..
Меня удержал лишь новый прилив благоразумия, или, скорее, острое сознание грозящей опасности.
Я продолжал ждать, затаив дыхание. Он резко распахнул дверцу "рено". Потом выругался и позвал:
— Эй, Алексис! У паровоза открылась вторая дверца, на персонаж,
который оттуда вылез, был мне пока не виден.
— Чего? — спросил он.
— Его тут нету! Второй тоже выругался.
— Неужели ушел?
— Ага... Быстро же он, скотина, смылся!
- Слышь, надо искать.
— Надо...
— Он где-то недалеко. Вдоль дороги железный забор, через него хрен перелезешь...
— Может, он в канаве засел? Мои пальцы сдавили рукоятку пистолета. Если
они слишком резко направят на меня фонарь — Я уже не смогу прицелиться...
В этот момент на возвышенность въехала новая машина, будто целиком состоявшая из фар, и осветила обоих субчиков с ног до головы. Они словно оказались в витрине универмага или превратились в Лу-арские башни, (летний вариант).
Я успел неплохо разглядеть и здоровилу в светлом плаще, и его дружка — поменьше ростом, круглолицего, с узкими глазами. Китаец, что ли... Больше в их машине никого не было; это ободряло.
Расфанфаренная машина проехала мимо. Нужно было действовать, пока они еще не привыклй к темноте.
Я прицелился в "китайца", потому что он стоял дальше и мог после первого же выстрела спрятаться за свой рыдван. У уголовников это вроде рефлекса — даже если рядом хлопнет проколотая шина.
Я затаил дыхание и нажал курок. Результат не заставил себя ждать. Получилось, как в ярмарочном тире, когда на стенде опрокидывается маленький фанерный клоун. Моя жертва упала как подкошенная. Это произошло так стремительно, что я поначалу решил, что промахнулся и что мужик притворяется. Однако по тому, как "китаец" корчился на земле, становилось ясно, что свое он получил.
Я прицелился во второго. Но он явно не страдал болями в суставах: пока я наводил на него пушку, он успел выхватить свою.
Я понял, что надо поторапливаться, и выстрелил ему в клешню. Он завопил, и его пистолет упал на асфальт. Тогда я прицелился в грудь, но оказалось, что я забыл сосчитать патроны, и мой инструмент издал лишь нелепый щелчок.
Я прыгнул вперед и боднул его головой в живот. Он охнул и растянулся на придорожной траве.
Тогда я подскочил ко второму уроду, который только что отдал кому следует свою жалкую душонку, и оттащил его в канаву. Не хватало, чтобы кто-нибудь случайно увидел в свете своих фар такую картинку! К счастью, на этом участке противополож-
ные полосы движения разделял небольшой лесистый пригорок, и мне достаточно было поглядывать только в одну сторону.
Свалив китаезу в кювет, я включил габаритные огни своего "рено". До рассвет никто ничего не заподозрит. Подумают, что машина просто сломалась... Затем я забрал пистолет здоровилы. Оставалось самое трудное... Я схватил здоровилу под мышки и втащил его на переднее сиденье их машины.
Я уселся за руль, и мне сразу стало спокойнее. На каждое нажатие педали машина мгновенно отвечала мощным рывком.
И вот я продолжил свой путь на борту этой внушительной америкашки, и у моих ног этаким экзотическим ковриком лежал детина в светлом плаще.
Я не знал, для чего дарю ему эту отсрочку. По всем канонам, лучше было вогнать ему пулю в башку и оставить рядом с напарником.
Зачем я его пощадил? Ведь Не по доброте же душевной!..
Дорога под колесами сделалась как будто мягче. Я жал на всю катушку, изредка поглядывая на своего очаровательного попутчика...
Подъезжая к Оржевалю, я почувствовал некоторую растерянность. Нужно было что-то решать, причем немедля. Бежать мне уже не хотелось. Стычка, в которой я так легко победил, вернула меня в атмосферу старых добрых разборок между жуликами...
