В одном из авто засигналил мобильный телефон. Водитель взял трубку, послушал и сказал:
— Сейчас с вами будут говорить. — И, выбравшись из салона, подошел к господину Костомарову. — Это вас…
— Да, я слушаю, — весело сказал Рыжий человек в мобильный телефончик.
В домашнем кабинете, заставленном книжными стеллажами, стоял Минин и говорил по телефону. На стенах в рамках висели пожелтевшие фотографии с мгновениями молодого прошлого.
— Нет, дорогой мой, мы с вами, поганцами, никогда не договоримся. Западло это. Санька мой, и Т-34 тоже мой. И выбирать между ними негоже. Нет, все я хорошо понимаю. И мы вас достанем до самых до кремлевых кишок, сучье племя!.. — И, швырнув трубку, решительно вышел из кабинета.
Господин Костомаров, отдалившийся от авто для доверительного разговора, вернулся к машине в некотором душевном неудовольствии. Передавая телефон водителю, увидел: на заднем сиденье сиротливо лежит электронная игрушка «тетрис».
— А мальчик-то где? — задал глупый и растерянный вопрос.
Шквальные аплодисменты вернули меня к происходящему историческому нетленному действу. Что же происходило без моего участия? Появился в плотном окружении оперативных опекунов знакомый мне человек.
Он был росл и громоздок, холен и полнокровен, хитер и простодушен, сед, с характерным перебитым в хмельной драке носом. Он вызывал симпатию своим плакатным ростом и фанатичной уверенностью в себе. Фаворит судьбы, любитель игры в большой теннис и большую политику, он отличался от своих предшественников, которые всегда были малорослы, неполноценны, клеймены Богом. Его, преисполненного горячечным желанием перепотрошить власть предержащую, я повстречал на даче, где он, боец за народное счастье, отходил от политического нокдауна.
Наша группа решила снять фильм о поверженном нарушителе партийной этики и кремлевской интимности. Нельзя раскрывать тайны эдемского уголка, обрамленного обновленной древней стеной. Народ не поймет коммунизма в отдельно взятой крепости. Нет прощения отступникам, не желающим денно и нощно думать державную думу о вечно ненасытном, малоквалифицированном, лихоимском народце. Позор елейным популистам!
Временного неудачника и постоянного строптивца мы нашли, повторюсь, в расстроенных чувствах. Не каждый день выгоняют из рая.
Мы добросовестно отсняли сердобольный материал о грешнике, а затем, как полагается в широких кинематографических кругах, впрочем, как и в других кругах, приняли на грудь грамм по сто. Чтобы наш общий путь не был так тернист. Потом приняли еще по сто пятьдесят. За правду, которая всегда с нами. Затем взяли вес в литр малоэффективной водки. За что? За мою режиссерскую удачу и мой своеобразный талант, позволяющий видеть мир таким, каким я позволяю себе его видеть.
— Вы, ребята, романтики, — говорил грешник. — Завидую, но сочувствую. Вы романтики, а мы — бандиты, понимаешь. Давайте выпьем за то, что я выбрался из банды избранных!
И мы дружно, сочувствуя, выпили.
Почему бы не выпить за хорошего человека? Мы хлопнули еще несколько легкорастворимых в крови литров, и он, мятежный, продолжил летописный тост:
— Вы, романтики, меня не уважаете. За то, что я проиграл битву. Но победа будет за нами. То есть за мной. Почему? Потому что знайте: у нас в партии три фракции Б. - это фракция Большевиков, ушедших в глубокое подполье (это я!), фракция Бюрократов, грабящих и спаивающих страну, и фракция Блядей политических, неспособных больше ни на что, кроме ненависти к собственному народу. Скоро! Скоро я выйду из подполья, а все остальные фракции уйдут в это подполье, как на заре коммунистического движения. Я им всем покажу кузькину мать! Они будут жрать собственные резолюции и заседать при свечах! А лучше — танками! Пли-пли-пли!!! — Увлекся. — Так выпьем же за тех, кто сейчас никто, а завтра будут всё!..
