стая ненасытных плотоядных зверей, готовых пожрать доход от бегов.
– Вовсе не ненасытных, – сказал Ангус. – Все получат свою долю, от крупных вкладчиков до владельца бензоколонки самообслуживания на ближайшем углу. И речь не просто о прибыли отдельных лиц. Подумайте, сколько школ, больниц и прочих общественно значимых заведений сможет построить город на свою растущую прибыль. – Подавшись вперед, он сжал кулак, будто ухватился за что-то. – Вот почему так важен этот чертов ипподром. Он поможет Пурселлу снова встать на ноги, и даже больше того. – Его голубые глаза сияли убежденностью и энтузиазмом. – Ну, что скажете?
– Я же не идиотка, мистер Минтон, то есть Ангус, – поправилась она. – Я прекрасно понимаю, какое значение будет иметь ипподром для экономического положения в округе.
– Тогда почему бы вам не прекратить это нелепое расследование?
– Я его нелепым не считаю, – отрезала она. Не сводя с нее глаз, он рассеянно почесал щеку. – Как вы могли подумать, что я способен убить вашу маму? Она была одним из самых близких друзей сына. Приходила к нам каждый день по несколько раз. После замужества пореже, но до того – уж точно. Да я бы пальцем ее не смог тронуть.
Алекс очень хотелось ему верить. Хотя он и был в числе подозреваемых, он все равно вызывал у нее искреннее восхищение. Судя по тому, что она узнала из прочитанных газет и из разговора с Ангусом, он построил свою империю, начав с нуля.
Даже его неотесанность была по-своему привлекательной. Он обладал даром убеждения. Но ей нельзя было поддаваться магнетизму этой колоритной личности. Как ни сильно она восхищалась Ангусом, гораздо важнее было узнать, каким образом она, невинное дитя, подтолкнула кого-то к убийству собственной матери.
– Я не могу прекратить расследование, – сказала она. – Даже если б я того захотела, ведь Пат Частейн…
– Слушайте, – резко перебил ее Ангус, – да вы просто похлопайте своими большими ясными голубыми глазками, скажите, что, мол, ошиблись немного, – и завтра, я гарантирую, он даже не вспомнит, зачем вы сюда приехали.
– Не стану я…
– Ладно, предоставьте Пата мне.
– Ангус, – она повысила голос, – я ведь не о том говорю. Видя, что он готов ее выслушать, она продолжала:
– Так же как вы убеждены в выгодах ипподрома, я убеждена, что дело об убийстве моей матери велось не правильно. И намерена это исправить.
– Даже если это поставит под удар будущее целого города?
– Бросьте, – возмутилась она. – Вас послушать, так я у голодающих детей кусок хлеба отнимаю.
– До этого пока не дошло, но тем не менее…
– На карту поставлено и мое будущее. Я не смогу спокойно жить, пока дело не будет решено так, как я считаю правильным.
– Да, но…
– Эй, объявляется тайм-аут. – Дверь внезапно открылась, и в комнату заглянул Джуниор. – Алекс, мне в голову пришла отличная мысль. А не остаться ли вам поужинать у нас?
– Черт бы тебя побрал, сын! – загремел Ангус и стукнул кулаком по подлокотнику. – Где тебе понять, что такое деловая беседа, – у тебя же шило в заднице. Мы с Алекс ведем серьезный разговор. В другой раз не смей соваться, когда я с кем-то беседую. Сам мог бы сообразить.
Было заметно, как Джуниор проглотил ком в горле.
– Я не знал, что у вас такой серьезный и такой секретный разговор.
– А надо было бы, черт побери, знать. Бог ты мой, мы же…
– пожалуйста, Ангус, не надо, все в порядке, – поспешила вмешаться Алекс. – И очень хорошо, что Джуниор нас прервал. Я только сейчас увидела, что уже поздно. Мне пора идти.
Ей невыносимо было смотреть, как отец устраивает головомойку взрослому сыну, да еще в присутствии гостьи. Ей было неловко за них обоих.
Обычно Ангус был, что называется, славным стариканом. Но не всегда. Если ему перечили, он мгновенно взрывался. И Алекс только что убедилась, что запал у него короток и что вспыхивает он от малейшей искры.
– Я вас провожу, – глухим голосом предложил Джуниор. Она попрощалась с Ангусом за руку.