Почти незаметно для самого себя я развернулся и помчал по противоположной полосе обратно, к Парижу. Достигнув Версальской развилки, я заехал на мост и сразу после него повернул направо. Дорога, на которой я очутился, проходила через какую-то захудалую деревеньку и шла дальше по полю, обнесенному высокой и толстой металлической сеткой. Между этой сеткой .и шоссе, пролегала лесополоса. Для разговора с моим плащеносцем место было самое подходящее.
Я остановился под деревьями... Дорога была усыпана сырыми желтыми листьями, в нос бил сильный, здоровый запах чернозема.
Я потряс детину за плечи.
— Эй, лежебока! Вставай, не придуривайся!
Он не отвечал.., Это меня разозлило: я понимал, что удар головой в живот не может надолго отправить человека в нокаут...
Я включил свет и все понял. Пуля, которую я всадил ему в руку, чтобы выбить пистолет, разорвала запястье, и он истек кровью. Крови хватило на всю машину. Настоящее стихийное бедствие! Мужик был настолько мертв, насколько это можно себе представить. Белый, как умывальник... Оставалось только выкинуть его из машины, больше ничего.
Так я и сделал. Ох, и удивятся завтра мужички, которые привезут сюда из Парижа дамочек, чтобы вправить им на осенней листве!..
Вместе с покойником я выбросил и коврик, на котором он лежал. К счастью, кровь не успела просочиться сквозь него, так что мне удалось придать машине почти опрятный вид.
Теперь мне следовало обыскать своего попутчика и прежде всего забрать техпаспорт. К счастью, за рулем сидел тогда именно он. Я нашел при нем и бумаги на машину, и его собственные документы. Детину звали Антонен Феру, он увидел свет в Монтелимаре... Теперь он его уже больше нигде Не увидит. При нем оказалось всего десять тысяч, но и их приятно было принять — в качестве платы за путешествие на тот свет... И я без колебаний присвоил эти карманные денежки.
Вернувшись в машину, я из любопытства открыл техпаспорт. Он был выписан на имя Паоло Кармониччи... От этого у меня по спине побежала мерзкая дрожь. Для близких друзей "Кармониччи" означало "Кармони". Теперь я знал настоящее имя этого подонка.
Адрес, указанный в техпаспорте, гласил: Рю де Милан, 114. Но вот настоящий он или нет?
Я с великим трудом развернулся — колеса увязали в глинистой земле — и медленно поехал в Париж. Рю де Милан я нашел сразу, не прилагая почти никаких усилий: просто следуя по улицам с односторонним движением. Я остановился напротив номера 114... Там какой-то тип выгуливал своего боксера. Молодец, мужик: не ложился спать, пока его псина не обнюхает все заборы...
Увидев машину, он поспешил навстречу, и я понял, что она ему хорошо знакома.
Это был мужик средних лет в навинченном на макушку берете, похожий на консьержа.
Он изумленно посмотрел, как я выхожу из машины; затем машинально наклонился, вперед, чтобы -проверить ее номер.
Я не оставил ему времени на теряния в догадках.
— Эй, скажите-ка, папаша, вы ведь работаете у Кармониччи, верно?
Он моргнул.
— А что?
— Так да или нет?
— Я его консьерж...
Он указал рукой на дом номер 114, и только теперь я заметил, что это частный особняк. Король белого кайфа устроился очень неплохо... Еще немного — и снял бы для личного пользования Лувр...
— Он у себя? Меня прислали Алексис и Феру. С ними случилась неприятность...
Это сработало.
— Сейчас спрошу. С кем имею честь?
— Мое имя ему ни о чем не скажет... Просто сообщите, что я от его бойскаутов... И добавьте, что я пригнал их машину... И еще: дело очень срочное, и он наверняка пожалеет, что не взял к себе консьержем олимпийского чемпиона в беге на двести метров с барьерами!
Немного ошарашенный, дядечка потащил своего боксера в дом. Он жил, так сказать, в левой части крыльца — в небольшой каморке, устроенной под лестницей.
Там, видимо, был телефон, потому что отсутствовал он не больше трех минут. Я в это время переминался с ноги на ногу на ступеньках, пытаясь что-нибудь разглядеть в ближайшее окно. Но ничего не разглядел: окно было высоким, а шторы тщательно задернули.
— Заходите! — крикнул мне дядечка из своей будки.