И мы выпили, а выпив, спросили:
— А что будет с народом?
И наш собеседник тяжело и обреченно задумался, сидел, понурив буйную головушку; думал-думал-думал (это была его знаменитая пауза, запечатленная на пленке), он думал час, год, век, потом поднял голову, открыв крупное, властное, заносчивое партийно-организационное лицо и сказал:
— Мужики! А хуй его знает, что будет! Одно знаю: победим!
И мы снова выпили за нашу общую капризную девушку по имени Victoria, и вот теперь, уже после долгожданной, странно-закономерной победы, я увидел его, перетряхнувшего великий затхлый клоповник.
Его мечта исполнилась, да, боюсь, не превратились ли кровососные мясистые клопы КПСС в мобилизационный обстоятельствами передовой отряд ненасытных олигарх-тараканов, пожирающих последние остатки пищи на нищей кухне страны.
Пока же мой давний знакомый шествовал по залу, я не на шутку сцапался со служителем — сцапался из-за бутылки водки. Не люблю, когда мне мешают исполнить мою же мечту, и поэтому орал:
— Я тебе, сучь халдейская, сейчас эту бутылку как клизму вставлю!.. Отдай!..
Бывший грешник, а теперь — Отец родной надвинулся на меня всей своей державной массой. (Боже, что делает власть с человеком!) Я уже решил на всякий случай бухнуться в барские ножки, однако властитель дум народных, сосредоточившись, узнал меня, многозначительно хныкнул:
— Победа, режиссер! — кивнул на отвоеванную мной бутылку. — Какими судьбами, Саныч? — И подал руку. И похлопал мою рабскую спину. И предложил пройтись вдвоем. Такая вот царская прихоть.
Разумеется, все взоры обратились на нас. Мой директор Классов удавился пирожным. Мой бывший школьный товарищ, а ныне кассир царской семьи, взопрел и еще больше покрылся щетиной. Его коллеги дальнозорко прищурились. Дамы света возжелали витаминизированной, сперматозоидной любви посредством ротовой полости.
Впрочем, меня вся эта стихийная эмоциональная буря не интересовала. Я был увлечен беседой. Приятно поговорить с героем собственной документальной ленты и героем нашего взбаламученного им же времени.
— Как дела, сынок? — спрашивали меня. — Неужто в этих стенах оппозиционера обнаружил?
— Вы были первый и последний, — отвечал я. — Кто решил не ждать очереди к престолу. Небось тяжела шапка Мономаха?
— Ох и тяжела! — согласились со мной. — Хочу передать наследнику.
— А кто наследник?
— Тайна за семью печатями.
— Тогда, может, выпьем для осветления души? — взболтнул бутылку, жидкость в ней вскипела как затаренная радость.
— Нельзя, романтик, — сказали мне. — Болею я.
— А наследник?
— А наследник во! — показал большой палец. — Спортсмен и на истребителях летает, как фанера над Парижем.
— Ну да? — не поверил я. — А пьет?
— Не пьет, единственный недостаток, — вздохнул Царь-батюшка. — Все мы с загогулинами, — нарисовал рукой в воздухе замысловатую фигуру высшего пилотажа.
— А сажать не будет?
— Кого?
— Ну, нас, — щелкнул пальцем по бутылке, — патриотов.
— Он сам патриот, — усмехнулся мой собеседник. — Но в широком смысле этого слова.
— Тогда разрешите выпить за всех нас, патриотов! — поднял бутылку. Эй, зачуханные! — обратился к залу. — Пьем за патриотизм!..
— Но в широком смысле этого слова, — сказал мой знакомый.
— За патриотизм, который будет в моем фильме, — посмел уточнить я.
— В каком таком фильме?
— «Т-34» называется.
— «Т-34»? Про танк, что ли?
— И про него, и главное — про народ. Хотя вы тоже там… в эпизодической роли…
— В какой роли?
— Эпизодической, — заскромничал я.
— А ведь был в главной роли, — вспомнил бузила прошлых лет.
— Все меняется, — признался я. — Изменились и вы.
— Ты о чем?
