Может, я был задуман честным человеком? Да ладно, не смейтесь... Может, я стал преступником лишь по стечению обстоятельств, волею злой судьбы? Иногда я даже мечтал о спокойной, гладенькой жизни, куда не заглядывали бы полицейские... Я завидовал мужикам, которые встают на работу в шесть часов и только к вечеру, выжатые, но довольные, возвращаются в свои тесные квартирки, где пахнет капустным супом. Возвращаются к своей доброй, почти верной женушке, к своим почти чистым детишкам. По субботам — киношка, по воскресеньям — неизменная прогулка в самом нарядном вокруг своего пригородного квартала... Да, все это манило меня, как мягкая постель манит смертельно уставшего путника...
Эти последние два месяца были мне отсрочкой. Но теперь... Мы закончили работу около одиннадцати. Папаша Манен велел мне приступить к разборке прямо под дождем. Он хотел уложить свой инвентарь в ангар уже на следующий день, с утра пораньше, и сразу рвануть к себе в Шату — снимать в саду поздние осенние груши, самые, по его словам, вкусные.
Я начал уныло разбирать павильон... Джейниха следила за мной со слезами на глазах. И тут я заметил какого-то типа, который стоял неподалеку, в тени, и тоже смотрел на меня. Все во мне так и застыло: я решил, что это легавый.
Однако разглядев его как следует, я понял, что ошибся. Это был маленький седой старичок лет семидесяти. Губы его прятались под седыми усами а-ля Клемансо. У него был длинный нос в форме банана, раскосые глаза, густые брови; на плечах болтался серый поношенный плащ. Уличный фонарь освещал его сверху, бросая налицо необычные тени. Пожалуй, он был похож на дьявола, каким его иногда изображают в кино. Он оказался добрым, сладеньким и одноыременно коварным.
Он все смотрел на меня, и это сильно действовало мне на нервы.
Ничего не замечавшая Джейниха дождалась, пока пузатый Манен пошел в кафе хлебнуть красного винца, и подкатилась ко мне.
— Подумать только: завтра тебя здесь уже не будет... — прошептала она.
— Ну и что? Вас тоже здесь завтра не будет!— сострил я.— Се ля ви... Люди встречаются, потом расстаются...
— Почему ты со мной так сердито разговариваешь, мой волчок?..
Я чувствовал, что пришелец подслушивает, и меня смутило, что эта плесень говорит мне "волчок", да еще таким полуобморочным голосом.
— Сделайте милость, подождите минутку: мне надо разобрать мавзолей, а то ваш бухарик меня не отпустит...
Она, всхлипывая, побрела к своему пульмановскому фургону. Не иначе, собиралась залить свое горе мощной порцией рома. Ром был ее второй по порядку слабостью.
Оставшись один, я вновь принялся выбивать молотком железные клинья из каркаса павильона и на некоторое время позабыл о старичке. Но вскоре он снова всплыл в моей памяти, как некое крайне важное событие. Тогда я обернулся и констатировал, что он приблизился на несколько шагов, чтобы лучше меня видеть. Я бросил молоток и пошел на него, сжимая кулаки.
— Вы что, хотите мою фотографию?
Такие фразы засели у нас в голове еще со школы: дурацкие, спору нет, но когда злишься, ничего другого не находишь.
Он не вздрогнул. Он лишь поднял на меня свой взгляд, удивительно спокойный, острый и глубокий...
— Зачем?— проговорил он.— Я ужо видел ее в газетах.
Мне будто вылили на голову ведро ледяной воды. Меня раскрыли. Этот старый огрызок приглядывался, приглядывался — и все-таки узнал. Когда первое удивление улеглось, меня разобрало любопытство. Почему этот дряхлый старикашка так спокойно признался, что вычислил меня? По идее, он должен был поскакать в местный комиссариат и забить тревогу... Но нет, он стоял Ни месте и все щупал меня своим внимательным взглядом.
Мы с ним были одни в самом темном уголке площади. Одни под проливным дождем. Мне ничего не стоило пристукнуть его одним ударом кулака. Подумают, что он оступился и упал: много ли старику надо? Несколько секунд я обдумывал этот вариант, но потом отбросил его из-за одолевавшего меня любопытства.
