– Это не смешно, Марк.
– Очень смешно. Мужик, как лунатик, догонял сбежавшую от него жену, а потом, знаете, что сделал? Спутался с другой, которую случайно встретил по дороге.
Диана неожиданно ощутила острое желание защитить Мервина.
– Нет, не спутался. Просто не было других билетов.
– Ты-то чего, радоваться должна. Может быть, он хоть теперь от тебя отстанет.
– Перестань. Не видишь, что я расстроена?
– Вижу, но не понимаю почему. Мервина ты больше не любишь, ушла от него, все, точка. Иногда ты говоришь о нем так, будто ненавидишь. Почему же тебя волнует, с кем он спит?
– Не знаю, но волнует. Я чувствую себя оскорбленной!
– Несколько часов назад ты решила вернуться к Мервину. Потом он тебе надоел и ты снова поменяла решение. Теперь бесишься оттого, что он спит с другой женщиной.
– Я не сплю с ней, не порите чепухи, – вставил Мервин.
Марк не обратил на него внимания.
– Ты уверена, что не любишь Мервина?
– Дурацкий вопрос!
– Я знаю, но ответь, пожалуйста.
– Я тебе уже отвечала на него. – В глазах у нее появились слезы.
– Тогда докажи. Забудь о нем самом и о том, где он спит.
– Не собираюсь никому ничего доказывать. И прекратите оба этот идиотский допрос. Это не парламент, где идут дебаты.
– Конечно же нет! – раздался чей-то голос. Все трое обернулись: на пороге стояла Нэнси Линеан. Она выглядела очень привлекательно в своем ярко-синем шелковом халате. – Да будет вам известно, это моя комната. Что здесь, черт побери, происходит?
Глава 17
Маргарет Оксенфорд не знала, куда деваться от стыда, внутри у нее все кипело. Казалось, пассажиры не спускают с нее глаз, шепчутся друг с другом об ужасной сцене в столовой. Вот, теперь еще приходится отвечать за хамский поступок и бесцеремонное поведение отца, думала она, будто и так они от него мало страдают. Ужасно неловко сидеть с опущенными глазами, не смея никому посмотреть в лицо.
Конечно, Гарри Маркс выручил ее, помог хоть в какой-то мере сохранить достоинство. Как он ловко подбежал тогда, галантно предложил руку, задвинул стул... Это всего-навсего вежливый жест джентльмена, не более того, но для нее это был спасательный круг. Но отчего так ноет и щемит сердце? Почему из-за отца вечно приходится стыдиться? Она не могла найти себе места.
В течение двух часов после ужина в их купе стояла мертвая тишина. Погода за окнами окончательно испортилась, родители пошли переодеваться. Как только они вышли, Перси неожиданно произнес.
– Нам надо извиниться.
Она моментально подумала, что сделать это будет трудно, после того что произошло, можно даже нарваться на оскорбление.
– У меня не хватает смелости.
– Мы только подойдем к Гейбону и Хартманну и скажем, что нам очень стыдно за отцовский поступок.
Может быть, действительно стоит? Тогда хоть не будет дурацкого чувства вины.
– Отец жутко рассердится, если узнает.
– А кто ему скажет? Впрочем, мне все равно, пусть бесится, если сумасшедший. В последнее время он вообще перегибает палку. Я его больше не боюсь.
Маргарет задумалась. Неужели Перси говорит правду?
Еще ребенком он частенько повторял, что ему не страшно, но тогда он лукавил. Хотя теперь, кто знает – он уже не маленький мальчик.
А вдруг брат сейчас искренен? И вообще, нужно ли радоваться, что он перестает подчиняться отцу? Если мальчишку не сдерживать, его озорству не будет предела.
– Пошли, – торопил Перси. – Надо сделать это сейчас. Они в третьем отсеке – я проверял.
Но Маргарет все еще колебалась. Страшно идти к людям, которых оскорбил твой отец. Это может добавить им переживаний, что, если они предпочитают разом все забыть и не возвращаться к этому вопросу? Но, может быть, их мучает вопрос: а кто еще из пассажиров втайне согласен с отцом? Дельце-то ведь нешуточное, шовинистические идеи получают все большее распространение.
Маргарет решила идти. В прошлом она столько раз проявляла слабость и потом жалела о своем малодушии. Она встала, держась за спинку дивана, – сильно качало.