— Вас поглотила топь из людишек, вас окружающих. Посмотрите, кто с вами рядом!
— Кто?
— Поносная срань, не чующая страны.
— Ладно, не кликушествуй, пьяная твоя рожа! — Меня обняли за плечи. Не такой я простой, как думаешь. А тебя, лапуша, люблю за твою же непосредственность и правду. Чего желаешь?
— Миллион долларов.
— Миллион? А зачем?
— На фильм.
— Где я в эпизодической роли? — усмехнулся.
— Вы свою главную роль сыграли в жизни, а кино есть кино.
— Ладно, чертушка! — задумался. — Будет тебе миллион, понимаешь. Махнул рукой в сторону, где жалась группа олигархов с Ромиком во главе. Они дадут. — И уточнил: — Если посчитают нужным.
— А если не посчитают?
— Тогда прости! — И двинулся прочь, передвигая ноги, как ходули.
Я открыл рот — ничего себе власть самодурного самодержца, неспособного цыкнуть на запендюханную челядь. Что за интрига? Почище всяких моих фантазий, понимаешь.
Полуденная разморенная тишина дня была нарушена напряженным гулом — к бетонированному складу, защищенному колючей клубящейся проволокой и КПП со шлагбаумом, приближался Т-34.
Из дежурного домика появился пожилой прапорщик с литой краснознаменной мордой. Танковая громада с удивительной грациозностью для своей многотонной массы притормозила у КПП, из верхнего люка вынырнул Минин.
— Здорово, Петрович! — крикнул ему прапорщик. — Чего это вы?
— Боезапас, Евсеич! По полной программе! — ответил Минин. — НАТО прибыло. Желают поглядеть на нашу мощь!
— Во-во! Давно пора им по сусалам, — молвил Евсеич и сделал знак солдатикам поднять шлагбаум.
…Трое вольнонаемных заканчивали погрузку боекомплекта. Снаряды в руках людей пускали солнечные зайчики. Ухов и Беляев, разложив документацию на броне, изучали систему управления боевой машиной. Следящий за погрузкой Минин похлопал бронированный бок своего детища:
— Все, Евсеич! Под завязку.
— А термитные взяли? — поинтересовался прапорщик.
— Да.
— Тогда с Богом, — сказал Евсеич. — Ежели чего, приезжайте еще.
В штабе Н-ского военного округа заседал командный состав: горели генеральские звезды на погонах, алели лампасы на галифе и скрипели сапоги. Телефонный звонок прервал совещание. Генерал Мрачев взял трубку, выслушал донесение, потом крякнул от досады:
— Так, господа хорошие, ситуация выходит из-под контроля.
— А что такое? — забасил генерал Артиллерии, похожий свирепым выражением физиономии на пса.
— Т-34 пополнил боезапас на складе полигона, — ответил Мрачев.
— Как это? — удивились генералы. — Они, деды, там чего, совсем… того?..
— Бардак! Не армия — дом терпимости. Все терпим, терпим! — стукнул кулаком по столу Артиллерист.
— Какие будут предложения? — спросил Мрачев.
— А что Москва? — поинтересовался Ракетчик вида интеллигентного, в интеллектуальных очках.
— На наше усмотрение. Но без скандала.
— Мудрецы в стольном граде, — покачал головой генерал ВДВ приземистый, с покатыми плечами борца. — Танк не бабочка — его сачком не прихлопнешь.
— Верное замечание, — с умственным превосходством ухмыльнулся Ракетчик. — Мне про этот танк уже мифы рассказывают: и плавает, и летает, и всех пугает… Даю ракетный комплекс — и никаких проблем.
— Боюсь, проблемы будут, — сказал Мрачев. — У него уникальная защитная система…
— Уникальная? — удивился генерал ВДВ. — А зачем тогда резать?
— Этот вопрос не ко мне, — сказал генерал Мрачев.
— Бардак! Ну? — снова брякнул Артиллерист.
— А армию опять в рабоче-крестьянскую позу… — резюмировал генерал Связист, похожий на учителя математики.
Генерал Мрачев прихлопнул ладонью по столу:
— Приказ должен быть выполнен!..
