– А разве нет?
– Неужели вы думаете, я стала бы тревожить могилу матери, если б не считала, что это крайне необходимо для разрешения загадки ее убийства? – волнуясь, спросила она. – Боже мой, неужели вы думаете, мне легко было даже выговорить эту просьбу? И с чего это судье понадобилось советоваться с вами, именно с вами, а не с другими?
– А отчего бы и не со мной? Оттого что я под подозрением?
– Да! – воскликнула она. – Крайне неэтично обсуждать данное дело с вами.
– Но ведь я шериф, вы не забыли?
– Помню это постоянно. И все равно это не повод для судьи Уоллеса действовать за моей спиной. Что это он так разволновался по поводу эксгумации тела? Может, он боится, что судебно-медицинская экспертиза выявит то, что он помог в свое время скрыть?
– Своей просьбой вы задали ему трудную задачу.
– Еще бы! Кого же он так защищает, отказываясь приоткрыть крышку гроба?
– Вас.
– Меня?
– Тело Седины эксгумировать невозможно. Ее кремировали.
Глава 12
Рид сам не понимал, почему ему вдруг вздумалось отправиться выпить в самый убогий придорожный кабачок, когда дома его ждала бутылка отличного виски. Возможно, настроение у него было под стать мрачной, угрюмой атмосфере в этой забегаловке.
На душе у него было погано.
Он дал знак бармену, чтобы тот налил еще. Бар „Последний шанс“ был из тех, где наливают в использованные стаканы: новую порцию клиенту в чистом стакане не подают.
– Спасибо, – сказал Рид, наблюдая, как ему отмеряют виски.
– Потихоньку послеживаете за нами или как? – пошутил бармен.
Не двинув ни единым мускулом, Рид взглянул на него.
– Пью себе и пью. Нет возражений? Дурацкая ухмылка исчезла.
– Да, конечно, шериф, пожалуйста.
Бармен отошел подальше, к противоположному концу стойки, и возобновил разговор с двумя постоянными и более дружелюбными посетителями.
Рид заметил, что в углу зала, в укромном месте сидят женщины. Вокруг бильярдного стола толклась троица парней; по виду и повадкам он узнал в них специалистов по тушению нефтяных фонтанов. Это публика скандальная, буйная, в перерывах между своими рискованными операциями они любят шумно гульнуть, но эти пока что вели себя вполне мирно.
В другой кабинке обнимались Клейстер Хикам и Руби Фэй Тернер. Еще утром, в кафе, Рид слышал, что Ангус уволил старого батрака. Конечно, Клейстер сотворил чертовскую глупость, но наказание, на взгляд Рида, было жестоким. Новая пассия сейчас, по всей видимости, утешала Клейстера. Входя в пивнушку, Рид приподнял шляпу, как бы приветствуя их. Они же всячески дали понять, что предпочли бы остаться незамеченными, как, впрочем, и сам Рид.
Вечер в „Последнем шансе“ выдался тихий и скучный, что вполне отвечало и профессиональным, и личным интересам шерифа.
Первую порцию он проглотил, не почувствовав вкуса. Вторую отхлебывал не торопясь, ее должно было хватить надолго. Чем дольше он будет растягивать эту порцию, тем позже отправится домой. Домашнее одиночество не очень-то привлекало Рида. Как, впрочем, и пребывание в „Последнем шансе“, но здесь было все же лучше. По крайней мере, в этот вечер.
Виски подействовало: по телу медленно разливалось тепло. Праздничные гирлянды, мерцающие над баром огнями круглый год, казались ярче и красивее, чем всегда. Грязь и запустение не так бросались в глаза, затуманенные алкоголем.
Почувствовав, что начал хмелеть, он решил, что сегодня больше пить не будет, – значит, этот стакан надо смаковать подольше. Рид никогда крепко не напивался. Никогда. Слишком часто в свое время приходилось убирать за стариком отцом, когда того прямо-таки наизнанку выворачивало, поэтому Рид не видел особого удовольствия в том, чтобы налакаться, как свинья.
Еще совсем маленьким он, помнится, воображал, что, когда вырастет, станет арестантом или монахом, астронавтом или ямокопателем, владельцем зверинца или охотником на крупную дичь; единственно, кем он стать не собирался, – это пьяницей. Один такой в семье уже имелся, и его хватало с избытком.