– Спасибо, что показали мне макет. Ваши объяснения не поколебали моих намерений, зато многое прояснили. Буду иметь это в виду, расследуя дело.
– Вы можете нам доверять, понимаете? Мы не убийцы. Джуниор проводил ее к выходу. Когда он подавал ей меховой жакет, она обернулась к нему.
– Мы еще увидимся, да, Джуниор?
– Очень надеюсь.
Он наклонился и поцеловал ей руку, потом повернул ее ладонью кверху и опять поцеловал. Алекс быстро отняла руку.
– Вы так с каждой встречной женщиной заигрываете?
– Почти с каждой. – Он сверкнул улыбкой, в которой не было и тени раскаяния. – Как, действует на вас?
– Ничуть.
Он ухмыльнулся, давая ей понять, что он в этом не убежден и знает, что и она не убеждена тоже. Пробормотав еще раз «спокойной ночи», она отъехала от крыльца.
В машине было холодно. Алекс дрожала в своем жакете. Направляясь к шоссе, она заметила постройки, стоявшие вдоль частной дороги Минтонов. Это были по преимуществу конюшни. В одной светился слабый огонек. Возле двери стоял «Блейзер» Рида. Повинуясь порыву, Алекс подъехала, поставила машину рядом и вышла.
Спальня Сары-Джо в ее техасском доме в точности повторяла с детства привычную ей спальню в Кентукки, вплоть до шелковых шнуров на портьерах. Когда дом был построен, она разрешила Ангусу обставить комнаты по своему вкусу массивной темной мебелью с обивкой из красной кожи и развесить свои охотничьи трофеи, но категорически воспротивилась, чтобы этим отвратительным стилем первых поселенцев испортили их спальню.
Ангус с радостью уступил. Ему нравилось, что в спальне его окружают узорчатые, вычурные, такие женственные вещицы. Он не раз говорил Саре-Джо, что недаром же он аж до Кентукки добрался, присматривая себе невесту; на какой-нибудь скотнице жениться нетрудно было и поближе.
– Мама, можно к тебе? – предварительно постучав, Джуниор приоткрыл дверь спальни.
– Пожалуйста, заходи, милый.
Сара-Джо улыбалась, явно довольная визитом сына.
Обложенная целой кучей атласных подушек, она сидела в кружевной ночной кофте и, источая аромат дорогого косметического крема, читала биографию какого-то зарубежного государственного деятеля, о котором он и не слыхивал. Он не слыхивал и о стране, в которой этот деятель жил. Возможно, кроме его матери, об этом вообще больше никто не слыхал.
Она сняла очки для чтения, отложила книгу в сторону и разгладила рукой шелковое стеганое одеяло. Мотнув головой, Джуниор отклонил предложение сесть рядом и остался стоять у кровати, сунув руки в карманы и позвякивая мелочью. Его раздражал этот ежевечерний ритуал, соблюдавшийся с самого детства.
Джуниор давно уже не испытывал ни потребности, ни желания целовать мать на ночь, но Сара-Джо каждый вечер по-прежнему ожидала его прихода. Не явись он, она бы обиделась. Джуниор с Ангусом старались всячески щадить ее и без того слабые нервы.
– Как здесь всегда хорошо пахнет, – заметил он, не зная, что сказать. На душе все еще саднило после взбучки, полученной в присутствии Алекс. Ему не терпелось уехать из дому и поскорее оказаться в каком-нибудь ночном баре, где не надо думать о сложностях жизни.
– Это сухие духи. Они лежат у меня во всех ящиках и шкафах. Когда я была маленькой, у нас была горничная, которая делала их из толченых сухих цветов и травок. Как же они чудесно пахли! – сказала она мечтательно. – А теперь их приходится заказывать. В наши дни их искусственно ароматизируют, но все равно, по-моему, приятно.
– Как книга? – Джуниору уже наскучило обсуждать сухие духи.
– Очень интересная.
Он искренне в этом усомнился, но улыбнулся матери.
– Прекрасно. Я рад, что она тебе нравится.
Сара-Джо уловила его подавленность.
– Что-то не так?
– Нет, ничего.
– Я сразу вижу, если что не так.
– Ничего особенного. Отец разозлился, что я прервал его беседу с Алекс.
Сара-Джо скорчила недовольную гримаску.