Я начал подниматься по крыльцу. Передо'мной словно по волшебству открылась тяжелая дверь с железными решетками, впуская меня в логово зверя. Смешная штука жизнь... Я совершенно не ожидал, что смогу добраться до места за двадцать четыре часа. И теперь оказался в положении коммивояжера, который обходит клиентов с пустым чемоданом!
Тип, который стоял за дверью, мог бы насмерть перепугать стаю голодных волков. Он был массивным, тяжелым, с ужасным шрамом посередине лица. Его рожа напоминала тыкву, которую начали было резать пополам, а потом передумали.
Он молча смотрел на меня. Он привык выполнять четкие инструкции, и мой приход его не слишком
обрадовал... Этот парнишка, похоже, специализиро--вался на роли сторожевого пса. Его призванием было спать у двери хозяина и лаять при малейшем шорохе...
Мы с ним не сказали друг другу ни слова. Он установил на место металлическую штангу, запиравшую Дверь, и повел меня в дом. Меня со всех сторон окружала безумная роскошь, и все же я испытывал неприятное чувство, будто нахожусь в тюрьме. Наверное, виной тому были :>та дверь с железными запорами и громила со шрамом, которого с радостью взяли бы на роль Франкенштейна,
Мы зашагали по огромному холлу, покрытому дорогими коврами. На стенах, задрапированных толстым пурпурным бархатом, висели картины старых мастеров. В конце холла виднелась мраморная лестница, поднимавшаяся на верхние этажи, которые представлялись еще более роскошными.
Наверное, неплохо было работать на такого набитого деньгами патрона...
Дремавший на банкетке у лестницы парень при нашем приближении встал и загородил мне дорогу. Затем невероятно быстрым движением опустил руку в мой карман и вынул отягощавший его пистолет.
— Разреши, приятель... — пробормотал он в качестве извинения.
Возражать не стоило, иначе началась бы открытая война. А перед войной всегда необходимо проводить приготовления — об этом вы прочтете в любом учебнике!
Я позволил ему переложить оружие из моего кармана в свой.
— Все? — спросил я, силясь сохранять спокойствие.
— Пока — да...
Он подавил зевок и вернулся на свое место. В углу рта у него торчал старый вонючий окурок; поднимаясь по лестнице вслед за меченым громилой, я заметил, как "таможенник" зажигает его снова. Видно, экономный был малый.
Наверху оказался потрясающий коридор — весь мягкий, с позолоченной лепкой на дверях. На стене висела картина Утрильо. Пока мой провожатый стучал в дверь, я присмотрелся: картина была не репродукцией, а подлинником. Этот Кармони жил, как настоящий король!
В каком-то смысле это успокаивало. С человеком, который покупает хорошие картины, всегда можно договориться. Исключений не бывает!
— Да? — ответил из-за двери чей-то голое. Дверь открылась — и я очутился во дворце из "Тысячи и одной ночи'". Эта комната была совершен-
но непохожа на те, которые мне до сих пор доводилось видеть в кино. Вместо обоев на стенах был китайский шелк. На полу лежала медвежья шкура. А мебель-то, мебель... Наверное, самые дотошные антиквары Парижа и окрестностей чуть на части не разорвались, пока ее искали! "Людовик Пятнадцатый" без малейшего изъяна, с подписями, клеймом и всеми прочими делами!
Посреди всего этого стоял Кармони. На нем были пижамные штаны из белого шелка и халат из синего сатина с белыми манжетами... На фоне этой белизны его оливковая кожа выделялась, как вдовец на свадьбе. Волосы его были напомажены целым ведром бриолина.
Это Пыл мужик среднего, даже небольшого роста. Остроносый, с поразительно спокойными глазами и безгубым ртом. Но больше всего меня удивили его руки — маленькие, как у ребенка.
Он степенно посмотрел на меня.
— Вы хотели меня видеть? — спросил он наконец.
— Да...
— Кажется, вы приехали на моей машине?
— Она стоит под окнами.
— И приехали от имени Алексиса и Феру?
— Совершенно верно.
— Кто вы такой?
— Их знакомый...
— Они никогда мне о вас не говорили.
