Париж, а потом и Францию, или же...
Я проголосовал за второе. Наверное, это у меня от рождения: каждый раз, когда мне приходилось выбирать между благоразумием и идиотизмом, я без колебаний выбирал идиотизм.
Так что я выбрался на набережную и купил в киоске газету. И обо мне опять вопили на первой странице. Теперь уже газеты принимали меня всерьез. Я обещал стать для них настоящей находкой, поскольку власти пока что сдерживались и не объявляли мне войну. Меня окрестили "ходячей пропажей". Мой побег из "Куско" вызвал настоящий переполох. Санитар загнулся через час после моего ухода от кровоизлияния в мозг. Полицмейстеры признавались, что теряются в догадках относительно моего нынешнего местонахождения. Предполагалось, что у меня имеются сообщники. Участились облавы в "злачных" местечках...
Из всего этого следовало, что мне никак нельзя было появляться на Монмартре, куда стекаются — прямо в лапы легавым — все беглые преступники Франции.
Я не стал дочитывать статью до конца. Написанное меня почти не интересовало. Свой гороскоп я составлял сам, и газетенки не могли сообщить мне ничего нового.
Я зашел в небольшую столовку для водителей грузовиков. В своем наряде я от них почти не отличался, а ведь не выпадать из общей картины — это и есть лучшее средство оставаться незамеченным, Пример тому — хамелеон.
В придачу ко всему я приобрел еще и кепочку с козырьком, которая мне чертовски шла.
Я заказал чем заморить червяка и купил у кассирши телефонный жетон.
В кабине висел старый справочник. Его первые страницы оборвали мужики, бежавшие без бумажки в расположенный по соседству сортир. Катастрофу потерпели абоненты по фамилии Абель и Лдриен: книга начиналась с буквы "Б". Но меня это устраивало: ведь искал я Бауманна.
Бауманнов набралось с полстраницы, но только один из них жил на Рю де ля Помп.
Я набрал номер, услышал гудок, потом второй, третий... Потом перестал считать, повесил трубку и открыл указатель по названиям улиц. Бауманны наверняка жили в богатеньком доме, и у консьержки должен был стоять телефон. Я решил непременно взять у дамочки интервью. Фамилия у нее была Бифен, а голос прекрасно подошел бы для "Комеди-Франсез".
— Вам звонят из службы водоснабжения. Скажите, у Бауманнов есть кто-нибудь дома?
— О нет, после смерти мужа мадам уехала на юг.
— Ах вот оно что! А у вас, случайно, нет ее адреса?
— Есть, подождите-ка...
Я подождал. Юг — это мне годилось. Чем меньше я проживу в Париже, тем будет полезней для здоровья...
— Алло?..
— Да, я слушаю?
— Вот адрес: Сен-Тропез, отель "Тамарис".
— Спасибо!
Я положил трубку и уселся перед тарелкой, где на ложе из горелой капусты покоилась сосиска по-тулузски.
Пожевывая, я немного освежил свои проекты. Нет ничего лучше жратвы, когда хочешь зарядить башку шариками. Набьешь мешок — и сразу крепчают мозги.
Я заказал кофе и принялся разрабатывать ближайшее будущее, которое казалось мне идеальным. До сих пор, даже во время приступов безумной дерзости, я действовал как босс. Ни одной психологической ошибки, все в точку...
Я отхлебнул чернушки, подув на раскаленную чашку, как ослик на ведро с водой. За соседним сто-
лом сидело четверо "дальнобойщиков". Они уминали колбасу и базарили о работе.
Вскоре я остановил свое внимание на одном из них: здоровенном пучеглазом деТине с прической ежиком. В этом бегемоте было нечто забавное, выбывавшее к нему мгновенную симпатию.
Он говорил, что возвращается в Ниццу и что в этом для него мало радости, ибо его напарник лежит пластом с суровой ангиной и каждые четыре часа получает в задницу заряд пенициллина. Я подвалил прямо к нему.
