– Вы предприниматель. Вы один из самых крупных работодателей в мире. Вы половину планеты обеспечиваете товарами повседневного спроса. Вы приносите такие результаты, которые не под силу ни одному правительству. Итак, если вы меня спросите – я не понимаю, почему ко всему этому вы должны еще и платить налоги.
* * *
– Разбойничий набег продолжается! – протрубил Маккейн, входя в свой кабинет. Несколько недель они провели в поездках по всему миру и снова сделали остановку в Лондоне, и опять все здание будто завертелось в вихре.
Под конец они вели бесчисленные переговоры с фирмами в Восточной Европе, на Ближнем Востоке и в Африке, осматривали фабричные помещения, иногда походившие на музеи или мрачные темницы бесправных рабов, видели покрытые коростой сточные трубы, из которых в реки беспрепятственно стекала вонючая, пенистая жижа, брели по нефтяной грязи и через безнадзорные свалки, всегда в сопровождении управляющего или директора, которые не могли обойтись без финансовой помощи.
– Сирийцы потребовали, чтобы мы отказались от наших инвестиций в Израиль, – рассказывал он Джону во время одного из их скудных обедов, которыми они привыкли довольствоваться чуть ли не прямо за столом переговоров. – А израильское правительство хотело, чтобы мы не инвестировали в Сирию. Я обоим сказал: послушайте, если так, я не буду инвестировать ни туда, ни сюда. И те мигом примолкли.
– Хорошая разминка, – сказал Джон, всякий раз удивляясь могуществу, вложенному в его руки.
– Кстати, мы получим государственную дотацию в триста миллионов долларов на строительство фабрики микрочипов в Болгарии. Кроме того, государство несет первые пять лет девяносто процентов всех возможных убытков. Которые мы, разумеется, и понесем.
Джон растерялся.
– Неужто у нас больше нет денег?
– Не делайте такое испуганное лицо, Джон. У нас денег больше, чем когда бы то ни было. Вы можете спуститься вниз к нашим торговцам валютой и посмотреть, как они их дополнительно умножают.
– Тогда зачем нам субсидии от государства?
Маккейн отложил вилку для салата.
– Как я вам уже говорил при нашей первой встрече, одного триллиона долларов недостаточно, чтобы купить мир. Поэтому мы должны, насколько возможно, контролировать как можно больше чужих денег. И мы это делаем. Каждый доллар, который нам дает болгарское правительство, они не могут отдать ни на что другое. Они будут слабее, мы будем сильнее. А поскольку мы усилимся, в следующей подобной сделке мы сможем выторговать еще больше – и так далее. Это винт без конца.
– Понял. – Когда Джон узнавал о такого рода приемах и маневрах, у него появлялось неприятное чувство, хоть он и пытался понять, что правила игры власти именно таковы. – Но что правительство имеет с того, что мы инвестируем в его страну, если на самом деле они почти все оплачивают сами?
– Что я вам внушал? Им ясно, что мы точно так же могли бы построить фабрику чипов в Румынии или Венгрии. А так они наращивают авторитет в глазах других иностранных инвесторов. По принципу, что где инвестирует Фонтанелли, там и другим бояться нечего. – Маккейн помотал головой и с издевкой засмеялся. – Знаете, я люблю, когда все эти главы правительств во всех их дворцах, со всеми их титулами становятся в моих руках как воск. Когда я вижу, что они вдруг начинают понимать, за кем последнее слово. Что вся их власть лишь карнавальный костюм для народа. Нет никаких правительств, Джон, есть только люди в своих кабинетах. Иные из них такие дубины стоеросовые, что им приходится все объяснять. Остальным хочется быть снова избранными, поэтому для них новые рабочие места важнее, чем уравновешенное государственное хозяйство.
* * *
– Наступит время, и вы познакомитесь с тайной чудесного умножения денег, – сказал Маккейн некоторое время спустя и насмешливо добавил: – А то в последнее время вы так печетесь, как бы наши деньги не кончились.
