— Прости меня. Мне стыдно.
Вера присела у небольшого письменного стола и провела рукой по волосам. На столе стояла маленькая глиняная статуэтка — ослик, наверно вылепленный ребенком. Неумелая, примитивная фигурка, но с пронзительно чистыми, трогательными линиями. Вера подержала статуэтку в руке, а потом прижала ее к груди.
— Я боялась полиции, Пол. И не знала, что мне делать. В отчаянии позвонила Франсуа. Представляешь, как это было трудно, после того, как я ушла от него?.. Он спрятал меня здесь, на ферме, а сам уехал в Париж. Здесь меня охраняют три агента тайной полиции. Никто не должен знать, где я нахожусь, поэтому я не могу сказать и тебе. Вдруг нас подслушивают...
Осборн почувствовал душевный подъем. Ревность исчезла без следа.
— Ты в безопасности, Вера?
— Да.
— Боюсь, мне пора вешать трубку, — сказал Осборн. — Позволь мне перезвонить завтра.
— Пол, ты в Париже?
— Нет. А что?..
— Там для тебя опасно!
— Тот человек мертв. Его убил Маквей.
— Я знаю. Но ты еще не знаешь, что он из Штази. Говорят, что Штази распустили, но я в это не верю.
— Ты узнала это от Франсуа?
— Да.
— Зачем потребовалось Штази убивать Альберта Мерримэна?
— Пол, послушай, — в голосе Веры звучала тревога, — Франсуа уходит в отставку. Об этом объявят завтра утром. Ему пришлось согласиться на это под давлением людей из его партии. Его отставка связана с новым экономическим сообществом, с новой европейской политикой.
— Что ты имеешь в виду? — Осборн был в недоумении.
— Франсуа считает, что правительство сейчас находится под сильным германским влиянием и что Германия стремится взять под свой контроль всю Европу. Ему это не нравится, он считает, что новая политика ущемляет интересы Франции.
— То есть его вынудили подать в отставку?
— Да, очень деликатно, но бесповоротно.
— Вера, Франсуа не высказывал подозрений, что его жизни угрожает опасность, если он не уйдет?
— Мне он об этом не говорил...
Осборн почувствовал, что у Веры были те же подозрения, что и у него. Она постоянно думала об этом.
Франсуа Кристиан спрятал ее на ферме под охраной трех агентов тайной полиции — разве это не подтверждает, что происходящее как-то связано с французской политикой? Возможно, Франсуа опасался, что Веру попытаются использовать, чтобы оказать на него дополнительное давление. А может, он спрятал ее, потому что теперь она связана через Осборна и Маквея с делом Лебрюна и его брата?
— Вера, — сказал Осборн, — плевать я хотел, подслушивают нас или нет. Слушай меня внимательно. Что именно говорил Франсуа о связи между моей историей. Альбертом Мерримэном и политикой Франции?
— Не помню... не могу сказать точно... — Вера посмотрела на глиняного ослика, повертела его в руках, а потом осторожно поставила на место. — Помню, бабушка рассказывала мне, как жилось во Франции во время Второй мировой войны. Когда нацисты вошли в Париж, — тихо добавила она. — Город ни на минуту не покидал страх. Людей хватали безо всяких объяснений и уводили навсегда. Сосед доносил на соседа, брат на брата... Повсюду — вооруженные люди. Пол... — она заколебалась, и он понял, что Вера перепугана до смерти, — я чувствую, как эти тени нависают над миром снова...
Осборн услышал за своей спиной шум. Он резко повернулся к двери. Перед кабинкой стояли Маквей и Нобл. Маквей рванул на себя дверь.
— Вешайте трубку, — рявкнул он. — Сейчас же!
Глава 84
Осборн хотел сказать Вере еще что-то, но Маквей нажал на рычаг и разъединил их. Спустя несколько секунд через бар они вышли из отеля на маленькую улочку.
— Девушка? — процедил сквозь зубы Маквей, открывая перед ним дверцу неприметного «ровера», ожидавшего на углу. — Вера Моннере, не так ли?
— Да, — отрезал Осборн. Маквей вторгался в его личную жизнь, и это ему очень не нравилось.
— Она под присмотром парижской полиции?
— Нет. Секретной службы.
