Если не можете кого-то нигде найти, значит, он в этом кафе. С минуты на минуту явится Ангус. Штаб-квартира его корпорации «Минтон Энтерпрайзес» всего в квартале отсюда, однако он проворачивает множество дел именно в этом зале.
– Расскажите мне о Минтонах.
Рид протянул руку к последнему пончику: Алекс явно не собиралась его есть.
– Они богаты, но богатством не кичатся. В городе их любят.
– Или побаиваются.
– Некоторые – вероятно, – пожал он плечами.
– Ранчо – это только часть их предприятий?
– Да это, так сказать, прадедушка нынешней корпорации. Ангус выстроил его на пустом месте: была голая пыльная земля и отчаянная решимость добиться своего.
– Чем именно они там занимаются?
– В основном держат скаковых лошадей. Главным образом чистокровных. Есть и «четвертушки». Иной раз у них скапливается до ста пятидесяти коней, которых они объезжают и потом передают тренерам.
– Вы, я смотрю, хорошо в этом разбираетесь.
– У меня у самого есть парочка скаковых. Держу их у Минтонов, за плату, конечно. – Он указал на ее недопитую чашку кофе. – Если вы закончили, пойдемте, я хочу вам кое-что показать.
– А что именно? – спросила она, удивившись внезапной смене темы.
– Это недалеко, Они вышли из кафе, но прежде он попрощался со всеми, с кем здоровался, когда они пришли. За завтрак он не заплатил, тем не менее повар Пит отдал ему честь, а официантка ласково погладила по спине.
Шерифский автомобиль, джип «Блейзер» с приводом на четыре колеса, стоял у тротуара перед зданием суда. Для него было отведено особое, специально помеченное место. Рид отпер дверцу, помог Алекс сесть в кабину, потом уселся рядом. Они проехали всего несколько кварталов и остановились перед маленьким домом.
– Вот, – сказал он.
– Что это?
– Здесь жила ваша мать. – Алекс навертела головой, оглядывая скромную каркасную постройку. – Когда она здесь жила, район выглядел, совсем иначе. Все пошло прахом. Вон там, где углубление в тротуаре, тогда росло дерево.
– Да. Видела на снимках.
– Несколько лет назад оно погибло, пришлось спилить. Во всяком случае, – сказал он, давая задний ход, – я подумал – вам стоит взглянуть.
– Спасибо.
Пока «Блейзер» отъезжал от тротуара, Алекс, не сводила глаз с домика. Белая краска на стенах потемнела. Золотисто-коричневые тенты над фасадными окнами выцвели под знойным летним солнцем. Ничего привлекательного в доме не было, но она крутила головой, стараясь, покуда возможно, не выпускать его из виду.
Значит, вот где она прожила с матерью недолгих два месяца. Там Седина кормила, купала, качала ее, пела ей колыбельные. Там ночами мать прислушивалась, не заплакала ли малышка. Эти стены слышали, как мать шептала своей дочурке слова любви.
Ничего этого Алекс, конечно, не помнила. Но не сомневалась, что все было именно так.
Подавив волновавшие ее чувства, Алекс продолжила разговор, оборвавшийся, когда они ушли из кафе.
– А почему Минтонам необходимо, построить ипподром? Он глянул на нее так, словно она рехнулась.
– Да ради денег. Почему же еще?
– У них ведь вроде бы денег и так полно.
– Денег всем всегда мало, – он хмуро усмехнулся. – А сказать об этом прямо способен лишь бедняк вроде меня. Поглядите-ка вокруг, – он указал на пустые магазины вдаль главной улицы, по которой они ехали. – Видите, все закрыто или объявлено к продаже. Как только лопнул нефтяной рынок, экономика в городе рухнула. Ведь почти все здесь так или иначе были связаны с нефтепромыслом.
– Это мне понятно.
– Понятно? Что-то я сомневаюсь. – В голосе его слышалось пренебрежение. – Чтобы выжить, городу и нужны бега. А вот чего нам вовсе не нужно, так это синеглазой рыжеволосой соплячки-хористки в меховой шубке, которая явится и все дело изгадит.
– Я сюда явилась для расследования убийства, – отрезала она, уязвленная его внезапной грубостью. – Бега, лицензия на тотализатор и местная экономика к нему касательства не имеют.