– Привет, Рид.
Женский, с придыханием, голос прервал его созерцание янтарной жидкости в собственном стакане. Он поднял голову и сразу увидел пару пышных грудей.
На ней была обтягивающая тело черная майка, на которой блестящими алыми буквами красовалось: „Гадкая от рождения“. Джинсы были ей настолько тесны, что она с трудом взгромоздилась на табурет у стойки бара. Долго тряся грудями и как бы случайно прижимаясь к бедру Рида, она долго устраивалась и наконец села. Улыбка у женщины была ослепительная, не уступавшая блеском цирконию в ее кольце, но куда менее неподдельная. Ее имя Глория, вовремя вспомнил Рид и тут же учтиво сказал:
– Привет, Глория.
– Купишь мне пивка?
– Конечно.
Он крикнул бармену, чтобы подал пива. Обернувшись через плечо, указал ей глазами на сидящую в глубине темного зала компанию ее товарок.
– Не обращай на них внимания, – сказала Глория, игриво похлопав его по лежащей на стойке руке. – После десяти часов каждая девушка – сама по себе.
– Что, дамы вышли погулять?
– Ага. – Она поднесла горлышко бутылки к лоснящимся от помады губам и отпила. – Мы было собрались в Эбилин, посмотреть новую картину с Ричардом Гиром, но погода вдруг испортилась, и мы решили – какого черта, и остались в городе. А ты чем сегодня занимался? Дежуришь?
– Отдежурил. Уже свободен.
Ему не хотелось втягиваться в разговор, и он снова поднял стакан.
Но от Глории так просто не отвяжешься. Она придвинулась к нему поближе, насколько позволял табурет, и обняла его рукой за плечи.
– Бедняжка Рид. Вот тоска-то, наверно, ездить по округе одному.
– Я же работаю, когда езжу по округе.
– Знаю, и все равно. – Ее дыхание щекотало ему ухо. От нее пахло пивом. – Чего ж удивляться, что ты такой насупленный.
Острый ноготок проехал по глубокой морщине между его бровей. Он отдернул голову. Глория убрала руку и негромко, но обиженно вскрикнула.
– Слушай, извини, – пробормотал он. – У меня настроение не лучше нынешней погоды. Весь день работал. Умотался, видно.
Это ничуть не охладило ее, скорее наоборот.
– А может, я разгоню твою тоску, а, Рид? – робко улыбаясь, сказала она. – Я, во всяком случае, не прочь попытаться. – Она снова придвинулась поближе, зажав его руку по локоть меж своих мягких, как подушка, грудей. – Я же в тебя по уши влюблена аж с седьмого класса. Не притворяйся, что ты не знал. – Она обиженно надула губы.
– Я правда не знал.
– А я втюрилась. Но ты был тогда занят. Как же ее звали? Ту, которую тот псих в конюшне зарезал?
– Селина.
– Да-да. Ты по ней всерьез с ума сходил, правда? А когда я была в старших классах, ты уже учился в Техасском политехническом. Потом я вышла замуж, пошли дети. – Она не замечала, что он не проявляет к ее болтовне ни малейшего интереса. – Мужа, конечно, давно уж нет, дети повырастали, живут своей жизнью. Я понимаю: откуда тебе было знать, что я в тебя влюблена, верно?
– Верно, неоткуда.
Она так сильно наклонилась вперед, что, казалось, вот-вот слетит с высокого табурета.
– Может, самое время узнать, а, Рид?
Он опустил глаза на ее груди, которые дразняще терлись о его руку. Напрягшиеся соски четко вырисовывались под майкой. Этот откровенный призыв почему-то был не столь обольстителен, как босые ноги Алекс, наивно выглядывавшие из-под белого махрового халата. Сознание, что под черной майкой находится Глория и только, не очень-то его волновало; куда меньше, чем стремление выяснить, что именно скрывается под белым халатом Алекс, если там действительно что-то есть.
Он не возбудился ничуть. Отчего бы это, подумал он.
Глория была довольно хорошенькая. Черные кудри обрамляли лицо и подчеркивали темные глаза, которые сейчас искрились призывом и обещанием. Влажные губы приоткрылись, но он не был уверен, что удастся поцеловать их, не соскользнув на щеку или подбородок: их покрывал жирный слой вишневой помады. Он невольно сравнил их с теми губами – и без всякой косметики они все равно были розовые, влажные, притягательные, звавшие к поцелую без особых усилий их обладательницы.