Дверцы захлопнулись, и шофер Нобла тронул машину. «Ровер» сделал круг по Пиккадилли и свернул к Трафальгарскому скверу.
— Номер прослушивался? — ровно произнес Маквей, покосившись на нацарапанные на руке Осборна цифры.
— Чего вы добиваетесь? — Осборн втянул руку под рукав.
— Надеюсь, вы не подписали смертный приговор Вере Моннере.
Нобл повернулся к ним с переднего сиденья:
— Как вы узнали номер?
Осборн посмотрел в окно.
— Какая разница?
— Вы спрашивали, где телефон, или знали заранее?
— Телефоны в вестибюле были заняты. Я спросил, есть ли где еще.
— И вам ответили.
— Ну разумеется.
— Кто-нибудь видел, как вы зашли в кабину?
Маквей внимательно слушал, не вмешиваясь.
— Нет, — быстро ответил Осборн и тут же вспомнил. — Негритянка уборщица, она чистила ковер в коридоре пылесосом.
— Разговор по телефону-автомату вычислить не сложно, — сказал Нобл.
— В особенности если вы точно знаете, с какого звонили аппарата. Дать пятьдесят фунтов нужному человеку — и вам назовут номер, с которым произведено соединение, город, улицу, полный адрес и меню последнего обеда. В течение нескольких минут.
Осборн сидел молча, глядя на проносившиеся мимо лондонские улицы, сияющие ночными огнями. Ему неприятно было это слушать, но, к сожалению, Нобл совершенно прав. Он сделал глупость. Но ведь это чужой для него мир — мир вечных подозрений, где каждый шаг может обернуться гибелью.
Наконец он оторвался от окна и посмотрел на Маквея.
— Кто эти люди? Зачем они все это затеяли?
Маквей пожал плечами.
— Вы знаете, что человек, которого вы застрелили, был из Штази?
— Это она вам сказала?
— Да.
— Она права.
Осборн недоверчиво протянул:
— Так вы знали?..
Маквей не ответил, промолчал и Нобл.
— Позвольте сказать вам то, чего вы еще наверняка не знаете. Премьер-министр Франции подал в отставку. Об этом будет объявлено завтра утром. Он был вынужден уйти под давлением своей политической партии, потому что был противником новой роли Франции в Европейском сообществе. Он считает, что Германия пытается захватить все ключевые позиции.
— Это не новость. — Нобл отвернулся и заговорил с шофером.
— Нет, новость, потому что сделал он это, опасаясь за свою жизнь и жизнь своих близких, в том числе и Веры.
Маквей и Нобл переглянулись.
— Вы так думаете или это она так сказала? — спросил Маквей.
Осборн пристально посмотрел на него.
— Вера напугана, понимаете? По многим причинам.
— Вы не особенно облегчили ее положение. В следующий раз, когда я скажу вам, как себя вести, будьте любезны следовать моим инструкциям.
Маквей отвернулся от него и уставился в окно. Изредка встречные машины своими фарами освещали салон «ровера», но большую часть пути они проделали в темноте.
Осборн откинулся на спинку сиденья. Ему казалось, что никогда в жизни он не испытывал такой усталости. Ныла каждая мышца, больно было даже дышать. Заснуть бы... Осборн уже не мог припомнить, когда последний раз спал по-человечески. Он рассеянно провел ладонью по шершавому подбородку и подумал, что не мешало бы побриться. Покосившись на Маквея, он увидел такую же усталость на его лице. Синие круги под глазами, отросшая седая щетина на подбородке. Одежда, хоть свежая и чистая, выглядела так, будто он спал в ней неделю. Нобл, сидевший впереди, выглядел не лучше.
«Ровер» притормозил, свернул в переулок и, проехав квартал, остановился перед подземным гаражом. Осборн спросил, куда они направляются.
— В Берлин, — отрезал Маквей.
— В Берлин?..
Два полисмена подошли к остановившейся машине и открыли дверцы.
— Сюда, джентльмены.
Полицейские повели их по коридору, потом — по бетонированной площадке перед ангаром. Они оказались в дальней части небольшого частного аэродрома. На летном поле их ожидал двухмоторный самолет. В салоне горел свет, по фюзеляжу спускалась складная лестница.
— Вы летите в Берлин, — сказал Маквей Осборну, — чтобы дать показания под присягой немецкому судье о том, что рассказал вам Мерримэн перед тем, как его застрелили.
