Был моложав, с крепким, но глуповатым лицом. Слабый свет абажура пятном лежал на листе бумаги. Военный начальник внимательно изучал документ, морщил лоб от умственных усилий и был похож на птицу из отряда грачевых. За его спиной в сумерках плыл силуэт президента. Картина от неверного освещения казалась портретом самодурки-помещицы середины 30-40-х годов XIX века.
Военачальник утопил кнопку селектора и заорал точно на плацу:
— Мрачева ко мне; живо, я сказал!
В горнице на высокой койке лежал старик с восковым лицом. Это был Алексей Николаевич Ухов. За столом сидел молоденький сельский фельдшер с бородкой разночинца и старательно писал заключение. Три боевых товарища маялись у порога.
— Что у него, доктор? — спросил Беляев.
— Какая разница? — отмахнулся Дымкин.
— Видно, острая сердечная недостаточность, — с солидностью отвечал фельдшер. — Возраст, стрессы, экология… Вскрытие покажет.
— Экология, — повторил Минин с ненавистью. — Какая там к черту экология!
— А чего вскрывать? — спросил Беляев. — Он не консерва.
— Как зачем? — удивился фельдшер. — Положено.
— Вы свободны, молодой человек, — решительно проговорил Минин. — Мы тут уж сами.
— Как сами? Милицию еще надо вызвать! — возмутился фельдшер. — Вам это что, игрушки?..
— Нет, далеко не игрушки, — сказал Минин, темнея лицом.
В сумрачном огромном кабинете, похожем на зал приемов, за дубовым столом сидели два генерала. Слабый свет абажура искажал их лица. Хозяин кабинета с брезгливостью рвал лист бумаги:
— Вот таким вот образом, Мрачев. Ваша докладная о ЧП — это вопль бляди на Тверской. Их давить надо, как врагов народа…
— Кого? Блядей на Тверской?
— Молчать! — ударил кулаком по столу. — Приказы не выполнять?! Умолотить «Градом», «Смерчем» эту бронированную банку что, нельзя?
— Нельзя, — сдержанно заметил Генерал. — Специалисты утверждают, что электромагнитная защита…
— Хватит! — хищно оскалился военный начальник. — У нас на их защиту… На каждую е'гайку — свой е'болт, я сказал!
Генерал Мрачев поднялся, поправил китель:
— Разрешите идти?
— Баба! — рявкнул хозяин кабинета. — Чтобы духу не было в моей армии.
— В какой армии?
— В моей, я сказал!
Генерал передернул плечом, развернулся и твердым шагом пошел прочь под осуждающим взглядом бабьеобразного сановника на портрете.
Надрывно голосили деревенские старушки-плакальщицы. Кто-то из молодух заметил:
— Вот так у нас, бабоньки, завсегда: праздники в похороны, поминки в праздники…
Прожектор Т-34 бил в бесконечное пространство планеты, и ночь казалась еще темнее. И звезды были ярче. А в плотном кругу света покоился холм свежей земли. Самодельный деревянный крест будто сиял в свете прожектора. Было красиво и торжественно на скромном маленьком деревенском кладбище.
Трое прощались со своим другом и товарищем; четвертый, сидя на корточках и поправляя могильный холм, говорил:
— Ничего, дед Леха, дойдем, доползем, догрызем…
— Все, Алексей, достали стервецы до самого до сердца, — проговорил Минин.
— Идем, Алеша, ты нас жди, — сказал Дымкин.
— До встречи, Леша, — сказал Беляев.
«Поживите еще, братцы, — сказал им Ухов, — и за меня тоже. И чтобы до победного…»
На душе было пасмурно, как и за окном. Осень — пора перемен: небо обложило, и закрапал дождь. Убежать бы в теплые края. Да от себя не убежишь. И от своей родины, если говорить красиво и патриотично. Жаль, что у меня не работает телевизор, последняя отдушина печальной, с трудом регенерируемой души. Хотя что-то случилось! Коль звонит по телефону бывший школьный приятель, нынешний небожитель, с которым давным-давно пути-дороги разошлись, и плача сообщает, что нуждается в помощи, то это значит…
— Что это все значит? — спрашивал я его, неудачника.
— Меня предали, от меня все отвернулись, — плакал он. — Меня обвинили в экономическом терроризме против собственного народа. А я люблю народ. Я только выполнял приказы. За это отправляют в ссылку, да?
— Куда? В Сибирь?