– Хорошо. Идем извиняться.
Она шла первой и немножко дрожала, хорошо, что все можно списать на качку. Через гостиную они прошли в отсек номер три.
Гейбон и Хартманн сидели слева напротив друг друга. Хартманн что-то с большим интересом читал, его длинная худая фигура слегка сгорбилась, коротко остриженная голова опущена, длинный нос упирается в страницу с какими-то математическими расчетами. Гейбон ничего не делал, просто смотрел в окно и, видимо, скучал. Он заметил их первым. Когда Маргарет остановилась возле него, ухватившись за спинку дивана, чтобы не упасть, он гордо выпрямился, приняв независимый и немного враждебный вид.
– Мы пришли извиняться, – быстро произнесла она.
– Удивлен вашей дерзостью, мисс. – Гейбон хорошо говорил по-английски, легкий французский акцент был едва заметен.
Маргарет не ожидала от него такой реакции, но не смутилась.
– Нам с братом ужасно стыдно за то, что произошло. Я восхищаюсь профессором Хартманном, вы знаете, я к вам подходила.
Хартманн оторвался от книги, кивнул ей. Но Гейбон никак не мог успокоиться, он все еще сердился.
– Таким людям, как вы, просто извиняться. – Маргарет уставилась в пол, мечтая провалиться сквозь землю: не надо было идти сюда. – В Германии сейчас много внешне добропорядочных интеллигентных людей, вполне состоятельных. Так вот, всем им ужасно стыдно, как вы изволили выразиться, за то, что там происходит. Но что они делают? Что, в самом деле?
Лицо Маргарет залилось румянцем. Ока не знала, что отвечать.
– Ладно, Филипп, – мягко сказал Хартманн, – успокойся. – Разве ты не видишь, что перед тобой молодежь? – Он взглянул на Маргарет. – Мы принимаем ваши извинения и благодарим вас.
– О, простите, я, наверное, сделала что-то не так?
– Все так, милая. Мы ценим ваш поступок. Видите ли, мой друг барон Гейбон еще расстроен, но он скоро успокоится.
– Тогда мы пойдем? – тихо прошептала Маргарет.
– Да-да.
Она повернула обратно.
– Ужасно сожалею, – совсем по-взрослому добавил от себя Перси и вышел вслед за ней.
Они поплелись в свой отсек. Дейви стелил постели. Гарри куда-то исчез, возможно, в туалет. Маргарет решила переодеться. Она вытащила свою сумку и пошла в дамскую комнату. У двери она встретила возвращающуюся оттуда маму. Ей очень шел ее коричневый халат.
– Спокойной ночи, дорогая, – бросила через плечо мать. Маргарет ничего ей не ответила.
В переполненной дамской комнате она быстро переоделась в свою хлопчатобумажную ночную сорочку, сверху надела недорогой махровый халат. Ее одежда выглядела скромно на фоне изысканного яркого шелка и тонкого кашемира других дам, но ей было почти все равно. Извинение не принесло ей облегчения, барон Гейбон прав. Слишком просто извиняться и ничего не делать.
Когда она вернулась в купе, отец с матерью были уже в своих кроватях, шторки задернуты, с полки отца раздавалось мягкое сопение. Ее постель была еще не готова, поэтому ей пришлось подождать в гостиной.
Она знала, что для нее есть только один выход. Надо уйти от родителей и начать самостоятельную жизнь. Она теперь окончательно в этом убедилась, но сразу же перед ней встанут проблемы – деньги, работа, жилье.
Миссис Линеан, приятная женщина, которая села в самолет в Фойнесе, опустилась рядом на стул, на ней был ярко-синий халат, под ним – черное неглиже.
– Пришла попросить глоток бренди, но стюарды сейчас заняты. А, ладно, ерунда. Посмотрите-ка вокруг. Забавно, не правда ли? Словно кто-то дурачится и решил устроить вечеринку в пижамах, ночь напролет в спальне звенят бокалы, и все ходят в домашнем платье.
Маргарет не была расположена шутить, поэтому она ответила кратко:
– Да, будто все мы одна семья.
Миссис Линеан пристегнула ремень безопасности, видимо, ей очень хотелось поболтать.
– Уф, невозможно сохранять приличия, когда ты в ночной сорочке. Взгляните, даже кровавый мясник Фрэнки Гордино выглядит легкомысленно в своей пижаме.