— Вы имеете в виду Шолла?
Маквей молча кивнул.
Осборн почувствовал, как у него зачастил пульс.
— Он в Берлине?
— Да.
Нобл первым забрался в самолет.
— Моя задача помочь вам получить ордер на арест? — спросил Осборн.
— Я хочу поговорить с ним. — Маквей начал подниматься по лестнице.
Осборна охватило чувство эйфории. Он и обратился к Маквею для того, чтобы с его помощью добраться до Шолла!
— Я хотел бы присутствовать при этом разговоре, — сказал Осборн.
— Я так и предполагал. — Маквей исчез внутри самолета.
Глава 85
— Сами видите, никаких следов борьбы или насилия. Ограда по всему периметру просматривается на мониторах, кроме того, вдоль нее ходит патруль с собаками. Никаких признаков нарушения границ поместья не замечено, — отрапортовал дежурный офицер.
Начальник службы безопасности поместья «Анлеге-платц», худой, лысеющий Георг Шпрингер, прошелся по огромной спальне Элтона Либаргера, бросил взгляд на смятую постель. Было 3.25 утра, четверг.
Шпрингера разбудили около трех, когда обнаружили, что Либаргера нет в спальне. Он сразу же вызвал диспетчерскую, на мониторах которой постоянно просматривались все двадцать миль ограды, главные ворота, служебный вход около гаражей и около мили примыкающей к поместью дороги. За последние четыре часа никто не покидал территорию и никто не входил внутрь.
Шпрингер последний раз оглядел комнату Либаргера и пошел к двери.
— Может, он плохо себя почувствовал и отправился за помощью? А может, во сне куда-нибудь забрел и теперь сам не знает, куда попал? Сколько человек на дежурстве?
— Семнадцать.
— Всех соберите. Тщательно обыщите всю территорию, весь дом, включая все комнаты, все спальни. Мне наплевать, если кто-то будет недоволен. Я пошел будить Салеттла. Приступайте.
* * *
Элтон Либаргер сидел в кресле с высокой спинкой и смотрел на Джоанну. За пять минут она ни разу не шевельнулась. Если б не мерно подымавшаяся и опускавшаяся пышная грудь под ночной сорочкой, он махнул бы рукой на свои намерения и позвал кого-нибудь на помощь, решив, что она умерла.
Часа не прошло, как он нашел видеокассету.
Мучаясь бессонницей, он забрел в библиотеку — почитать что-нибудь на ночь. Он уже пытался заснуть, даже слегка задремал, но сон был тяжелым, со странными видениями — мелькали знакомые и незнакомые лица, места, события, начиная с довоенной Европы и до сегодняшнего дня.
В библиотеке он взял несколько газет и журналов. Спать все еще не хотелось, и он вышел в сад. В бунгало, где жили его племянники, Эдвард и Эрик, горел свет.
Подойдя к двери, он постучал. Никто не ответил. Он вошел.
Ярко освещенная гостиная с огромным камином, дорогой мебелью, множеством аудио— и видеоаппаратуры, с полками, забитыми спортивными трофеями, была пуста. Двери в спальни закрыты.
Либаргер подумал, что племянники спят, и собирался уйти, но тут на глаза ему попал конверт, лежавший на полке у двери. На нем была надпись «Дядя Либаргер».
Он подумал, что конверт предназначен ему, и распечатал его. Внутри лежала видеокассета. Либаргер вернулся к себе и вставил кассету в видеомагнитофон. Уселся поудобней и приготовился смотреть, что за сюрприз приготовили ему племянники.
Сначала он увидел Эрика и Эдварда, перебрасывающихся мячом, потом — фрагмент беседы на политические темы, которая недавно состоялась у него с профессором Цюрихского университета. А потом пошла постыдная сцена в спальне. Они с Джоанной в кровати, цифры, бегущие по экрану, голый фон Хольден на заднем плане...
Он привык относиться к Джоанне как к другу, как к помощнице. Она была ему как сестра или даже дочь. То, что увидел Либаргер, привело его в ужас. Как это могло произойти?.. Ведь он ничего не помнит!..
Перед ним встал вопрос: какую роль в этом постыдном, мерзком представлении играла Джоанна? Возможно, это часть бесчестной игры, затеянной фон Хольденом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92