— Ну и что из того, — возразил я, чувствуя, что начинаю выглядеть форменным лопухом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Меня удержал лишь новый прилив благоразумия, или, скорее, острое сознание грозящей опасности.
Я продолжал ждать, затаив дыхание. Он резко распахнул дверцу "рено". Потом выругался и позвал:
— Эй, Алексис! У паровоза открылась вторая дверца, на персонаж,
который оттуда вылез, был мне пока не виден.
— Чего? — спросил он.
— Его тут нету! Второй тоже выругался.
— Неужели ушел?
— Ага... Быстро же он, скотина, смылся!
- Слышь, надо искать.
— Надо...
— Он где-то недалеко. Вдоль дороги железный забор, через него хрен перелезешь...
— Может, он в канаве засел? Мои пальцы сдавили рукоятку пистолета. Если
они слишком резко направят на меня фонарь — Я уже не смогу прицелиться...
В этот момент на возвышенность въехала новая машина, будто целиком состоявшая из фар, и осветила обоих субчиков с ног до головы. Они словно оказались в витрине универмага или превратились в Лу-арские башни, (летний вариант).
Я успел неплохо разглядеть и здоровилу в светлом плаще, и его дружка — поменьше ростом, круглолицего, с узкими глазами. Китаец, что ли... Больше в их машине никого не было; это ободряло.
Расфанфаренная машина проехала мимо. Нужно было действовать, пока они еще не привыклй к темноте.
Я прицелился в "китайца", потому что он стоял дальше и мог после первого же выстрела спрятаться за свой рыдван. У уголовников это вроде рефлекса — даже если рядом хлопнет проколотая шина.
Я затаил дыхание и нажал курок. Результат не заставил себя ждать. Получилось, как в ярмарочном тире, когда на стенде опрокидывается маленький фанерный клоун. Моя жертва упала как подкошенная. Это произошло так стремительно, что я поначалу решил, что промахнулся и что мужик притворяется. Однако по тому, как "китаец" корчился на земле, становилось ясно, что свое он получил.
Я прицелился во второго. Но он явно не страдал болями в суставах: пока я наводил на него пушку, он успел выхватить свою.
Я понял, что надо поторапливаться, и выстрелил ему в клешню. Он завопил, и его пистолет упал на асфальт. Тогда я прицелился в грудь, но оказалось, что я забыл сосчитать патроны, и мой инструмент издал лишь нелепый щелчок.
Я прыгнул вперед и боднул его головой в живот. Он охнул и растянулся на придорожной траве.
Тогда я подскочил ко второму уроду, который только что отдал кому следует свою жалкую душонку, и оттащил его в канаву. Не хватало, чтобы кто-нибудь случайно увидел в свете своих фар такую картинку! К счастью, на этом участке противополож-
ные полосы движения разделял небольшой лесистый пригорок, и мне достаточно было поглядывать только в одну сторону.
Свалив китаезу в кювет, я включил габаритные огни своего "рено". До рассвет никто ничего не заподозрит. Подумают, что машина просто сломалась... Затем я забрал пистолет здоровилы. Оставалось самое трудное... Я схватил здоровилу под мышки и втащил его на переднее сиденье их машины.
Я уселся за руль, и мне сразу стало спокойнее. На каждое нажатие педали машина мгновенно отвечала мощным рывком.
И вот я продолжил свой путь на борту этой внушительной америкашки, и у моих ног этаким экзотическим ковриком лежал детина в светлом плаще.
Я не знал, для чего дарю ему эту отсрочку. По всем канонам, лучше было вогнать ему пулю в башку и оставить рядом с напарником.
Зачем я его пощадил? Ведь Не по доброте же душевной!..
Дорога под колесами сделалась как будто мягче. Я жал на всю катушку, изредка поглядывая на своего очаровательного попутчика...
Подъезжая к Оржевалю, я почувствовал некоторую растерянность. Нужно было что-то решать, причем немедля. Бежать мне уже не хотелось. Стычка, в которой я так легко победил, вернула меня в атмосферу старых добрых разборок между жуликами...