— …если он даже мудацкий? — удивился генерал ВДВ.
— Тем более! — гаркнул высокопоставленный чин. — Жду предложений, генеральская рать!
— Блядь! — в глубокой задумчивости проговорил Артиллерист и заскрябал лысину. — В смысле, бардак!
Я человек не злопамятный. И даже добродушный, особенно тогда, когда выпью столько, сколько требует моя душа. Я люблю людей всей своей израненной душой. Для меня русские, французы, англичане, венгры, литовцы, греки, болгары, латыши, украинцы, туркмены, поляки, грузины, казахи, армяне, румыны, югославы, азербайджанцы, японцы, узбеки, немцы, таджики, чехи, албанцы, датчане, исландцы, белорусы, евреи, итальянцы, молдаване, киргизы, ирландцы, эстонцы, башкиры, якуты, вьетнамцы, индусы, чуваши, буряты, иранцы, иракцы, афганцы, шведы, дагестанцы, удмурты, чеченцы, ингуши, швейцарцы, кабардинцы, балкары, калмыки, португальцы, норвежцы, мари, мордва, татары, финны, голландцы, северо-осетины, китайцы, ливанцы, филиппинцы, киприоты, жители Багамских островов, алжирцы, сирийцы, коми, тувинцы, американцы, канадцы, турки, либерийцы, марокканцы, суданцы, тунисцы, гаитяне, доминиканцы, кубинцы, мексиканцы, никарагуанцы, панамцы, австрийцы, австралийцы, чилийцы, аргентинцы, боливийцы, бразильцы, жители Виргинских островов, колумбийцы, перуанцы, суринамцы, уругвайцы, пуэрториканцы, сенегальцы, южноафриканцы, монголы, ангольцы, бенинцы, ботсванцы, бурундийцы, габонцы, замбийцы, кенийцы, жители Микронезии, люксембуржцы, андоррцы, лихтенштейнцы, иорданцы, фиджийцы и многие-многие-многие народы и народности, населяющие номенклатурное космическое тело, — все они для меня буквально на одно лицо;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
— Сейчас с вами будут говорить. — И, выбравшись из салона, подошел к господину Костомарову. — Это вас…
— Да, я слушаю, — весело сказал Рыжий человек в мобильный телефончик.
В домашнем кабинете, заставленном книжными стеллажами, стоял Минин и говорил по телефону. На стенах в рамках висели пожелтевшие фотографии с мгновениями молодого прошлого.
— Нет, дорогой мой, мы с вами, поганцами, никогда не договоримся. Западло это. Санька мой, и Т-34 тоже мой. И выбирать между ними негоже. Нет, все я хорошо понимаю. И мы вас достанем до самых до кремлевых кишок, сучье племя!.. — И, швырнув трубку, решительно вышел из кабинета.
Господин Костомаров, отдалившийся от авто для доверительного разговора, вернулся к машине в некотором душевном неудовольствии. Передавая телефон водителю, увидел: на заднем сиденье сиротливо лежит электронная игрушка «тетрис».
— А мальчик-то где? — задал глупый и растерянный вопрос.
Шквальные аплодисменты вернули меня к происходящему историческому нетленному действу. Что же происходило без моего участия? Появился в плотном окружении оперативных опекунов знакомый мне человек.
Он был росл и громоздок, холен и полнокровен, хитер и простодушен, сед, с характерным перебитым в хмельной драке носом. Он вызывал симпатию своим плакатным ростом и фанатичной уверенностью в себе. Фаворит судьбы, любитель игры в большой теннис и большую политику, он отличался от своих предшественников, которые всегда были малорослы, неполноценны, клеймены Богом. Его, преисполненного горячечным желанием перепотрошить власть предержащую, я повстречал на даче, где он, боец за народное счастье, отходил от политического нокдауна.
Наша группа решила снять фильм о поверженном нарушителе партийной этики и кремлевской интимности. Нельзя раскрывать тайны эдемского уголка, обрамленного обновленной древней стеной. Народ не поймет коммунизма в отдельно взятой крепости. Нет прощения отступникам, не желающим денно и нощно думать державную думу о вечно ненасытном, малоквалифицированном, лихоимском народце. Позор елейным популистам!
