И я хотела бы расследовать это дело.
– В последний раз вы уверяли меня, что ваш абсолютный приоритет – закончить учебу.
– Я помню.
– Ну, хорошо. Я весь внимание.
Урсула рассказала ему о встрече в самолете, изменив несколько деталей, чтобы ее не спрашивали, что она делала в Нью-Йорке, который в истории автомобилестроения не играл никакой роли.
– Я думаю, – заключила она, – с чего бы им было меня дурачить? Ведь они не знали, кто я. С другой стороны, существование такого прорицания хоть как-то могло бы объяснить, почему семья адвокатов веками верно сберегала и умножала это немыслимое состояние и почему они в конце концов действительно передали его наследнику.
Ван Делфт принялся играть ножом для писем. Он всегда делал это, когда напряженно размышлял.
– А вы уверены, что это был брат Фонтанелли?
– Абсолютно.
Он развернул свое кресло назад и стал разглядывать годовой календарь на стене, испещренный записями, такими же разноцветными, как висящий выше детсадовский рисунок его внучки.
– Вы правы, это интересно, – признал он. – Но ясно ли вам, что история должна быть неуязвимой, чтобы мы смогли ее дать?
– Абсолютно, – кивнула Урсула. Двенадцать лет назад «Штерн» нарвался на поддельные дневники Гитлера, это было фиаско, от которого журнал не оправился и до сих пор.
– При том, что случайно подслушанный в самолете разговор, – сказал ван Делфт и проехал пальцами по лезвию ножа, – не совсем то, что я понимаю под надежным источником.
– Совершенно ясно. Первым делом я поеду во Флоренцию и взгляну на оригинал завещания. Если там будут указания на то, что в этой истории что-то есть, тогда я буду искать материалы о Джакомо Фонтанелли по другим источникам… – Она замолчала, потому что ван Делфт начал посмеиваться так, будто она ляпнула какую-то идиотскую глупость.
– Милое дитя, имеете ли вы представление о том, на какую крепость вы замахнулись? Это ведь не первая попытка. Семейство Вакки наглухо закрыто для журналистов, ни с чем подобным мне не приходилось сталкиваться. Список коллег, которые вернулись из Флоренции ни с чем, растянется на несколько страниц. Я думаю, вы скорее получите разрешение сфотографировать Майкла Джексона под душем, чем проникнете к документам Вакки.
– Правда? – удивилась Урсула.
– Правда. Американские газеты уже предлагали за это миллионы. Но Вакки и сами достаточно богаты. Абсолютно ничего нельзя поделать.
Теперь настала очередь Урсулы откидываться на спинку стула и улыбаться.
– Интересно, – сказала она. – Вчера я говорила по телефону с Кристофоро Вакки и изложила ему мою просьбу. И он пригласил меня приехать. В следующий вторник. Он даже встретит меня на вокзале.
Ван Делфт чуть не порезался своим ножом для вскрытия конвертов.
– Не может быть.
– Я уже заехала на вокзал и узнала, как туда добираться. Осталось только заказать билет.
– А вы уверены, что говорили именно со старым Вакки? – Увидев выражение ее лица, он махнул рукой: – Хорошо-хорошо. Это был глупый вопрос. Но ради всего святого, что же вы ему такого сказали?
– Только правду. Что я изучаю историю и между делом работаю для журналов.
Вилфрид ван Делфт покачал головой. Видно было, что он совершенно выбит из колеи.
– А вы сказали ему, что хотите увидеть завещание?
– Конечно. Он только спросил, знаю ли я латынь. – Урсула закусила губу, когда ей стало ясно, что означает реакция ван Делфта. Она набрала воздуха и сказала: – Я предлагаю вам права на первую публикацию статьи, которую я напишу.
– Права на первую публикацию?.. – эхом повторил ван Делфт.
– Для Германии, – довершила Урсула, лихорадочно соображая, куда же она засунула визитную карточку литагента, с которым познакомилась как-то на приеме в одном концерне. Ей понадобится его помощь. И все теперь надо делать очень быстро. – Не эксклюзивные.