— Извините, ребята, что лезу в разговор, но мне тут тоже не повезло. У моего "доджа" на вьезде в Мелен мост полетел... Я звякнул в контору; говорят — приезжай, не жди, пока починят. Так что, если хочешь, — я повернулся к здоровяку, — могу составить компанию. Для меня это лучше, чем поезд: в поезде — скукота...
Мужик обрадовался. Рожа его засияла, а глазищи будто приготовились к ночному походу;
— Опа! — сказал он. — Хряпни стопочку, паренек, я угощаю!
Мы выпили по три.
Бугай шлепнул меня по ляжке.
— Ты где пашешь? — спросил он. — Кажись, я тебя уже где-то видел.
Тут я малость растерялся.
— У Мартена, — осторожно буркнул я. — У Мартена из Фрежю?
— Ага...
— А Пузыря знаешь?
— Спрашиваешь!
Тут я ступал на скользкую дорожку и рисковал вляпаться, но деваться было некуда.
— Пузырь — еще тот перец,— заявил здоровяк.— Ни разу не видел его трезвым за рулем. Он где сейчас?
— Кажется, в Лилле...
— Какое там в Лилле!— вмешался другой водила.— Я с ним вчера у Либурна разъехался!
— А, а я-то думал...
В конце концов разговор пошел о другом, и у меня отлегло от сердца.
Мы со здоровилой вышли из столовки уже вместе. У него был громадный двадцатитонный тягач с полуприцепом; чтоб водить такую махину, аттестата зрелости явно не хватало. — Будем по ходу дела меняться,— сказал мой напарник.
— Ладно. Только из города выезжай ты, а то я с твоим аппаратом пока не знаком.
Я не торопился закатывать рукава: мне ни разу в жизни не доводилось править этаким крейсером. Не говоря уже о том, что мои грузовые права еще лежали девственно чистыми в хранилище бланков какой-нибудь префектуры...
Детина рулил и что-то напевал себе под нос. Вдруг он замолчал, взглянул на меня как -то уж очень быстро и пробурчал: — Слушай, я тебя точно где-то видел!
Я-то знал, где он меня видел: в газетке, где моя физиономия простиралась на две полосы, да так четко, что впору было зубами скрипеть... Видна была даже родника на челюсти.
— С нашей работенкой >то неудивительно,— ответил Я.— Мне вот тоже сдается, что я тебя уже встречал.
Он спросил:
— Тебе не случалось останавливаться в Верманто-не и заходить в кафешку под горой?
— Бывало...
— Ну, значит, там...
Час шел за часом; мы все ехали и ехали. Пригревало солнышко, дорога мягко стлалась нам под колеса... Мне было классно. Вот уже много месяцев, а то и лет, я мечтал о настоящем большом путешествии...
Мы пересекли лес Фонтенбло, потом спикировали на Сане. Где-то на колокольне часы пробили четыре.
Я быстро подсчитал, что мне пора садиться за руль, чтобы не захапать ночную смену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Но у баб шкура крепкая. Они — как слоны: чтобы завалить, надо вцелить в нужное место... Хрычовка только заскулила, потирая фасад.
Тогда я приблизился и подобрал пырку. Зубочистка оказалась неслабая, из шведской стали. Она раскрывалась простым нажатием кнопки. Видать, ножик позабыл бывший бабкин кавалер.
Лезвие выскочило с такой силой, что я едва не уронил нож. Я посмотрел на бабку. Она не видела,
что и делаю. Я уставился на лезвие... И тут все вокруг загудело; стены и мебель начали корчить мне жуткие гримасы, в голове поплыл красный туман.
То, что произошло потом, я описать не могу. Помню лишь, что через минуту я был весь в поту и в крови. Кисть правой руки, сжимавшая нож, полностью окрасилась в багровый цвет, а баба лежала у меня под ногами, как куча окровавленного тряпья.