Временного неудачника и постоянного строптивца мы нашли, повторюсь, в расстроенных чувствах. Не каждый день выгоняют из рая.
Мы добросовестно отсняли сердобольный материал о грешнике, а затем, как полагается в широких кинематографических кругах, впрочем, как и в других кругах, приняли на грудь грамм по сто. Чтобы наш общий путь не был так тернист. Потом приняли еще по сто пятьдесят. За правду, которая всегда с нами. Затем взяли вес в литр малоэффективной водки. За что? За мою режиссерскую удачу и мой своеобразный талант, позволяющий видеть мир таким, каким я позволяю себе его видеть.
— Вы, ребята, романтики, — говорил грешник. — Завидую, но сочувствую. Вы романтики, а мы — бандиты, понимаешь. Давайте выпьем за то, что я выбрался из банды избранных!
И мы дружно, сочувствуя, выпили.
Почему бы не выпить за хорошего человека? Мы хлопнули еще несколько легкорастворимых в крови литров, и он, мятежный, продолжил летописный тост:
— Вы, романтики, меня не уважаете. За то, что я проиграл битву. Но победа будет за нами. То есть за мной. Почему? Потому что знайте: у нас в партии три фракции Б. - это фракция Большевиков, ушедших в глубокое подполье (это я!), фракция Бюрократов, грабящих и спаивающих страну, и фракция Блядей политических, неспособных больше ни на что, кроме ненависти к собственному народу. Скоро! Скоро я выйду из подполья, а все остальные фракции уйдут в это подполье, как на заре коммунистического движения. Я им всем покажу кузькину мать! Они будут жрать собственные резолюции и заседать при свечах! А лучше — танками! Пли-пли-пли!!! — Увлекся. — Так выпьем же за тех, кто сейчас никто, а завтра будут всё!..
И мы выпили, а выпив, спросили:
— А что будет с народом?
И наш собеседник тяжело и обреченно задумался, сидел, понурив буйную головушку; думал-думал-думал (это была его знаменитая пауза, запечатленная на пленке), он думал час, год, век, потом поднял голову, открыв крупное, властное, заносчивое партийно-организационное лицо и сказал:
— Мужики! А хуй его знает, что будет! Одно знаю: победим!
И мы снова выпили за нашу общую капризную девушку по имени Victoria, и вот теперь, уже после долгожданной, странно-закономерной победы, я увидел его, перетряхнувшего великий затхлый клоповник.
Его мечта исполнилась, да, боюсь, не превратились ли кровососные мясистые клопы КПСС в мобилизационный обстоятельствами передовой отряд ненасытных олигарх-тараканов, пожирающих последние остатки пищи на нищей кухне страны.
Пока же мой давний знакомый шествовал по залу, я не на шутку сцапался со служителем — сцапался из-за бутылки водки. Не люблю, когда мне мешают исполнить мою же мечту, и поэтому орал:
— Я тебе, сучь халдейская, сейчас эту бутылку как клизму вставлю!.. Отдай!..
Бывший грешник, а теперь — Отец родной надвинулся на меня всей своей державной массой. (Боже, что делает власть с человеком!) Я уже решил на всякий случай бухнуться в барские ножки, однако властитель дум народных, сосредоточившись, узнал меня, многозначительно хныкнул:
— Победа, режиссер! — кивнул на отвоеванную мной бутылку. — Какими судьбами, Саныч? — И подал руку. И похлопал мою рабскую спину. И предложил пройтись вдвоем. Такая вот царская прихоть.
Разумеется, все взоры обратились на нас. Мой директор Классов удавился пирожным. Мой бывший школьный товарищ, а ныне кассир царской семьи, взопрел и еще больше покрылся щетиной. Его коллеги дальнозорко прищурились. Дамы света возжелали витаминизированной, сперматозоидной любви посредством ротовой полости.