Почти незаметно для самого себя я развернулся и помчал по противоположной полосе обратно, к Парижу. Достигнув Версальской развилки, я заехал на мост и сразу после него повернул направо. Дорога, на которой я очутился, проходила через какую-то захудалую деревеньку и шла дальше по полю, обнесенному высокой и толстой металлической сеткой. Между этой сеткой .и шоссе, пролегала лесополоса. Для разговора с моим плащеносцем место было самое подходящее.
Я остановился под деревьями... Дорога была усыпана сырыми желтыми листьями, в нос бил сильный, здоровый запах чернозема.
Я потряс детину за плечи.
— Эй, лежебока! Вставай, не придуривайся!
Он не отвечал.., Это меня разозлило: я понимал, что удар головой в живот не может надолго отправить человека в нокаут...
Я включил свет и все понял. Пуля, которую я всадил ему в руку, чтобы выбить пистолет, разорвала запястье, и он истек кровью. Крови хватило на всю машину. Настоящее стихийное бедствие! Мужик был настолько мертв, насколько это можно себе представить. Белый, как умывальник... Оставалось только выкинуть его из машины, больше ничего.
Так я и сделал. Ох, и удивятся завтра мужички, которые привезут сюда из Парижа дамочек, чтобы вправить им на осенней листве!..
Вместе с покойником я выбросил и коврик, на котором он лежал. К счастью, кровь не успела просочиться сквозь него, так что мне удалось придать машине почти опрятный вид.
Теперь мне следовало обыскать своего попутчика и прежде всего забрать техпаспорт. К счастью, за рулем сидел тогда именно он. Я нашел при нем и бумаги на машину, и его собственные документы. Детину звали Антонен Феру, он увидел свет в Монтелимаре... Теперь он его уже больше нигде Не увидит. При нем оказалось всего десять тысяч, но и их приятно было принять — в качестве платы за путешествие на тот свет... И я без колебаний присвоил эти карманные денежки.
Вернувшись в машину, я из любопытства открыл техпаспорт. Он был выписан на имя Паоло Кармониччи... От этого у меня по спине побежала мерзкая дрожь. Для близких друзей "Кармониччи" означало "Кармони". Теперь я знал настоящее имя этого подонка.
Адрес, указанный в техпаспорте, гласил: Рю де Милан, 114. Но вот настоящий он или нет?
Я с великим трудом развернулся — колеса увязали в глинистой земле — и медленно поехал в Париж. Рю де Милан я нашел сразу, не прилагая почти никаких усилий: просто следуя по улицам с односторонним движением. Я остановился напротив номера 114... Там какой-то тип выгуливал своего боксера. Молодец, мужик: не ложился спать, пока его псина не обнюхает все заборы...
Увидев машину, он поспешил навстречу, и я понял, что она ему хорошо знакома.
Это был мужик средних лет в навинченном на макушку берете, похожий на консьержа.
Он изумленно посмотрел, как я выхожу из машины; затем машинально наклонился, вперед, чтобы -проверить ее номер.
Я не оставил ему времени на теряния в догадках.
— Эй, скажите-ка, папаша, вы ведь работаете у Кармониччи, верно?
Он моргнул.
— А что?
— Так да или нет?
— Я его консьерж...
Он указал рукой на дом номер 114, и только теперь я заметил, что это частный особняк. Король белого кайфа устроился очень неплохо... Еще немного — и снял бы для личного пользования Лувр...
— Он у себя? Меня прислали Алексис и Феру. С ними случилась неприятность...
Это сработало.
— Сейчас спрошу. С кем имею честь?
— Мое имя ему ни о чем не скажет... Просто сообщите, что я от его бойскаутов... И добавьте, что я пригнал их машину... И еще: дело очень срочное, и он наверняка пожалеет, что не взял к себе консьержем олимпийского чемпиона в беге на двести метров с барьерами!
Немного ошарашенный, дядечка потащил своего боксера в дом. Он жил, так сказать, в левой части крыльца — в небольшой каморке, устроенной под лестницей.
Там, видимо, был телефон, потому что отсутствовал он не больше трех минут. Я в это время переминался с ноги на ногу на ступеньках, пытаясь что-нибудь разглядеть в ближайшее окно. Но ничего не разглядел: окно было высоким, а шторы тщательно задернули.
— Заходите! — крикнул мне дядечка из своей будки.