— Не. В одну из стран Америки. Латинской.
— В какую именно?
— Нельзя говорить. Государственная тайна. Но я скажу: страна на букву Б!
— А что, собственно, случилось? Вчера все было в полном порядке. Ты был на коне, скакал галопом по головам!
— А ты ничего не знаешь? — всхлипнул несчастный. — Вся страна встала. Ничего не работает: ни заводы, ни фабрики, ни промыслы, ни транспорт, ни деревня. И никто не работает. Это провокация против верного курса перемен! Нас хотят сбить с пути…
— Удивительно другое: что все работало до сих пор, — ответил я. Это, Кассир, твои школярские идеи: бездефицитный бюджет, стабилизация рубля, налоги 100 %, что там еще?.. Ты, Небритая рожа, думал, что вы весь народ поставили в интересную позу: рачком-с. Ошибся, Плохиш. Обмишурился, срань. Землю так и не отдаете в частную собственность.
— Земля — это власть, — вздохнул мой телефонный собеседник. — Кто же власть добровольно отдает?
— Тогда чего же ты, паразит, хочешь?
— Я же говорю: все от меня отвернулись. А я виноват? Что я буду в Б. делать?
— Кстати, в качестве кого тебя отправляют туда? В качестве атомной бомбы?
— Не. В качестве экономического эксперта.
— Это одно и то же. С чем я тебя и поздравляю.
— Спасибо, — заныл он. — Но я нуждаюсь в помощи.
— Я же сказал: помогу.
— Ты единственный, кто… Ты тот, который… Ты…
— Ладно, будущий международный террорист… Жди меня!..
На этом я с ним попрощался. Неужели все это правда? Не брежу ли я? Неужели малорослый, но с большими амбициями наследник Царя-батюшки решился реанимировать труп великой страны? Увы, труп — понятие необратимое. Хотя у нас еще и не такие веселые дела случались.
Я набрал номер телефона моего друга и директора. К счастью, Классов оказался в своем привлекательном для воров дому. Я попросил три вместительных фургона. А зачем? А ты, Классман, что, ничего не знаешь? А что такое? Включи телевизор, Классольцон. Он у меня включен. И что там передают по всем программам, Классшуленберг? Что-что, детям спокойной ночи, прекрасный мультфильм: «Лебединое озеро».
Сумасшедший дом.
Сумасшедший мир.
Сумасшедший я и родина моя.
К стеклянно-освещенному домику поста ГАИ на скоростной трассе подкатил мотоцикл с коляской. На нем восседал сельский фельдшер с разночинской бородкой. Вид у него был крайне озабоченный. Два постовых сержанта курили:
— О, Леня, роды принимал, что ли?
— А чегось это у нас в районе рождаемость повысилась, как тебя, Леня, зафельдшерели? Гы-гы…
— Господа! — набегал разночинец. — Я вам такое скажу…
— Ну, говори, кого еще забрюхатил?
— Товарищи, — чуть не плача вскричал фельдшер, — там танк идет на Москву!
— Чего?.. А ну дыхни, коновал.
Светло-туманный рассвет проклевывался сквозь оконца деревенского дома. Трое стариков после ночного постоя скоро собирались в поход. На улице тихо рокотал двигатель Т-34 — всклокоченный со сна Василий стоял у гусеничного трака, пил из ведра молоко и о чем-то серьезном говорил с молодухой-дояркой.
Санька и Ванька, как родные братья, посапывали на печи. Минин тронул их теплые головушки, сказал хозяйке-старушке:
— Мать к обеду обещала.
— Да по мне уж хучь… Где один, тама и другий.
— Спасибо, Матрена.
— Дык это вам спасибочки, что есть, — перекрестила стариков. — Были ж молодые, глуповые, жизню не бережли… Бережите себя, милые дружки! заплакала.
— Ничего, мы еще поживем, — пообещал Беляев. — Назло всему вражьему племени.
— Дай Бог, мои родные. Дай-то Бог!
У деревеньки, название которой можно было узнать из дорожного трафарета, перечеркнутого косой линией, дежурил военизированный пост: несколько грузовых автомашин, БТРы, БМП; солдатики грелись у костров. Офицеры сбились у командирского «газика», где шепелявила рация.