Впрочем, меня вся эта стихийная эмоциональная буря не интересовала. Я был увлечен беседой. Приятно поговорить с героем собственной документальной ленты и героем нашего взбаламученного им же времени.
— Как дела, сынок? — спрашивали меня. — Неужто в этих стенах оппозиционера обнаружил?
— Вы были первый и последний, — отвечал я. — Кто решил не ждать очереди к престолу. Небось тяжела шапка Мономаха?
— Ох и тяжела! — согласились со мной. — Хочу передать наследнику.
— А кто наследник?
— Тайна за семью печатями.
— Тогда, может, выпьем для осветления души? — взболтнул бутылку, жидкость в ней вскипела как затаренная радость.
— Нельзя, романтик, — сказали мне. — Болею я.
— А наследник?
— А наследник во! — показал большой палец. — Спортсмен и на истребителях летает, как фанера над Парижем.
— Ну да? — не поверил я. — А пьет?
— Не пьет, единственный недостаток, — вздохнул Царь-батюшка. — Все мы с загогулинами, — нарисовал рукой в воздухе замысловатую фигуру высшего пилотажа.
— А сажать не будет?
— Кого?
— Ну, нас, — щелкнул пальцем по бутылке, — патриотов.
— Он сам патриот, — усмехнулся мой собеседник. — Но в широком смысле этого слова.
— Тогда разрешите выпить за всех нас, патриотов! — поднял бутылку. Эй, зачуханные! — обратился к залу. — Пьем за патриотизм!..
— Но в широком смысле этого слова, — сказал мой знакомый.
— За патриотизм, который будет в моем фильме, — посмел уточнить я.
— В каком таком фильме?
— «Т-34» называется.
— «Т-34»? Про танк, что ли?
— И про него, и главное — про народ. Хотя вы тоже там… в эпизодической роли…
— В какой роли?
— Эпизодической, — заскромничал я.
— А ведь был в главной роли, — вспомнил бузила прошлых лет.
— Все меняется, — признался я. — Изменились и вы.
— Ты о чем?
— Вас поглотила топь из людишек, вас окружающих. Посмотрите, кто с вами рядом!
— Кто?
— Поносная срань, не чующая страны.
— Ладно, не кликушествуй, пьяная твоя рожа! — Меня обняли за плечи. Не такой я простой, как думаешь. А тебя, лапуша, люблю за твою же непосредственность и правду. Чего желаешь?
— Миллион долларов.
— Миллион? А зачем?
— На фильм.
— Где я в эпизодической роли? — усмехнулся.
— Вы свою главную роль сыграли в жизни, а кино есть кино.
— Ладно, чертушка! — задумался. — Будет тебе миллион, понимаешь. Махнул рукой в сторону, где жалась группа олигархов с Ромиком во главе. Они дадут. — И уточнил: — Если посчитают нужным.
— А если не посчитают?
— Тогда прости! — И двинулся прочь, передвигая ноги, как ходули.
Я открыл рот — ничего себе власть самодурного самодержца, неспособного цыкнуть на запендюханную челядь. Что за интрига? Почище всяких моих фантазий, понимаешь.
Полуденная разморенная тишина дня была нарушена напряженным гулом — к бетонированному складу, защищенному колючей клубящейся проволокой и КПП со шлагбаумом, приближался Т-34.
Из дежурного домика появился пожилой прапорщик с литой краснознаменной мордой. Танковая громада с удивительной грациозностью для своей многотонной массы притормозила у КПП, из верхнего люка вынырнул Минин.
— Здорово, Петрович! — крикнул ему прапорщик. — Чего это вы?
— Боезапас, Евсеич! По полной программе! — ответил Минин. — НАТО прибыло. Желают поглядеть на нашу мощь!
— Во-во! Давно пора им по сусалам, — молвил Евсеич и сделал знак солдатикам поднять шлагбаум.
…Трое вольнонаемных заканчивали погрузку боекомплекта. Снаряды в руках людей пускали солнечные зайчики. Ухов и Беляев, разложив документацию на броне, изучали систему управления боевой машиной. Следящий за погрузкой Минин похлопал бронированный бок своего детища:
— Все, Евсеич! Под завязку.