– Твой отец до сих пор не научился пристойно вести себя, когда в доме посторонние. Если он настолько груб, что способен утащить гостя из залы во время коктейля, ты вправе отплатить ему тем же, прервав его беседу.
Она утвердительно качнула головой, словно, сказав свою речь, считала вопрос решенным.
– А что они, собственно, обсуждали с такой секретностью?
– Что-то касающееся смерти ее матери, – беспечно ответил он. – Не о чем беспокоиться.
– Ты уверен, что не о чем? Сегодня мне показалось, все были в большом напряжении.
– Если и есть причина для беспокойства, то папа все, как всегда, уладит. Уж тебе-то, безусловно, волноваться не стоит.
Он совершенно не собирался говорить матери о расследовании, которое ведет Алекс. Близкие Сары-Джо знали, что она терпеть не может всего, что так или иначе способно испортить ей настроение или даже огорчить, и всячески ограждали ее от этого.
Ангус никогда не обсуждал с ней дела, особенно когда они принимали плохой оборот. Сара-Джо огорчалась, когда их лошади неудачно выступали на скачках, и бурно радовалась победам, этим ее интерес к делам и ограничивался. Ни ранчо, ни компании, входившие в «Минтон Энтерпрайзес», ее не занимали.
Вообще говоря, Сару-Джо ничто особенно не занимало, за исключением, пожалуй, Джуниора. Она походила на красивую куклу, запертую в стерильно чистой комнате, где она не испытывает разрушающего воздействия солнечного света или иных стихий, прежде всего самой жизни.
Джуниор любил мать, но отдавал себе отчет в том, что ее не очень-то любят другие. Ангуса, напротив, любили все. Жены некоторых друзей дома, платя необходимую дань дружбе, поддерживали с Сарой-Джо теплые отношения. Без них у нее не было бы в Пурселле ни единой приятельницы.
Она-то ради дружбы, безусловно, из кожи вон лезть не стала бы. Она считала большинство местных жителей грубыми и вульгарными и своего мнения не скрывала. Казалось, она рада сидеть в этой комнате, в окружении красивых, мягких, не требующих душевного напряжения вещиц, которые она любила больше всего.
Джуниор знал, что о ней судачат, что над ней насмехаются. Поговаривали, что она пьет. Пить она не пила, разве что два бокала вина перед ужином. Те, кому недоступна была тонкая чувствительность ее натуры, считали ее странной. Другие же думали, что она просто-напросто чокнутая.
Конечно, большей частью она действительно была не в себе, казалось, она снова и снова переживает свое сверхблагополучное детство, память о котором свято берегла. Она так и не оправилась от безвременной смерти любимого брата: когда Ангус с ней познакомился, она все еще оплакивала его.
Джуниор спрашивал себя: а не вышла ли мать замуж за отца лишь для того, чтобы избавиться от тяжких воспоминаний? Другого повода для брака столь не подходящих друг другу людей он придумать не мог.
Джуниору не терпелось уехать поразвлечься, но он тем не менее медлил, хотелось узнать мнение матери об их сегодняшней гостье.
– И что ты о ней думаешь?
– О ком? О дочери Селины? – рассеянно спросила Сара-Джо. Она сдвинула брови, чуть нахмурилась. – Внешне очень привлекательна, хотя, на мой взгляд, столь яркий контраст в цвете волос, глаз и кожи вряд ли можно считать вполне женственным.
Задумавшись, она теребила пальцами тонкие кружева ночной кофты.
– Во всяком случае, очень целеустремленная, правда? Гораздо серьезнее своей матери. Бог свидетель, Селина была глупышкой. Сколько я помню, вечно она смеялась. – Сара-Джо замолчала и склонила голову набок, словно прислушиваясь к доносящемуся издалека смеху. – Не припомню случая, когда бы она не хохотала.
– Да сколько хочешь случаев. Ты просто не знала ее как следует.
– Бедняжка. Я знаю, тебя потрясла ее смерть. Мне-то известно, что значит терять того, кого любишь. Это страшное горе.
Ее голос, нежный и тихий, вдруг переменился, изменилось и выражение лица. Поникшая фиалка исчезла, лицо выражало твердую решимость.