– А я и не знал, какая вы предприимчивая, – кисло промямлил Вилфрид ван Делфт.
* * *
Библиотека формировалась еще медленнее, чем предполагал Джон. Прошла почти неделя, прежде чем Марвин установил первую жалкую полку и расставил на ней штук тридцать книжек, все эзотерического содержания, обещавшие возвращение НЛО, провозглашавшие конец света по предсказанию Нострадамуса или требующие возврата к кочевому образу жизни.
– Мне нужны научные книги! Физика. Биология. Социология. Экономика. А не эта ерунда.
Марвин лежал на диване и читал книгу под названием «Великие заговоры».
– Все заказано, не волнуйся, – сказал он, даже не взглянув на него. – Просто эти книжки у них были, и я подумал, что большого вреда они не принесут. А ты хоть усвоишь пару мыслей, выпадающих из традиционного мышления, а?
Джон посмотрел на обложки двух книг, оказавшихся у него в руках.
– Ни вера в Нострадамуса, ни НЛО не кажутся мне такими уж нетрадиционными.
– Вот эта, например, очень показательная, – сказал Марвин, подняв свою книжку. – Если все, что здесь написано, правда…
– …что, к счастью, не так, – проворчал Джон.
– …тогда ты действительно жертва заговора!
Джон закатил глаза.
– Я так и знал, что ты это скажешь.
– Об этом свидетельствует контрольный день. Двадцать третье апреля. 23 – это символическое число иллюминатов. Это самый таинственный в мире заговор, они всюду проникают, чтобы завоевать мировое господство.
– Если они такие таинственные, почему же про них все написано в этой книжонке?
– Ну, время от времени что-то просачивается. Кеннеди, например, стал опасен для них, поэтому они приказали его устранить. Двадцать третьего, чтобы продемонстрировать свою власть всем, кто в курсе.
Джон скептически оглядел его.
– Насколько я помню, убийство произошло двадцать второго ноября.
– Что, правда? – Марвин запнулся. – Странно. Наверно, они ошиблись. Действовать приходилось через помощников помощников, знаешь, а те, наверно, не точно придерживались инструкции.
– О, да, – кивнул Джон. – Могу себе представить, какие у них заботы с такими помощничками. Ты, кстати, уже открыл счет?
– Нет. Я забыл.
– Когда откроешь, реквизиты дай, пожалуйста, мне, а не Джереми. О'кей?
При виде пустых полок ему стало ясно, что он спровоцирует открытое возмущение, если домашний персонал узнает, какое княжеское жалованье он платит Марвину за безделье. Лучше он урегулирует все это помимо Джереми, будет перечислять ему деньги с другого счета, в которых, к счастью, у него не было недостатка.
Но нехорошее чувство оставалось. В принципе, он наказывает тех, кто честно на него работает. В точности, как говорил его отец.
Марвин зевая кивнул.
– Будет сделано.
* * *
Позднее, когда Марвин, договорившись с Константиной, исчез, Джон переместился на террасу, где для него недавно оборудовали рабочее место под тентом: стол и стул, письменные принадлежности, англо-итальянский словарь и копия статьи Лоренцо. Он решил сам перевести текст на английский, во-первых, чтобы легче было прочесть, а во-вторых, он надеялся, что таким образом основательнее поймет статью.
Вот что у него получилось:
«За последние годы писалось и говорилось так много – и так много удручающего – на тему границ роста, будущее человечества, что людям это все осточертело. Никто больше не хотел читать эти статьи и книги, вот они и перестали появляться. А раз никто не бьет тревогу, то у людей возникает чувство, что все не так уж плохо, как считалось раньше.
Но это чувство обманчиво. Поколение наших родителей – тех, кто родился вскоре после войны, был влюблен в музыку Дэвида Боуи, „Пинк Флойд“ и „Аббы“ и не следовал запрету Папы Павла VI на свободные половые отношения, – пережило золотой век человечества. Качество их жизни было выше, чем когда бы то ни было раньше и чем может быть впредь. Мы же с вами, друзья, переживаем как раз конец этой эры.