Я чувствовал, что он чего-то ОТ меня ждет, и задал самый краткий, но и самый красноречивый вопрос, который только нашел:
— Итак?
— Я пришел уже довольно давно...
— Знаю.
— Если я правильно понял, сегодня вечером вы
оставляете свою... работу?
— Вы совершенно правильно поняли.
— У вас есть планы на будущее?
— Это что, интервью? Может быть, вы корреспондент "Франс-Суар"?
Старичок не улыбнулся. Он стал дожидаться более серьезного ответа, и от него исходила такая спокойная сила, что я подчинился:
— Планов нет. Разве что — не пачкать руки.
— Тогда я, пожалуй, могу вам кое-что предложить.
— Да ну?
— Да.
— Можно узнать, что именно?
— Можно. Идемте со мной.
— Куда?
— Ко мне.
Я глубоко вздохнул: перемены происходили с неправдоподобной быстротой. Мне казалось, что я читаю роман с чересчур закрученным сюжетом. На кой черт я мог понадобиться этому старому гному?
— Я к незнакомым людям не хожу, — глупо ответил я.
— А я для того вас и приглашаю, чтобы мы получше познакомились.
После долгого молчания я наконец решился:
— Ладно, идемте...
— Моя машина стоит вон там. Прощайтесь со своими хозяевами — и поедем.
— Сначала мне нужно разобрать эту хреновину!
— Сами разберут.
— Но деньги-то мне надо получить!
— Денег я вам дам.
— Вы что, дежур.....и Дед Мороз?
— Я гораздо лучше. Дед Мороз — всего-навсего курьер и раздает только игрушки. А я могу дать вам намного больше.
— Подождите минутку.
Я отошел на несколько шагов, затем, ужаленный смутным беспокойством, вернулся к старичку.
— Послушайте, не собираетесь ли вы меня сдать?
— Нет!
— Чем можете доказать?
— Судите сами: где вы видели семидесятидвухлетнего старика, который развлекался бы ловлей беглых преступников? Идите, я вас подожду, только не задерживайтесь: у меня астма, и сырость мне вредит.
Представьте себе, я так и поступил... Я побежал к фургону. Джейниха как раз наливала себе очередной стаканчик огненной воды.
— О, наконец-то! — обрадовалась она.
— Послушай,— сказал я.— Я обращался с тобой так грубо только потому, что очень сильно тебя люблю...
Тут я едва не захохотал. Увидев, какие у этой коровы сделались глазки, любой покатился бы со смеху.
— Правда? — пролепетала она.
— Да... Я от этого просто сам не свой... Но твоя жизнь уже налажена, и я не имею права сбивать тебя с праведного пути. Мне это невыносимо, я больше не могу оставаться с вами... Я ухожу. Придумай сама, что сказать мужу. Денег мне от него не надо... Прощай, Джейн! Я никогда тебя не забуду...
И я поскорее выскочил на улицу, чтоб не лопнуть
от смеха.
Согласитесь, с моей стороны было очень любезно устроить ей на прощанье этот бесплатный спектакль. В ее возрасте дамочки уже отвыкли от сиропных романсов.., Если молодой паренек вдруг начинает шептать слова любви на ушко почтенной матроне, так и знайте: одной рукой он в это время щупает ее тройное жемчужное ожерелье, а другой — ее чековую книжку!
Я давно уже не совершал таких благотворительных акций и после прощания с Джейн почувствовал себя таким чистым, будто только что вылез из-под горячего душа.
Старичок ждал меня за углом павильона, подняв воротник плаща и нахлобучив на голову вынутый из кармана баскский берет.
— Поехали! Честно говоря, впервые за всю свою поганую жизнь я
следовал за человеком, не зная, куда он меня везет и чего от меня хочет. Меня заставляли это делать разве что его почтенный возраст и его цепкий, настойчивый взгляд.
На краю площади, под старыми платанами, светились габаритные огни машины. Это оказался старенький горбатый "рено".
— Садитесь. Он опустился за руль и не спеша завел мотор.
Мы тихонечко отъехали от тротуара. Его каракатица была неспособна на молниеносный старт. Да и зачем? Когда на вас хотят произвести впечатление, за вами приезжают на "мерседесе-300". Старичок же, напротив, старался остаться незамеченным.