— А термитные взяли? — поинтересовался прапорщик.
— Да.
— Тогда с Богом, — сказал Евсеич. — Ежели чего, приезжайте еще.
В штабе Н-ского военного округа заседал командный состав: горели генеральские звезды на погонах, алели лампасы на галифе и скрипели сапоги. Телефонный звонок прервал совещание. Генерал Мрачев взял трубку, выслушал донесение, потом крякнул от досады:
— Так, господа хорошие, ситуация выходит из-под контроля.
— А что такое? — забасил генерал Артиллерии, похожий свирепым выражением физиономии на пса.
— Т-34 пополнил боезапас на складе полигона, — ответил Мрачев.
— Как это? — удивились генералы. — Они, деды, там чего, совсем… того?..
— Бардак! Не армия — дом терпимости. Все терпим, терпим! — стукнул кулаком по столу Артиллерист.
— Какие будут предложения? — спросил Мрачев.
— А что Москва? — поинтересовался Ракетчик вида интеллигентного, в интеллектуальных очках.
— На наше усмотрение. Но без скандала.
— Мудрецы в стольном граде, — покачал головой генерал ВДВ приземистый, с покатыми плечами борца. — Танк не бабочка — его сачком не прихлопнешь.
— Верное замечание, — с умственным превосходством ухмыльнулся Ракетчик. — Мне про этот танк уже мифы рассказывают: и плавает, и летает, и всех пугает… Даю ракетный комплекс — и никаких проблем.
— Боюсь, проблемы будут, — сказал Мрачев. — У него уникальная защитная система…
— Уникальная? — удивился генерал ВДВ. — А зачем тогда резать?
— Этот вопрос не ко мне, — сказал генерал Мрачев.
— Бардак! Ну? — снова брякнул Артиллерист.
— А армию опять в рабоче-крестьянскую позу… — резюмировал генерал Связист, похожий на учителя математики.
Генерал Мрачев прихлопнул ладонью по столу:
— Приказ должен быть выполнен!..
— …если он даже мудацкий? — удивился генерал ВДВ.
— Тем более! — гаркнул высокопоставленный чин. — Жду предложений, генеральская рать!
— Блядь! — в глубокой задумчивости проговорил Артиллерист и заскрябал лысину. — В смысле, бардак!
Я человек не злопамятный. И даже добродушный, особенно тогда, когда выпью столько, сколько требует моя душа. Я люблю людей всей своей израненной душой. Для меня русские, французы, англичане, венгры, литовцы, греки, болгары, латыши, украинцы, туркмены, поляки, грузины, казахи, армяне, румыны, югославы, азербайджанцы, японцы, узбеки, немцы, таджики, чехи, албанцы, датчане, исландцы, белорусы, евреи, итальянцы, молдаване, киргизы, ирландцы, эстонцы, башкиры, якуты, вьетнамцы, индусы, чуваши, буряты, иранцы, иракцы, афганцы, шведы, дагестанцы, удмурты, чеченцы, ингуши, швейцарцы, кабардинцы, балкары, калмыки, португальцы, норвежцы, мари, мордва, татары, финны, голландцы, северо-осетины, китайцы, ливанцы, филиппинцы, киприоты, жители Багамских островов, алжирцы, сирийцы, коми, тувинцы, американцы, канадцы, турки, либерийцы, марокканцы, суданцы, тунисцы, гаитяне, доминиканцы, кубинцы, мексиканцы, никарагуанцы, панамцы, австрийцы, австралийцы, чилийцы, аргентинцы, боливийцы, бразильцы, жители Виргинских островов, колумбийцы, перуанцы, суринамцы, уругвайцы, пуэрториканцы, сенегальцы, южноафриканцы, монголы, ангольцы, бенинцы, ботсванцы, бурундийцы, габонцы, замбийцы, кенийцы, жители Микронезии, люксембуржцы, андоррцы, лихтенштейнцы, иорданцы, фиджийцы и многие-многие-многие народы и народности, населяющие номенклатурное космическое тело, — все они для меня буквально на одно лицо;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56