– Мне пора идти, – вдруг заявил он.
Высвободив каблуки сапог из подножки табурета, он встал и начал рыться в карманах джинсов, ища деньги на оплату своего виски и ее пива.
– Но я думала…
– Иди-ка лучше к своим, а то все веселье пропустишь. Тушители нефтяных фонтанов решили передвинуться поближе к женщинам; те не скрывали, что рады поразвлечься. Компаниям суждено было слиться с той же неизбежностью, с какой под утро ударит мороз. Они лишь немного медлили, предвкушая удовольствие. Впрочем, намеки вполне определенного свойства уже неслись с обеих сторон с задором и частотой, с какими на бирже выкрикивают курсы акций в особо оживленный день.
– Рад был повидать тебя, Глория.
Бросив последний взгляд на ее обиженное лицо, Рид нахлобучил шляпу на самые брови и вышел. Такое же ошеломленное, недоверчивое выражение было у Алекс, когда он сообщил ей, что тело ее матери кремировали.
Не успел он тогда произнести эти слова, как она отшатнулась к стене, судорожно прижимая ворот халата к горлу, словно отгораживаясь от какой-то беды.
– Кремировали?
– Именно. – Он следил, как бледнеет у нее лицо, тускнеют глаза.
– Я не знала. Бабушка никогда не говорила. Я и не думала.
Голос ее замер. Он по-прежнему молчал и не шевелился, полагая, что ей нужно время, чтобы переварить эту отрезвляющую информацию.
Он мысленно костерил Джо Уоллеса за то, что тот свалил на него это паскудное дело. Чертов трус позвонил ему в полном беспамятстве, хоть вяжи, скулил, нес околесицу и все спрашивал, что ему сказать Алекс. Когда Рид предложил сказать правду, судья решил, что Рид берет это на себя, и с готовностью уступил ему столь неприятную обязанность.
Бесчувствие Алекс длилось недолго. Она внезапно очнулась, будто некая поразительная мысль вернула ее к действительности.
– А судья Уоллес знал?
Рид вспомнил, как в ответ он с напускным равнодушием пожал плечами.
– Слушайте, я знаю одно: судья позвонил мне и сказал, что выполнить вашу просьбу невозможно, даже если б он и выдал такое распоряжение; но делать это он бы очень не хотел.
– Если он знал, что тело матери кремировали, почему он мне прямо об этом не сказал?
– Думаю, просто опасался неприятной сцены.
– Да, – смятенно проговорила она, – он не любит пустые хлопоты. Сам говорил. – Алекс взглянула на Рида без всякого выражения. – Он прислал вас выполнить за него грязную работу. Вас пустые хлопоты не беспокоят.
Не обращая внимания на сказанное, Рид натянул перчатки и надел шляпу.
– Известие это вас потрясло. Как, справитесь с шоком?
– Не беспокойтесь, со мной все прекрасно.
– Но вид у вас не самый прекрасный.
Ее голубые глаза были полны слез, губы чуть подрагивали. Она стиснула руками талию, будто силой заставляла себя не рассыпаться. Вот тут его и потянуло обнять ее, прижать к себе всю, с мокрыми волосами, влажным полотенцем, купальным халатом, босыми ногами – всю.
Вот тогда он шагнул вперед и, сам не понимая, что делает, властно опустил ее руки вдоль тела. Она сопротивлялась, будто хотела прикрыть ими кровоточащую рану.
Она не успела воздвигнуть эту преграду, он обхватил ее и привлек к себе. Алекс была влажная, теплая, душистая, ослабевшая от горя. Казалось, она поникла прямо у него на груди. Руки ее безжизненно опустились.
– О господи, пожалуйста, не вынуждай меня пройти и через это, – прошептала она, и он ощутил, как затрепетали ее груди.
Она бессильно уронила голову, Рид почувствовал на своей груди ее лицо и слезы, смочившие ему рубашку. Он слегка откинул голову, чтобы ей было удобнее. Полотенце у нее размоталось и упало на пол. Возле самого лица поблескивали ее волосы, влажные и ароматные.
Теперь он твердил себе, что не целовал их, но губы его, он знал, скользнули по ним к ее виску и там замерли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65