Я положил нож на треснувшую крышку комода, перед фотографией военного в рамке из ракушек. Потом ухватил бабку за ноги и затащил в кладовку около кухни. Там, где она лежала, осталась лужа густой крови, от которой меня всего передернуло. Я накрыл старуху драным ковриком, лежавшим у кровати, и вымыл в раковине руки.
Понемногу ко мне вернулось спокойствие — и тогда нахлынула великая печаль.
— Мания, что ли... — пробормотал я.
Я был поражен, насколько легко человек становится закоренелым убийцей. Я убивал не раздумывая, не испытывая ни малейшего волнения. "Капут!" Я полностью оправдывал это прозвище, которое друж-баны прилепили мне просто так...
Честно говоря, я и после этого почти не помню, что творил... Как бы то ни было, я снова лег в кровать и заснул. Трудно представить, до чего мне требовалось отключиться.
И вот, проснувшись, я понял, что теперь уже окончательно очухался, пришел в норму и нагнал свое прежнее крепкое здоровье. От моего отравления не осталось и следа.
В форточку лезла уже не луна, а солнце. Отличное солнце, густое, как пудинг. Я смотрел, зевая, на него; оно согревало мне глаза. Но мое блаженство нарушил ужасный запах: едкий, пресный запах крови и смерти.
И мне вспомнилось сразу все: старуха, нож и случившийся со мной припадок душегубства.
Я встал, увидел на своём халате кровь и с отвращением его сбросил. Лезвие лежавшего на комоде ножа сделалось почти черным, и мужик на фотографии, казалось, смотрел на него с каким-то удовлетворением.
Я не мог позволить себе оставаться здесь: в комнате нечем было дышать. Я выдвинул все ящики комода, уже не заботясь о том, что оставляю отпечатки пальцев: слишком уж сильно я наследил за эту бурную ночь. Легаши обязательно догадаются, чьих это рук дело. Воображая их лица, я едва по задыхался от восторга. Да и рожи судей, отложивших слушание дела, тоже стоило увидеть. Наверняка начнут, бедняги, комплексовать от своей излишней снисходительности, упадут в глазах жен... Ох и солоно придется парням, которые предстанут в ближайшее время перед судом! Это я точно знал.
В комоде я нашел пятьдесят тысяч мелкими купюрами. Наверное, из-за них старуха и обнажила ночью шпагу: боялась, что я их захапаю. Это еди-норазовое пособие меня очень ободрило. Если подфартит — того и гляди, выберусь из тупика...
Только теперь в моем убранстве разгуливать было невозможно. К этому времени уже вся столица знала, что небезызвестный Канут улизнул из "Куско", разодетый честным нихалыщиком термометров... Я охотно променял бы бабкины пятьдесят штук на менее броский наряд.
Я облазил всю квартиру, но откопал только старый черный женский плащ, к тому же слишком узкий в плечах. Тут у меня появилась идея — не ахти какая, но все-таки... Я взял ножницы и отрезал низ плаща, превратив его в куртку. Потом снял с печки трубу: на пол высыпалась кучка сажи. Я набрал полную пригоршню, измазал себе лицо, руки, одежду и через две минуты стал похож на камерунского камергера.
Идея моя была вовсе не так уж плоха — сейчас сами увидите. Я помнил, что накануне, по пути сюда, видел на этаже стремянку. По ней, видимо, забирались в чердачный люк. После санитара мне предстояло теперь поприт-воряться трубочистом. В психологическом плане это было отменное прикрытие: легаши высматривают "мужчину в белом", и им не будет дела до бравого парня-сажетруса, шагающего по столице со стремянкой на плече...
Скажу вам, я просто ликовал. В довершение всего никто даже не видел, как я выходил из подворотни. Я выпорхнул на улицу Сен-Мартен, насвистывая во все щеки. Маскарадный костюм и слой сажи отгораживали меня от мира и надежно прятали от поли-цменов. А найденные у старой лоханки пятьдесят билетов еще больше поднимали мне настроение.