Джон вспомнил Марвина, который в старые времена охотно поддавался на подозрительные соблазны умножения денег и пытался и его уговорить на участие в цепочках писем и подобных играх. Он уверял, что слушает его внимательно, но не ждал ничего особенного.
– Поначалу, – объяснял Маккейн, – мы учредим новую компанию. Назовем ее, скажем, Fontanelli Power. Уставная цель – торговля электроэнергией. В Европе самое позднее через четыре года этот рынок будет либерализован, так что речь идет о перспективной отрасли. В качестве уставного капитала мы внесем наши различные электростанции, так что они будут принадлежать в будущем Fontanelli Power, акции которой станут принадлежать Fontanelli Enterprises, так что в отношениях владения де-факто вначале ничего не изменится.
Учреждение Fontanelli Power Limited было делом простым, его оформили в несколько дней. В принципе произошло не что иное, как выделение маленькой части существующей фирмы под новым именем. И с собственным фирменным логотипом, эскизы которого недорого сделало одно рекламное агентство из Нью-Йорка, в котором Fontanelli Enterprises было акционером.
– Теперь второй шаг. Мы объявляем, что Fontanelli Power выходит на биржу. Это несколько хлопотнее, поскольку придется выполнить множество юридических предписаний, но прежде всего надо в преддверии введения на биржу пробудить интерес вкладчиков. Что с учетом имени Фонтанелли не будет проблемой.
Всю юридическую часть обеспечивали юристы фирмы, и в обсуждениях появились понятия биржевой проспект и новая эмиссия, которые Джон себе пометил, чтобы впоследствии почитать об их взаимосвязи. Рекламное агентство разработало рекламную кампанию, которая в итоге не понадобилась, поскольку на основе газетных сообщений к акциям Fontanelli Power и так возник непомерный интерес.
– Мы выбросим на рынок лишь маленькую часть акций. Скажем так, пятнадцать процентов. Поскольку акции из-за этого будут превышены…
– Будут что? – спросил Джон, которого раздражала китайская грамота биржевого языка.
Маккейн снова взялся поучать его.
– Заявок на покупку подано больше, чем будет выставлено на продажу акций. Мы разделим акции на лоты, что лишь обострит жажду тех, кому они не достанутся. Следите внимательно.
Цена акции при эмиссии составляла 28 долларов. Уже к концу первого дня торгов курс был 59 долларов, а через неделю он подскочил до 103 долларов.
– Вы видели, что произошло? У нас все еще 85 процентов Fontanelli Power, но эти 85 процентов теперь стоят больше, чем вся фирма до выставления на биржу. Таким образом, наше введенное состояние, пусть всего лишь на бумаге, но совершенно легально и в соответствии с правилами игры на бирже, за неделю утроилось.
Джону все это показалось сюрреальным.
– И теперь мы продадим все? – попытался отгадать он.
– Вот уж нет. Это было бы безумие: как только мы выбросим на биржу остальные акции, предложение превысит спрос и обрушит цену.
– Значит, это только видимость состояния?
– Что значит видимость? Ваш триллион существует тоже лишь в форме магнитных импульсов в компьютерах банков. Ни один из этих банков не был бы в состоянии выплатить вам все наличными деньгами.
– Но какая нам польза с того, что наша фирма стоит в три раза больше, чем на прошлой неделе, если мы не можем обратить ее стоимость в деньги?
Маккейн хитро улыбнулся:
– Очень просто. До сих пор мы покупали фирмы и платили за это деньги. Теперь мы сможем забирать фирмы, в обмен предлагая акции Fontanelli Power. Нам придется лишь следить за тем, чтобы у нас оставался 51 процент, тогда мы сможем контролировать предприятие. Этот маневр позволяет нам получать в нашу собственность фирмы за деньги, которых вообще нет.
Джону пришлось попросить дополнительных разъяснений, и Маккейн нарисовал ему схему действия этого приема в блокноте.
– И правда, – с трудом поверил Джон.
– Эти правила как будто созданы для нас, – сказал Маккейн с нескрываемым чувством победы. – А скоро будет еще лучше.
– Это как?
– Намного лучше. Мы учредим свой банк.