Сначала Маргарет не поняла, о ком идет речь, но тут же вспомнила ту новость, которую принес Перси, подслушавший разговор между капитаном и агентом ФБР.
– Он преступник?
– Да.
– И вы его не боитесь?
– Нет. Думаю, мне он ничего не сделает.
– Но говорят, он убийца.
– Что ж, на задворках общества, в трущобах, всегда была и есть преступность. Уберите Гордино, и кто-то другой тут же займет его место. Я бы его не трогала. Азартные игры, проституция существовали уже во времена Христа, и, если возникает преступность, ничего удивительного в том, что она становится организованной.
Таких речей Маргарет еще никогда не слышала. Возможно, сама атмосфера самолёта, дорожного знакомства, общие переживания помогали людям говорить искренне, высказываться откровенно. Кроме того, они сейчас вдвоем, в большой компании миссис Линеан наверняка не стала бы обсуждать такие темы. Маргарет заинтересовалась сидевшей рядом женщиной.
– Как вы считаете, не лучше ли для самой преступности быть, так скажем, неорганизованной?
– Конечно же, нет. При организованной не допускается никакой анархии. У каждой банды своя территория, и они, как правило, не переступают черту. Так лучше во многих отношениях.
Маргарет удивилась, что собеседница абсолютно спокойно говорит об этой жгучей проблеме.
– А как же малообеспеченные люди, те бедняги, что проигрывают в казино последние гроши, по сути, не имея шансов на выигрыш? А несчастные девушки, которые губят себя на панели?
– Знаете, если быть честной, меня это не очень волнует. – Маргарет напряженно всматривалась в ее лицо, пытаясь понять, насколько женщина искренна. – Я делаю обувь, это моя работа и кусок хлеба тоже. Собственно, не сама делаю, а руковожу обувной фабрикой. У меня обувь получается дешевой и практичной, служит пять – десять лет. Хотите – пожалуйста, можно купить кое-где подешевле, спору нет, но потом не жалуйтесь, если дней через десять она у вас порвется. Все это знают, и тем не менее некоторые покупают. Но я делаю и буду делать хорошую обувь, несмотря ни на что. Что поделаешь, если дурак покупает заведомое барахло, – дураку свою голову ведь не приставишь. И, если кто-то проигрывает деньги в карты, вместо того чтобы потратить их на ужин, это тоже не моя проблема.
– Вы когда-нибудь сами были бедной?
Миссис Линеан засмеялась.
– Коварный вопрос. Нет, признаюсь, не была. Дед, правда, начинал простым сапожником, отец же основал фабрику и передал ее мне, так что о жизни «внизу» я знаю немного. А вы?
– Тоже не очень, хотя, думаю, у людей есть веские основания, когда они воруют, играют или продают свое тело. Дело, к сожалению, не просто в глупости. Это жертвы жестокой системы.
– Говорите ну прямо, как коммунистка, – заметила миссис Линеан, но в ее словах не было никакой враждебности.
– Социалистка, – поправила ее Маргарет.
– Это хорошо. Во всяком случае, у вас есть убеждения. С годами жизнь меняется, и мы меняем свои убеждения, однако это довольно трудно, если изначально у тебя их не было. Нет-нет, не думайте, я не хочу показаться циничной. Я вообще считаю, что изменять высоким целям и идеалам нельзя, надо лишь учиться у жизни и корректировать их. Ну как, не надоела я еще вам со своими нравоучениями? Извините «старушку», сегодня мне исполнилось сорок.
– Примите мои искренние поздравления.
«Очень занятная женщина», – подумала Маргарет. Обычно ей не нравились люди, которые приспосабливались к жизни, но миссис Линеан не такая, она учит становиться мудрее, набираться опыта.
– А у вас есть идеалы?
– Не знаю, не думала об этом. Хочу делать хорошую обувь, вот и все, пожалуй. Конечно, далеко до идеала, но для меня это важно, я люблю свою работу, и она мне многое дает. Живу довольно обеспеченно, взрослые сыновья ни в чем не нуждаются, трачу уйму денег на тряпки. Другое дело, если бы я делала дрянную обувь, тогда я бы чувствовала себя мошенницей или даже преступницей, не намного лучше вот этого Фрэнки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75