Я выжидающе молчал. Он тоже держал рот герметично закрытым; если дорога предстояла дальняя, молчание могло затянуться надолго. Но я считал делом чести не задавать вопросов. Раз уж решил играть в его игру — надо тянуть до конца...
Мы ехали сквозь дождь; струйки воды, стекавшие по стеклу, рассекали и искривляли дорогу. Свет фар стремительным ярким потоком проливался на блестящий асфальт.
Некоторое время мы катили по шоссе, затем он повернул направо, на дорогу, обсаженную аккуратно подстриженными кустами. Домишки в этих местах были что надо. Добротные, уютные жилища парижских промышленников: высокие ступени, портики на песчаных аллеях, фонтаны, веранды, зимние сады...
Старичок подъехал к одному из гаражей, вышел из машины, поднял складную металлическую штору, И мы въехали внутрь.
— Можно попросить вас опустить штору? — сказал он.
Я пошел разматывать железный рулон; он погасил
фары и включил в гараже свет.
Гараж был рассчитан на две большие машины, и машинка старика выглядела здесь как коза, пасущаяся на футбольном поле. С другой стороны была приоткрытая дверь.
— Идите ;за мной.
Я пошел за ним, по-прежнему послушный, безмолвный и обеспокоенный. У меня начинало изрядно свербеть в башке. Старикан, похоже, был страшно богат, несмотря на пожеванный плащ, берет и дохленькую машину. В особняке, что возвышался справа от гаража, было по меньшей мере двадцать комнат. Просто глаза разбегались: три этажа, каменные стены, крипт в китайском стиле, балконы... Выглядело все это немного наляписто, но вполне сгодилось бы для средненького герцога или барона.
Я усмехнулся: надо же, не успел и глазом моргнуть, как перенесся из вонючего прицепа в миленький дворец..
Ставни на окнах были задраены, света нигде не было. Все это напоминало сказку о Спящей Красавице. Правда, было не так романтично, но зато куда более впечатляюще.
Старичок пренебрег крыльцом с двумя лестничными пролетами и вошел в дом сзади, через подсобные помещения. Мы оказались в кухне, выложенной от пола до потолка белой плиткой, отчего она смахивала на станцию метро, а оттуда перешли в небольшую странноватую комнатку, где старик, похоже, устроил себе штаб. Там были железная кровать, шкафчик с книгами, стол с грязными тарелками и окурками, два кресла и камин, в котором весело потрескивало пламя. Остальная часть комнаты была завалена дровами.
Я в жизни не видел подобного бедлама. У меня сразу появились сомнения относительно душевного здоровья старика. Может, у него и вправду заело шестеренки? Комнат в доме полно — выбирай любую, — а он ютится в какой-то собачьей конуре! Или же он просто разорился, не может позволить себе домработников и решил жить по-простому? Его поношенная одежда тоже наводила на эту мысль, но если задуматься, кое-что здесь не клеилось: разорившийся человек первым делом пустил бы с молотка дом...
Он указал мне на кресло;
— Располагайтесь. Хотите чего-нибудь выпить?
— Не откажусь...
— Шампанского?
— У вас сегодня день рождения?
— Сделайте милость, принесите сами. Оно на кухне, в холодильнике. А я попытаюсь согреться: я немного замерз там, на площади.
Вдруг мне стало стыдно за себя, что я делаю в компании этого старого мерзляка и астматика? Я стал сам себе противен — надо же, пошел на поводу у такого жалкого человечишки...
Ворча себе под нос что-то сердитое, я поплелся на кухню. В холодильнике стояло четыре бутылки шампанского. Дедуля, видно, его любил. И, по крайней мере, в этом вопросе я был на его стороне,
Я достал из стеклянного буфета два бокала И вернулся в комнату. Он уже снял плащ и сидел н кресле у огня. Под плащом оказался охотничий костюм с дурацкими лошадиными головами на пуговицах.
— Наливайте и присаживайтесь...
Я так и сделал. Если бы меня видели тогда полицейские, идущие по моим следам, они точно ущипнули бы себя, проверяя, не сон ли это... Убийца Капут, изображающий из себя лакея и подчиняющийся каждому слову старого немощного дедка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65