На трассе появилась казенная «Волга», за ее рулем находился генерал Мрачев. Смотрел впереди себя невидящим взглядом. Два солдатика заполошно отмахивали жезлами. Автомобиль притормозил у командирского «газика». Офицеры подтянулись, увидев человека в генеральской форме. Моложавый полковник внутренних войск молодцевато козырнул:
— Здравия желаю, товарищ генерал!
— Дальше постов нет, полковник?
— Никак нет.
— Плохо! — И ответил на немой недоумевающий вопрос офицера: — Нужно выставить форт-пост во-о-он там… у поворота… чтобы контролировать все шоссе… — И предложил: — Впрочем, проедем, полковник, на месте поглядим, может, ошибается старый вояка.
На душе было пасмурно, как и за окном. Осень — пора перемен: небо обложило, и закрапал дождь. Была уже ночь. Бывшая великая, павшая, но еще живая страна пласталась за окном в мглистом полуобмороке, не зная завтрашней своей будущности. Только мертвые знают свое будущее. Я и страна не знали, что нас ждет завтра, следовательно, мы жили, равноправные государства. Мы были готовы постоять друг за друга, защитить друг друга. Быть может, поэтому я рылся в хламе, искал солдатскую каску и бронежилет. Я рылся в тусклом, слепом свете ночника, когда шкурой почувствовал чужое преступное присутствие.
— Кто здесь? — наступательно поинтересовался я. — Бью без предупреждения.
— По голове-с! Бутылкой! — раздался иссушенный смешок; пряча мелкое рахитичное лицо в тени, сидел у окна маленький, плюгавенький человечек.
— Ты кто?
— Я — это я! — Приподнял над полом трость-зонтик; вонзил в половицу стальное тонкое острие. — Вопросы буду задавать я.
— А пош-ш-шла ты, вселенская тварь! — оборвал я самозванца. — Рога-то пообломаю!..
— Фи, как грубо, — фыркнул мой странный собеседник. — Хотя меня предупреждали-с.
— Кто? — рявкнул я.
— Заинтересованная сторона-с!
— А-а-а! — догадался я. — Это те, кто мечтает заполучить мою душу?
— Именно-с!
Я заорал:
— Иди во-о-он, гуттаперчевая дрянь! Я не продаюсь. Я сам себя купил. Навсегда!
Темный рахитик отчаянно отмахивал ручками:
— Понимаю-с, понимаю-с! Но совершенно невинное предложение. Вы не поступаетесь своими принципами. И к славе, и в Канны дорога вам будет свободна. Что может быть прекраснее всемирного признания?..
Я обнаружил в хламе каску; очень удобный тяжелый метательный предмет. Мой враг заметил этот весомый аргумент в моих руках, поспешно проговорил:
— Кстати, ваш «Т-34» читает политическое руководство. Правда, мнения разделились: одни «за», другие «против», но уверен, что большинство…
Я метнул каску во враждебную мне сторону; с обвальным кастрюльным боем каска ударилась о стену и покатилась по сухому паркетному полу.
— Жаль соседей, — равнодушно сказал черный человек. — И вас. Завтра у вас трудный день.
— Что надо, сволочь?! — И бросился на своего врага. И поймал пустоту. — Где ты, вошь?.. Что вы мне всю душу?..
— О душе не будем, — проговорил клятый голос. — Хотя можно и поговорить.
— Иди ты к черту! — устал я.
— Странные люди. Вы везде и всюду ищете врагов. А враг живет внутри вас. Каждый из вас хочет быть ничто. Так ведь проще жить?
— Я живу, как я живу, а на всех остальных… — махнул рукой. — Что надо, мартиролог?
— Вот именно, вот именно! — обрадовалась тень, вновь появившаяся у окна. — Завтра в 26 часов 00 минут наступит день скорби. В этот день нельзя… э-э-э… провожать никого…
— Что за бред? — возмутился я. — Какие двадцать шесть часов? Какой день скорби? И почему нельзя провожать?..
— Да-с, такой вот анекдотец! — захихикал мой замаскированный собеседник. — К сожалению, так устроен… Миропорядок…
— Не понимаю! Какое мне дело до Миропорядка?..
— Вы завтра хотите проводить на самолет своего бывшего школьного товарища, не правда ли?
— Допустим. Ну и что?
— Он весьма отвратителен, согласитесь: заросшие щечки, масленые еврейские губки… Бр-р-р!
— Ну и что? — Я не понимал. Или делал вид, что не понимал?
— Убедительная просьба: если будете-таки провожать, не целуйтесь с ним, прощаясь.
— Почему?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56