– Смотри, сын, больше не позволяй Ангусу ставить тебя в неловкое положение, особенно в присутствии посторонних.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
– Вовсе не ненасытных, – сказал Ангус. – Все получат свою долю, от крупных вкладчиков до владельца бензоколонки самообслуживания на ближайшем углу. И речь не просто о прибыли отдельных лиц. Подумайте, сколько школ, больниц и прочих общественно значимых заведений сможет построить город на свою растущую прибыль. – Подавшись вперед, он сжал кулак, будто ухватился за что-то. – Вот почему так важен этот чертов ипподром. Он поможет Пурселлу снова встать на ноги, и даже больше того. – Его голубые глаза сияли убежденностью и энтузиазмом. – Ну, что скажете?
– Я же не идиотка, мистер Минтон, то есть Ангус, – поправилась она. – Я прекрасно понимаю, какое значение будет иметь ипподром для экономического положения в округе.
– Тогда почему бы вам не прекратить это нелепое расследование?
– Я его нелепым не считаю, – отрезала она. Не сводя с нее глаз, он рассеянно почесал щеку. – Как вы могли подумать, что я способен убить вашу маму? Она была одним из самых близких друзей сына. Приходила к нам каждый день по несколько раз. После замужества пореже, но до того – уж точно. Да я бы пальцем ее не смог тронуть.
Алекс очень хотелось ему верить. Хотя он и был в числе подозреваемых, он все равно вызывал у нее искреннее восхищение. Судя по тому, что она узнала из прочитанных газет и из разговора с Ангусом, он построил свою империю, начав с нуля.
Даже его неотесанность была по-своему привлекательной. Он обладал даром убеждения. Но ей нельзя было поддаваться магнетизму этой колоритной личности. Как ни сильно она восхищалась Ангусом, гораздо важнее было узнать, каким образом она, невинное дитя, подтолкнула кого-то к убийству собственной матери.
– Я не могу прекратить расследование, – сказала она. – Даже если б я того захотела, ведь Пат Частейн…
– Слушайте, – резко перебил ее Ангус, – да вы просто похлопайте своими большими ясными голубыми глазками, скажите, что, мол, ошиблись немного, – и завтра, я гарантирую, он даже не вспомнит, зачем вы сюда приехали.
– Не стану я…
– Ладно, предоставьте Пата мне.
– Ангус, – она повысила голос, – я ведь не о том говорю. Видя, что он готов ее выслушать, она продолжала:
– Так же как вы убеждены в выгодах ипподрома, я убеждена, что дело об убийстве моей матери велось не правильно. И намерена это исправить.
– Даже если это поставит под удар будущее целого города?
– Бросьте, – возмутилась она. – Вас послушать, так я у голодающих детей кусок хлеба отнимаю.
– До этого пока не дошло, но тем не менее…
– На карту поставлено и мое будущее. Я не смогу спокойно жить, пока дело не будет решено так, как я считаю правильным.
– Да, но…
– Эй, объявляется тайм-аут. – Дверь внезапно открылась, и в комнату заглянул Джуниор. – Алекс, мне в голову пришла отличная мысль. А не остаться ли вам поужинать у нас?
– Черт бы тебя побрал, сын! – загремел Ангус и стукнул кулаком по подлокотнику. – Где тебе понять, что такое деловая беседа, – у тебя же шило в заднице. Мы с Алекс ведем серьезный разговор. В другой раз не смей соваться, когда я с кем-то беседую. Сам мог бы сообразить.
Было заметно, как Джуниор проглотил ком в горле.
– Я не знал, что у вас такой серьезный и такой секретный разговор.
– А надо было бы, черт побери, знать. Бог ты мой, мы же…
– пожалуйста, Ангус, не надо, все в порядке, – поспешила вмешаться Алекс. – И очень хорошо, что Джуниор нас прервал. Я только сейчас увидела, что уже поздно. Мне пора идти.
Ей невыносимо было смотреть, как отец устраивает головомойку взрослому сыну, да еще в присутствии гостьи. Ей было неловко за них обоих.
Обычно Ангус был, что называется, славным стариканом. Но не всегда. Если ему перечили, он мгновенно взрывался. И Алекс только что убедилась, что запал у него короток и что вспыхивает он от малейшей искры.
– Я вас провожу, – глухим голосом предложил Джуниор. Она попрощалась с Ангусом за руку.