– Черта с два не имеют. Разорите Минтонов – разорите и Пурселл.
– Если виновность Минтонов будет доказана, что ж, – они сами навлекли на себя разорение.
– Слушайте, мадам, никаких новых ключиков к разгадке убийства вашей матери вам найти не удастся. Зато удастся заварить здесь кашу. Местные жители вам помогать не станут. Против Минтонов никто слова не скажет, потому что будущее округа зависит от того, построят они бега или нет.
– А вы, конечно, первый в списке преданных молчальников.
– Вот именно, черт побери.
– Но почему? – настойчиво спросила она. – Минтоны что-то про вас прознали? Может, кто-то из них затащил вас в то стойло, где ви потом и «обнаружили» тело моей матери? Что вы там вообще делали в такое время?
– Что и каждый день: выгребал из конюшен навоз. Я тогда работал у Ангуса.
Она опешила.
– Вот как? Я этого не знала.
– Вы еще многого не знаете. Да это и к лучшему. Резко вывернув руль, он завел машину на отведенное ей место у здания суда и затормозил так, что Алекс швырнуло вперед на ремень безопасности.
– Оставили бы вы прошлое в покое, мисс Гейтер.
– Благодарю, шериф. Я без промедления обдумаю ваш совет.
Она выскочила из кабины, хлопнув напоследок дверцей. Выругавшись себе под нос, Рид смотрел, как она шагает по тротуару. Ему хотелось, забыв обо всем, просто разглядывать ее стройные икры, отмечать, как соблазнительно покачиваются бедра, оценивать прочие достоинства ее фигуры, не ускользнувшие от его внимания еще вчера, когда она только вошла в кабинет Пата Частейна. Ее имя, однако, лишило его возможности предаваться этому чисто мужскому удовольствию.
Дочь Седины, думал он, недоверчиво и испуганно качая головой. Что же удивляться, что Алекс показалась ему такой чертовски привлекательной. Ее мать стала его задушевной подругой еще в начальной школе – с того самого дня, когда у нее от сердечного приступа внезапно умер отец и какой-то сопляк начал было ехидно дразнить ее безотцовщиной.
Хорошо зная, как больно ранят насмешки над родителями, Рид бросился на защиту Селины. Он не раз сражался за нее и в последующие годы. А если на ее стороне был Рид, никто не смел ей грубого слова сказать. Так завязалась крепкая дружба, совершенно особая, недоступная для других, – пока не появился Джуниор, которого они допустили в свой союз.
Нечего и удивляться, думал он, что помощник окружного прокурора из Остина разворошила в его душе прежние чувства. Лишь одно, пожалуй, вызывало у него беспокойство: сила этих чувств. Хотя Селина и успела родить ребенка, умерла она совсем юной. Александра же воплощала собою ту женщину, какой Седина могла бы стать.
Он попытался было убедить себя, что его волнение вызвано просто-напросто тоской по молодости, нежными воспоминаниями о детской влюбленности. Но то была бы ложь. Если уж он и вправду затруднялся определить, что его так взбудоражило, то достаточно было вспомнить, как затопило его горячей волной, как тесны вдруг стали джинсы, когда он следил за ее губами и пальцами, а она не торопясь слизывала с них сахарную глазурь.
– О боже, – сказал он.
Он испытывал двойственное чувство к этой женщине – а некогда и к ее матери, незадолго до того, как ее нашли в конюшне мертвой.
Отчего эти две женщины, между которыми пролегло двадцать пять лет, играли такую важную роль в его жизни? Любящая Селина едва не погубила его. Ее дочь несет в себе не меньшую угрозу. Начни она только копаться в прошлом, один бог знает, какой бедой это может обернуться.
Он собирался уйти с поста шерифа и заняться совсем другим делом, прибыльным и достойным. Ему, само собой, вовсе не хотелось, чтобы его будущее было омрачено уголовным расследованием.
Все эти годы Рид работал не покладая рук отнюдь не для того, чтобы награда за труды в последний момент от него ускользнула. И теперь, когда он, можно сказать, пользуется всеобщим уважением, о котором всегда мечтал, он не собирался стоять в сторонке и глядеть, как Алекс в процессе расследования вновь вытаскивает на суд людской его темное прошлое. Если эту нахальную прокуроршу не остановить, она его доконает.