Я зашагал к площади Республики, намереваясь добраться до торговых рядов и купить какие-нибудь расхожие шмотки.
Это оказалось несложно. Старый седой Якоб отвалил мне за восемь штук американский костюм с карманами-клапанами, исполосованный вдоль и поперек застежками- "молниями".
Зажав сверток под мышкой, я взял курс на Сену. Там, забравшись под мост, я смыл сажу, после чего нацепил купленную защитно-зеленую форму,
Меня сильно тревожила моя щетина; но соваться к стригуну было опасно. Бигудистам сам бог велел проводить внимательные осмотры: пока бреют, успевают поразмыслить, а пока не бреют, читают утренние газеты и порой начинают делать нездоровые выводы...
Я долго смотрел, как валит вдаль зеленая вода, и втягивал носом мощный речной дух. Солнце шло мне на пользу.
Наконец я тряхнул головой.
— Ну, что дальше, парень?
Выбор был невелик. Всего два варианта: попытаться покинуть Париж, а потом и Францию, или же...
Я проголосовал за второе. Наверное, это у меня от рождения: каждый раз, когда мне приходилось выбирать между благоразумием и идиотизмом, я без колебаний выбирал идиотизм.
Так что я выбрался на набережную и купил в киоске газету. И обо мне опять вопили на первой странице. Теперь уже газеты принимали меня всерьез. Я обещал стать для них настоящей находкой, поскольку власти пока что сдерживались и не объявляли мне войну. Меня окрестили "ходячей пропажей". Мой побег из "Куско" вызвал настоящий переполох. Санитар загнулся через час после моего ухода от кровоизлияния в мозг. Полицмейстеры признавались, что теряются в догадках относительно моего нынешнего местонахождения. Предполагалось, что у меня имеются сообщники. Участились облавы в "злачных" местечках...
Из всего этого следовало, что мне никак нельзя было появляться на Монмартре, куда стекаются — прямо в лапы легавым — все беглые преступники Франции.
Я не стал дочитывать статью до конца. Написанное меня почти не интересовало. Свой гороскоп я составлял сам, и газетенки не могли сообщить мне ничего нового.
Я зашел в небольшую столовку для водителей грузовиков. В своем наряде я от них почти не отличался, а ведь не выпадать из общей картины — это и есть лучшее средство оставаться незамеченным, Пример тому — хамелеон.
В придачу ко всему я приобрел еще и кепочку с козырьком, которая мне чертовски шла.
Я заказал чем заморить червяка и купил у кассирши телефонный жетон.
В кабине висел старый справочник. Его первые страницы оборвали мужики, бежавшие без бумажки в расположенный по соседству сортир. Катастрофу потерпели абоненты по фамилии Абель и Лдриен: книга начиналась с буквы "Б". Но меня это устраивало: ведь искал я Бауманна.
Бауманнов набралось с полстраницы, но только один из них жил на Рю де ля Помп.
Я набрал номер, услышал гудок, потом второй, третий... Потом перестал считать, повесил трубку и открыл указатель по названиям улиц. Бауманны наверняка жили в богатеньком доме, и у консьержки должен был стоять телефон. Я решил непременно взять у дамочки интервью. Фамилия у нее была Бифен, а голос прекрасно подошел бы для "Комеди-Франсез".
— Вам звонят из службы водоснабжения. Скажите, у Бауманнов есть кто-нибудь дома?
— О нет, после смерти мужа мадам уехала на юг.
— Ах вот оно что! А у вас, случайно, нет ее адреса?
— Есть, подождите-ка...
Я подождал. Юг — это мне годилось. Чем меньше я проживу в Париже, тем будет полезней для здоровья...
— Алло?..
— Да, я слушаю?
— Вот адрес: Сен-Тропез, отель "Тамарис".
— Спасибо!
Я положил трубку и уселся перед тарелкой, где на ложе из горелой капусты покоилась сосиска по-тулузски.