* * *
Через год существования Fontanelli Enterprises из слияния нескольких банков, которые Маккейн скупил главным образом в Средиземноморском регионе, возник Banco Fontanelli di Firenze, крупнейший частный банк с резиденцией во Флоренции.
Поскольку имя Фонтанелли в сознании общественности ассоциировалось с непостижимой суммой триллион долларов, это известие прозвучало так, будто Banco Fontanelli – крупнейший в мире банк. На самом деле в момент его создания он занимал приблизительно четырехсотое место. Сам Джон Фонтанелли имел в собственном банке довольно скромный счет – по сравнению с его счетами в американских и японских банковских гигантах, – но это обстоятельство никогда не становилось достоянием гласности, поскольку частные банки подлежали лишь ограниченной документальной прозрачности. Для «человека с улицы» Банк Фонтанелли располагал капиталом свыше триллиона долларов и невольно вызывал доверие. Многочисленные крупные вкладчики приняли решение в его пользу. Уже через несколько недель Банк Фонтанелли занимал 130-е место, неудержимо стремясь вверх.
– Мы станем одним из крупнейших банков мира, – предсказал Маккейн с уверенностью в победе, – и все на деньгах чужих людей.
* * *
– А для чего нам банк? – спросил Джон.
– Чтобы контролировать деньги, – ответил Маккейн, не отрываясь от документов, которые он изучал.
Их самолет был на пути во Флоренцию, он летел над лучисто-синим Средиземным морем, поверх крохотных, будто нащипанных облаков. Они должны были принять участие в заседании правления, а после обеда снова вернуться в Лондон, чтобы успеть пожелать счастья Марко, который сегодня женился.
– Но как банк может контролировать деньги других людей? Если любой владелец счета в любой момент может отозвать свои деньги и сделать с ними что хочет?
Теперь Маккейн поднял голову.
– Для многих вкладов это совсем не так. Помимо того, все люди не снимают свои деньги разом; это означало бы крах банка. Нет, деньгами, которые вкладчики нам отдали, мы можем пораспоряжаться.
– Но за это мы должны платить им проценты.
– Естественно.
Джон взял лист с действующими процентными ставками Банка Фонтанелли.
– Честно признаться, это не выглядит таким уж хорошим гешефтом.
– Потому что вы смотрите на процентные ставки как человек с улицы. Три процента для сберегательного вклада, десять процентов за кредит, и человек прикидывает, что банк зарабатывает разницу – семь процентов. Что считается приемлемым. Но функционирует это по-другому.
– А именно?
Маккейн улыбнулся своей тонкой улыбкой.
– Когда слышишь это впервые, звучит неправдоподобно. Но вы можете прочитать это в любом учебнике по банковскому делу. Банковский бизнес функционирует так: допустим, на вкладах, которыми мы распоряжаемся, 100 миллионов долларов. Из них мы обязаны держать у себя предписанный законом минимальный резерв, скажем, десять процентов, а остальное, в нашем случае 90 миллионов долларов, можем раздать как кредиты. Тот, кто берет у нас кредит, должен иметь счет, по возможности у нас – мы можем, если захотим, сделать это условием кредита, и тогда деньги, которые мы ему даем, снова оказываются у нас. В идеале мы получаем для выдачи кредитов еще 90 миллионов долларов, из которых мы снова, за вычетом минимального резерва, 81 миллион можем раздать на кредиты, которые опять приземлятся в наши же кассы, и так далее. Таким образом, 100 миллионов долларов вкладов мы можем превратить в 900 миллионов ссуды, за которую мы получаем оговоренные десять процентов в год, которые в сумме составляют 90 миллионов. Ну что, похоже это на хороший гешефт?
Джон не мог поверить своим ушам.
– Неужели это в самом деле так?
– Да. Звучит как лицензия на печатание денег, правда?
– Да уж не меньше.
– И у нас в руках – контроль. Мы можем решать, кому мы ссудим деньги, а кому нет. Мы можем привести фирму к краху, потребовав возврата кредитов, которые у нас же и крутятся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114