Причина упадка – та же, что была и причиной подъема: индустриализация. Технические изобретения привели к улучшению жизненных условий, что должно было показаться людям прошлого века настоящим чудом. Но изменения были вызваны не самими изобретениями, а их широким применением: автомобиль для каждого, телефон и цветной телевизор в каждом доме. Это индустриализация сделала возможным распространение изобретений. Антибиотики должны были получить промышленное производство, чтобы стать общедоступным средством. Методы современного сельского хозяйства сейчас не имеют почти ничего общего с методами прошлого века. Машины, химические удобрения и пестициды настолько повысили урожайность, что сегодня приходится бороться скорее с перепроизводством.
Прогресс медицины привел к тому, что понизилась смертность новорожденных и повысилась продолжительность жизни, что имело следствием стремительный рост населения. До сих пор благодаря высокой производительности сельского хозяйства удавалось поспевать за этим ростом; голод в мире является скорее проблемой неправильного распределения, чем недостаточного производства. Но сельское хозяйство постепенно натыкается на ограниченные пространства, к тому же по всему миру из-за опустынивания сокращаются полезные площади. Индустрия тоже подступила к границам, а именно – к ограниченности запасов сырья и возможностей окружающей среды выдерживать вредные перегрузки.
Мы почти не замечаем этого, скажете вы. Повседневные потребности удовлетворяются без ограничений, некоторые из них скорее дешевы, чем дороги. Часто провозвещаемое катастрофическое загрязнение воздуха и воды пока не наступило. Кажется, все это остается под контролем, ведь так?
Но давайте представим себе, что в один день удалось бы чудом вывести весь мир на тот жизненный стандарт, к которому мы привыкли в Италии или в других индустриальных странах. Миллиард китайцев на машинах, миллиард индусов в отдельных домах с садовым грилем и так далее. Легко подсчитать, что бы это означало. В малоразвитых странах живет вчетверо больше людей, чем в индустриальных государствах. Один гражданин индустриального государства создает нагрузку на окружающую среду и на запасы полезных ископаемых, в десять–двадцать раз большую, чем житель третьего мира. Итак, это значило бы, что нагрузка на Землю, которая уже сейчас высока, выросла бы в десятки раз! Это был бы коллапс.
Другими словами: пределы уже достигнуты. Ибо если жизнь, которую мы ведем, возможна не для всех людей, это означает, что мы забираем от общего пирога больше, чем нам положено. Мы не замечаем описанных проблем, потому что нам удалось отодвинуть их в отдаленные страны. Италия давно потребляет больше полезных ископаемых, чем имеет, и это касается всей Европы. Наш постоянный экономический рост возможен лишь потому, что мы по дешевке отнимаем сырье у третьего мира. За это мы посылаем им наши отходы производства.
И мы, кажется, все еще недовольны. Хотя население Италии почти не растет, все направлено на дальнейший экономический рост. Всего должно быть все больше, оно должно быть все лучше, все мощнее. Судя по всему, сказать себе „довольно!“ и удовлетвориться тем, чего мы достигли, – невозможное дело. Но куда приведет постоянный экономический рост, который для правительств важнее всего? Они жалобно стонут, если рост всего два процента в год. Допустим, рост составит пять процентов. Несчастные пять процентов, это легко просчитать, если хоть чуть-чуть успеваешь в математике. А это означает удвоение через шестнадцать лет – удвоенный расход сырья, удвоенное загрязнение окружающей среды и так далее. С годами даже небольшой в процентном отношении рост приведет к большему раздуванию, чем мы могли бы себе представить».
Джон кивнул, дойдя до этого места. Именно таким образом возникло его триллионное состояние, что по праву можно рассматривать как гигантское раздувание.
«Но, естественно, такое развитие не может продолжаться всегда. Если десять лет назад каждая семья имела в среднем одну машину, а сегодня уже три, то это не значит, что когда-то у каждой семьи будет сто машин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114