– Спасибо, что показали мне макет. Ваши объяснения не поколебали моих намерений, зато многое прояснили. Буду иметь это в виду, расследуя дело.
– Вы можете нам доверять, понимаете? Мы не убийцы. Джуниор проводил ее к выходу. Когда он подавал ей меховой жакет, она обернулась к нему.
– Мы еще увидимся, да, Джуниор?
– Очень надеюсь.
Он наклонился и поцеловал ей руку, потом повернул ее ладонью кверху и опять поцеловал. Алекс быстро отняла руку.
– Вы так с каждой встречной женщиной заигрываете?
– Почти с каждой. – Он сверкнул улыбкой, в которой не было и тени раскаяния. – Как, действует на вас?
– Ничуть.
Он ухмыльнулся, давая ей понять, что он в этом не убежден и знает, что и она не убеждена тоже. Пробормотав еще раз «спокойной ночи», она отъехала от крыльца.
В машине было холодно. Алекс дрожала в своем жакете. Направляясь к шоссе, она заметила постройки, стоявшие вдоль частной дороги Минтонов. Это были по преимуществу конюшни. В одной светился слабый огонек. Возле двери стоял «Блейзер» Рида. Повинуясь порыву, Алекс подъехала, поставила машину рядом и вышла.
Спальня Сары-Джо в ее техасском доме в точности повторяла с детства привычную ей спальню в Кентукки, вплоть до шелковых шнуров на портьерах. Когда дом был построен, она разрешила Ангусу обставить комнаты по своему вкусу массивной темной мебелью с обивкой из красной кожи и развесить свои охотничьи трофеи, но категорически воспротивилась, чтобы этим отвратительным стилем первых поселенцев испортили их спальню.
Ангус с радостью уступил. Ему нравилось, что в спальне его окружают узорчатые, вычурные, такие женственные вещицы. Он не раз говорил Саре-Джо, что недаром же он аж до Кентукки добрался, присматривая себе невесту; на какой-нибудь скотнице жениться нетрудно было и поближе.
– Мама, можно к тебе? – предварительно постучав, Джуниор приоткрыл дверь спальни.
– Пожалуйста, заходи, милый.
Сара-Джо улыбалась, явно довольная визитом сына.
Обложенная целой кучей атласных подушек, она сидела в кружевной ночной кофте и, источая аромат дорогого косметического крема, читала биографию какого-то зарубежного государственного деятеля, о котором он и не слыхивал. Он не слыхивал и о стране, в которой этот деятель жил. Возможно, кроме его матери, об этом вообще больше никто не слыхал.
Она сняла очки для чтения, отложила книгу в сторону и разгладила рукой шелковое стеганое одеяло. Мотнув головой, Джуниор отклонил предложение сесть рядом и остался стоять у кровати, сунув руки в карманы и позвякивая мелочью. Его раздражал этот ежевечерний ритуал, соблюдавшийся с самого детства.
Джуниор давно уже не испытывал ни потребности, ни желания целовать мать на ночь, но Сара-Джо каждый вечер по-прежнему ожидала его прихода. Не явись он, она бы обиделась. Джуниор с Ангусом старались всячески щадить ее и без того слабые нервы.
– Как здесь всегда хорошо пахнет, – заметил он, не зная, что сказать. На душе все еще саднило после взбучки, полученной в присутствии Алекс. Ему не терпелось уехать из дому и поскорее оказаться в каком-нибудь ночном баре, где не надо думать о сложностях жизни.
– Это сухие духи. Они лежат у меня во всех ящиках и шкафах. Когда я была маленькой, у нас была горничная, которая делала их из толченых сухих цветов и травок. Как же они чудесно пахли! – сказала она мечтательно. – А теперь их приходится заказывать. В наши дни их искусственно ароматизируют, но все равно, по-моему, приятно.
– Как книга? – Джуниору уже наскучило обсуждать сухие духи.
– Очень интересная.
Он искренне в этом усомнился, но улыбнулся матери.
– Прекрасно. Я рад, что она тебе нравится.
Сара-Джо уловила его подавленность.
– Что-то не так?
– Нет, ничего.
– Я сразу вижу, если что не так.
– Ничего особенного. Отец разозлился, что я прервал его беседу с Алекс.
Сара-Джо скорчила недовольную гримаску.