Пожевывая, я немного освежил свои проекты. Нет ничего лучше жратвы, когда хочешь зарядить башку шариками. Набьешь мешок — и сразу крепчают мозги.
Я заказал кофе и принялся разрабатывать ближайшее будущее, которое казалось мне идеальным. До сих пор, даже во время приступов безумной дерзости, я действовал как босс. Ни одной психологической ошибки, все в точку...
Я отхлебнул чернушки, подув на раскаленную чашку, как ослик на ведро с водой. За соседним сто-
лом сидело четверо "дальнобойщиков". Они уминали колбасу и базарили о работе.
Вскоре я остановил свое внимание на одном из них: здоровенном пучеглазом деТине с прической ежиком. В этом бегемоте было нечто забавное, выбывавшее к нему мгновенную симпатию.
Он говорил, что возвращается в Ниццу и что в этом для него мало радости, ибо его напарник лежит пластом с суровой ангиной и каждые четыре часа получает в задницу заряд пенициллина. Я подвалил прямо к нему.
— Извините, ребята, что лезу в разговор, но мне тут тоже не повезло. У моего "доджа" на вьезде в Мелен мост полетел... Я звякнул в контору; говорят — приезжай, не жди, пока починят. Так что, если хочешь, — я повернулся к здоровяку, — могу составить компанию. Для меня это лучше, чем поезд: в поезде — скукота...
Мужик обрадовался. Рожа его засияла, а глазищи будто приготовились к ночному походу;
— Опа! — сказал он. — Хряпни стопочку, паренек, я угощаю!
Мы выпили по три.
Бугай шлепнул меня по ляжке.
— Ты где пашешь? — спросил он. — Кажись, я тебя уже где-то видел.
Тут я малость растерялся.
— У Мартена, — осторожно буркнул я. — У Мартена из Фрежю?
— Ага...
— А Пузыря знаешь?
— Спрашиваешь!
Тут я ступал на скользкую дорожку и рисковал вляпаться, но деваться было некуда.
— Пузырь — еще тот перец,— заявил здоровяк.— Ни разу не видел его трезвым за рулем. Он где сейчас?
— Кажется, в Лилле...
— Какое там в Лилле!— вмешался другой водила.— Я с ним вчера у Либурна разъехался!
— А, а я-то думал...
В конце концов разговор пошел о другом, и у меня отлегло от сердца.
Мы со здоровилой вышли из столовки уже вместе. У него был громадный двадцатитонный тягач с полуприцепом; чтоб водить такую махину, аттестата зрелости явно не хватало. — Будем по ходу дела меняться,— сказал мой напарник.
— Ладно. Только из города выезжай ты, а то я с твоим аппаратом пока не знаком.
Я не торопился закатывать рукава: мне ни разу в жизни не доводилось править этаким крейсером. Не говоря уже о том, что мои грузовые права еще лежали девственно чистыми в хранилище бланков какой-нибудь префектуры...
Детина рулил и что-то напевал себе под нос. Вдруг он замолчал, взглянул на меня как -то уж очень быстро и пробурчал: — Слушай, я тебя точно где-то видел!
Я-то знал, где он меня видел: в газетке, где моя физиономия простиралась на две полосы, да так четко, что впору было зубами скрипеть... Видна была даже родника на челюсти.
— С нашей работенкой >то неудивительно,— ответил Я.— Мне вот тоже сдается, что я тебя уже встречал.
Он спросил:
— Тебе не случалось останавливаться в Верманто-не и заходить в кафешку под горой?
— Бывало...
— Ну, значит, там...
Час шел за часом; мы все ехали и ехали. Пригревало солнышко, дорога мягко стлалась нам под колеса... Мне было классно. Вот уже много месяцев, а то и лет, я мечтал о настоящем большом путешествии...
Мы пересекли лес Фонтенбло, потом спикировали на Сане. Где-то на колокольне часы пробили четыре.
Я быстро подсчитал, что мне пора садиться за руль, чтобы не захапать ночную смену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65