Те, кто утверждает, что материальные блага – пустяк, сами имеют всего вдоволь. А у него никогда ничего не было. До последнего времени. Он не остановится ни перед чем, чтобы защитить то, что он с таким трудом завоевал.
Выходя из машины и снова открывая двери окружного суда, он проклинал день, когда Александра Гейтер появилась на свет, – как когда-то проклинал ее рождение. Но он думал и о том, что ее рот способен не только извергать обвинения и юридическую тарабарщину. Рид готов был поставить свой выигрыш на следующих бегах, что этот рот годится и на нечто совсем иное.
Глава 4
В аптеке «Прерия» судья Джозеф Уоллес был почетным клиентом: никто в таких дозах и с такой регулярностью не покупал средство от повышенной кислотности. Отодвигаясь от обеденного стола, он уже чувствовал, что не миновать ему вскорости сделать глоток-другой своего снадобья. Обед приготовила его дочь Стейси; она варила ему обеды ежедневно, кроме воскресенья, когда они отправлялись поесть в ресторан загородного клуба. Стейсины клецки, легкие и воздушные, как всегда, падали ему в желудок, словно мячи для гольфа.
– Что-то не так? – Стейси заметила, что отец рассеянно потирает живот.
– Нет, ничего.
– Тебе же обычно очень нравится курица с клецками.
– Обед был вкуснейший. Просто желудок опять дает о себе знать.
– Пососи мятный леденец.
Стейси протянула ему хрустальную конфетницу, стоявшую рядом на чистом, без пылинки, кофейном столике вишневого дерева. Он развернул леденец в красно-белую полоску и сунул в рот.
– Стало быть, желудок дает о себе знать? И есть на то причина?
Стейси взяла на себя заботы об отце несколько лет назад, когда умерла ее мать. Дочь была одинока, молодость ее давно прошла, но она никогда и не проявляла никаких устремлений, кроме как стать хозяйкой дома. У нее не было ни мужа, ни детей, поэтому она усердно хлопотала вокруг судьи.
Стейси отродясь не была красавицей, и возраст не внес поправок в это прискорбное обстоятельство. Бессмысленно пытаться описать ее прелести с помощью тактичных эвфемизмов. Она всегда была дурнушкой. И все же в Пурселле она пользовалась всеобщим уважением и признанием.
Ее имя входило в список членов любой сколько-нибудь значимой женской организации. Она вела уроки для девочек в воскресной школе при первой Методистской церкви; исправно, каждое субботнее утро, навещала обитателей дома престарелых, а по вторникам и четвергам играла в бридж. Дни ее были сплошь заняты всевозможными мероприятиями. Одевалась она хорошо и дорого, хотя для своего возраста чересчур старомодно.
Манеры ее были безукоризненными, благовоспитанность изысканной, нрав спокойным и ровным. Благородный стоицизм, с которым она сносила удары судьбы, вызывал восхищение. Все полагали, что она довольна и счастлива.
Но сограждане ошибались.
Маленький, похожий на воробья, судья Уоллес надел тяжелое пальто и направился к двери.
– Мне вчера вечером позвонил Ангус.
– Да? И чего он хотел? – поинтересовалась Стейси, поднимая отцу воротник, чтобы его не прохватило ветром.
– Вчера приехала дочь Седины Гейгер. Стейсины хлопотливые руки замерли, она даже отступила назад. Их глаза встретились.
– Дочь Седины Гейтер?
Губы ее побелели как мел, голос стал резким и пронзительным.
– Она родила ребенка, помнишь, Александрой, кажется, назвали.
– Да, Александрой, помню, – рассеянно повторила Стейси. – Она здесь, в Пурселле?
– Вчера, по крайней мере, была. Вполне уже взрослая.
– Почему ты мне вчера не сказал, когда я пришла домой?
– Ты поздно вернулась со званого ужина. Я уже лег. К тому же я понимал, что ты устала, незачем было тебя попусту беспокоить.
Стейси отвернулась и принялась выбирать из конфетницы целлофановые обертки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65