– Твой отец до сих пор не научился пристойно вести себя, когда в доме посторонние. Если он настолько груб, что способен утащить гостя из залы во время коктейля, ты вправе отплатить ему тем же, прервав его беседу.
Она утвердительно качнула головой, словно, сказав свою речь, считала вопрос решенным.
– А что они, собственно, обсуждали с такой секретностью?
– Что-то касающееся смерти ее матери, – беспечно ответил он. – Не о чем беспокоиться.
– Ты уверен, что не о чем? Сегодня мне показалось, все были в большом напряжении.
– Если и есть причина для беспокойства, то папа все, как всегда, уладит. Уж тебе-то, безусловно, волноваться не стоит.
Он совершенно не собирался говорить матери о расследовании, которое ведет Алекс. Близкие Сары-Джо знали, что она терпеть не может всего, что так или иначе способно испортить ей настроение или даже огорчить, и всячески ограждали ее от этого.
Ангус никогда не обсуждал с ней дела, особенно когда они принимали плохой оборот. Сара-Джо огорчалась, когда их лошади неудачно выступали на скачках, и бурно радовалась победам, этим ее интерес к делам и ограничивался. Ни ранчо, ни компании, входившие в «Минтон Энтерпрайзес», ее не занимали.
Вообще говоря, Сару-Джо ничто особенно не занимало, за исключением, пожалуй, Джуниора. Она походила на красивую куклу, запертую в стерильно чистой комнате, где она не испытывает разрушающего воздействия солнечного света или иных стихий, прежде всего самой жизни.
Джуниор любил мать, но отдавал себе отчет в том, что ее не очень-то любят другие. Ангуса, напротив, любили все. Жены некоторых друзей дома, платя необходимую дань дружбе, поддерживали с Сарой-Джо теплые отношения. Без них у нее не было бы в Пурселле ни единой приятельницы.
Она-то ради дружбы, безусловно, из кожи вон лезть не стала бы. Она считала большинство местных жителей грубыми и вульгарными и своего мнения не скрывала. Казалось, она рада сидеть в этой комнате, в окружении красивых, мягких, не требующих душевного напряжения вещиц, которые она любила больше всего.
Джуниор знал, что о ней судачат, что над ней насмехаются. Поговаривали, что она пьет. Пить она не пила, разве что два бокала вина перед ужином. Те, кому недоступна была тонкая чувствительность ее натуры, считали ее странной. Другие же думали, что она просто-напросто чокнутая.
Конечно, большей частью она действительно была не в себе, казалось, она снова и снова переживает свое сверхблагополучное детство, память о котором свято берегла. Она так и не оправилась от безвременной смерти любимого брата: когда Ангус с ней познакомился, она все еще оплакивала его.
Джуниор спрашивал себя: а не вышла ли мать замуж за отца лишь для того, чтобы избавиться от тяжких воспоминаний? Другого повода для брака столь не подходящих друг другу людей он придумать не мог.
Джуниору не терпелось уехать поразвлечься, но он тем не менее медлил, хотелось узнать мнение матери об их сегодняшней гостье.
– И что ты о ней думаешь?
– О ком? О дочери Селины? – рассеянно спросила Сара-Джо. Она сдвинула брови, чуть нахмурилась. – Внешне очень привлекательна, хотя, на мой взгляд, столь яркий контраст в цвете волос, глаз и кожи вряд ли можно считать вполне женственным.
Задумавшись, она теребила пальцами тонкие кружева ночной кофты.
– Во всяком случае, очень целеустремленная, правда? Гораздо серьезнее своей матери. Бог свидетель, Селина была глупышкой. Сколько я помню, вечно она смеялась. – Сара-Джо замолчала и склонила голову набок, словно прислушиваясь к доносящемуся издалека смеху. – Не припомню случая, когда бы она не хохотала.
– Да сколько хочешь случаев. Ты просто не знала ее как следует.
– Бедняжка. Я знаю, тебя потрясла ее смерть. Мне-то известно, что значит терять того, кого любишь. Это страшное горе.
Ее голос, нежный и тихий, вдруг переменился, изменилось и выражение лица. Поникшая фиалка исчезла, лицо выражало твердую решимость.
– Смотри, сын, больше не позволяй Ангусу ставить тебя в неловкое положение, особенно в присутствии посторонних.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65