Я начал подниматься по крыльцу. Передо'мной словно по волшебству открылась тяжелая дверь с железными решетками, впуская меня в логово зверя. Смешная штука жизнь... Я совершенно не ожидал, что смогу добраться до места за двадцать четыре часа. И теперь оказался в положении коммивояжера, который обходит клиентов с пустым чемоданом!
Тип, который стоял за дверью, мог бы насмерть перепугать стаю голодных волков. Он был массивным, тяжелым, с ужасным шрамом посередине лица. Его рожа напоминала тыкву, которую начали было резать пополам, а потом передумали.
Он молча смотрел на меня. Он привык выполнять четкие инструкции, и мой приход его не слишком
обрадовал... Этот парнишка, похоже, специализиро--вался на роли сторожевого пса. Его призванием было спать у двери хозяина и лаять при малейшем шорохе...
Мы с ним не сказали друг другу ни слова. Он установил на место металлическую штангу, запиравшую Дверь, и повел меня в дом. Меня со всех сторон окружала безумная роскошь, и все же я испытывал неприятное чувство, будто нахожусь в тюрьме. Наверное, виной тому были :>та дверь с железными запорами и громила со шрамом, которого с радостью взяли бы на роль Франкенштейна,
Мы зашагали по огромному холлу, покрытому дорогими коврами. На стенах, задрапированных толстым пурпурным бархатом, висели картины старых мастеров. В конце холла виднелась мраморная лестница, поднимавшаяся на верхние этажи, которые представлялись еще более роскошными.
Наверное, неплохо было работать на такого набитого деньгами патрона...
Дремавший на банкетке у лестницы парень при нашем приближении встал и загородил мне дорогу. Затем невероятно быстрым движением опустил руку в мой карман и вынул отягощавший его пистолет.
— Разреши, приятель... — пробормотал он в качестве извинения.
Возражать не стоило, иначе началась бы открытая война. А перед войной всегда необходимо проводить приготовления — об этом вы прочтете в любом учебнике!
Я позволил ему переложить оружие из моего кармана в свой.
— Все? — спросил я, силясь сохранять спокойствие.
— Пока — да...
Он подавил зевок и вернулся на свое место. В углу рта у него торчал старый вонючий окурок; поднимаясь по лестнице вслед за меченым громилой, я заметил, как "таможенник" зажигает его снова. Видно, экономный был малый.
Наверху оказался потрясающий коридор — весь мягкий, с позолоченной лепкой на дверях. На стене висела картина Утрильо. Пока мой провожатый стучал в дверь, я присмотрелся: картина была не репродукцией, а подлинником. Этот Кармони жил, как настоящий король!
В каком-то смысле это успокаивало. С человеком, который покупает хорошие картины, всегда можно договориться. Исключений не бывает!
— Да? — ответил из-за двери чей-то голое. Дверь открылась — и я очутился во дворце из "Тысячи и одной ночи'". Эта комната была совершен-
но непохожа на те, которые мне до сих пор доводилось видеть в кино. Вместо обоев на стенах был китайский шелк. На полу лежала медвежья шкура. А мебель-то, мебель... Наверное, самые дотошные антиквары Парижа и окрестностей чуть на части не разорвались, пока ее искали! "Людовик Пятнадцатый" без малейшего изъяна, с подписями, клеймом и всеми прочими делами!
Посреди всего этого стоял Кармони. На нем были пижамные штаны из белого шелка и халат из синего сатина с белыми манжетами... На фоне этой белизны его оливковая кожа выделялась, как вдовец на свадьбе. Волосы его были напомажены целым ведром бриолина.
Это Пыл мужик среднего, даже небольшого роста. Остроносый, с поразительно спокойными глазами и безгубым ртом. Но больше всего меня удивили его руки — маленькие, как у ребенка.
Он степенно посмотрел на меня.
— Вы хотели меня видеть? — спросил он наконец.
— Да...
— Кажется, вы приехали на моей машине?
— Она стоит под окнами.
— И приехали от имени Алексиса и Феру?
— Совершенно верно.
— Кто вы такой?
— Их знакомый...
— Они никогда мне о вас не говорили.
— Ну и что из того, — возразил я, чувствуя, что начинаю выглядеть форменным лопухом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65