С минаретов донеслись призывы муэдзинов к молитве, и их шофер остановился, вышел из машины и раскатал молитвенный коврик.
– Здешним жителям есть за что благодарить Аллаха, – сказал Маккейн, глядя через стекло, как шофер творит молитву. – Они никогда не платили налогов, образование и медицинское обслуживание бесплатно, бедных нет, даже частное строительство жилья дотируется государством. А всю черную работу выполняют иностранцы, по большей части китайцы.
– И все благодаря нефти, – предположил Джон.
– Благодаря нефти, – подтвердил Маккейн. – Примечательно уже то, как целенаправленно Творец почти все крупные месторождения нефти разместил среди исламских стран, вы не находите? Это дает пищу для размышлений. Наши коллеги из Shell платят султану столько, что он даже после вычета всех государственных расходов может откладывать на черный день по два с половиной миллиарда долларов в год. И уже скопил около тридцати миллиардов. Султан Хаджи Хассаналь Болкиах был богатейшим человеком мира, пока на горизонте не объявились вы.
Шофер скатал свой коврик, погрузил его в багажник и как ни в чем не бывало продолжил поездку.
– И что нам здесь нужно? – спросил Джон, чувствуя, как в него закрадывается неприятное чувство.
Маккейн сделал неопределенный жест.
– Не повредит познакомиться лично. Султан дал понять, что будет очень рад познакомиться с вами.
– Я должен чувствовать себя польщенным?
– Хороший вопрос. Султан – Dewa Emas Kayangan, золотой бог, сошедший с неба. По крайней мере, для его подданных, почитающих традиции. Для остального мира он просто властелин с нефтью.
Машина доехала до набережной и подкатилась к гигантскому строению с золотыми куполообразными кровлями.
– Мило, а? – насмешливо обронил Маккейн.
Джон с недоумением смотрел на это чудовищное сооружение, похожее на неудачное скрещение собора Святого Петра с дюжиной минаретов.
– Самый большой дворец в мире, – объявил Маккейн. – Построен учеником Ле Корбюзье, который, правда, не очень гордится этим, поскольку султан многое просто навязал ему. Во дворце тысяча восемьсот комнат и двести пятьдесят туалетов. Специалисты по интерьеру были приглашены из Рима, мастера витражей из Венеции, шелковые обои заказывались во Франции, мрамор сорока видов привезен из Италии, золотые слитки для тронного зала – из Индии, ониксовые плитки из Марокко – и так далее…
– О господи, – сказал Джон. – Это же стоило целого состояния.
– Около пятисот миллионов долларов. Чуть больше нашего самолета. Правда, это было в 1981 году.
– Наш самолет куда эстетичней.
– Но не такой просторный. – Маккейн пожал плечами. – Как бы то ни было, я хотел, чтобы вы это увидели. Может, теперь вы мне, наконец, поверите, что ваша резиденция вас недостойна.
* * *
Об этих словах Джон вспомнил, когда они в очередной раз заехали в Лондон и он отправился к себе. Сказать «домой» язык не поворачивался. Замок был такой огромный, со штатом в сотни человек, что скорее походил на вокзал. И это было все еще «неподобающим» для его положения? Сколько же еще чванства и роскоши он должен нагородить вокруг себя? И для чего? Он иногда вспоминал – когда позволяла вся эта кутерьма – о первых неделях в Италии: какая была идиллия! Тогда ему мешали один-два телохранителя. Теперь служба безопасности вокруг него разрасталась, как собственная армия, охраняя каждый его шаг еще до того, как он его делал. Утром он должен был ставить этих людей в известность, куда хочет отправиться в течение дня и где и насколько думает задержаться, и тогда стаи его личной секретной службы разлетались, проверяли все места на предмет планирующихся покушений, на закладку взрывчатки и обсуждали, что может ослабить его безопасность. Их было много, они старались сохранять тактичную дистанцию, но он знал, что они всякий раз обливаются кровавым потом, когда он останавливается под открытым небом, а то и на людной площади; поэтому он старался свести такие моменты к минимуму, хоть и чувствовал себя иногда заключенным, а не богатым человеком. Заключенным, которого под мощной охраной перевозят из одной тюрьмы в другую.
Но ему не на что было жаловаться. Ни на Маккейна, который работал как бешеный, ни на кого-нибудь еще. Он был наследником состояния Фонтанелли, он был исполнителем пророчества. И с какими-то неудобствами ради этого приходилось мириться.
Джереми ждал его. В обстановке настоящего английского замка он как дворецкий уже не казался таким эффектным.
– Звонил мистер Коупленд, – доложил он. – Он сказал, что речь идет о жизни и смерти.
Джон почувствовал, как у него на лбу образовалась поперечная складка.
– Откуда он знает этот номер?
У Джереми был несчастный вид.
– Я боюсь, сэр, в наши дни это можно узнать.
– Если он позвонит еще раз, отделайтесь от него. Я не хочу с ним разговаривать.
– Так точно, сэр, – кивнул Джереми в той угодливой позе, которую Джон терпеть не мог в других людях, даже если они были прислугой. – Эм-м, сэр, и еще одно…
Собственно, ему не хотелось сегодня ничего обсуждать. Только лежать на диване и слушать музыку. Брюса Спрингстина, может, или Мадди Уотерс.
– Да? Что именно? И еще, Джереми, пожалуйста, смотрите на меня, когда разговариваете со мной!
Дворецкий сделал попытку распрямить хребет. Частично ему это удалось.
– Сэр, судя по всему, некоторые из штата… эм-м, воруют, сэр.
– Воруют?
– Как я заметил, исчезло кое-что из продуктов и недостает кое-каких ценных предметов из замка, сэр.
Джон смотрел на него растерянно. Мысль, что его обкрадывают люди, которые постоянно попадаются ему на глаза, показалась ему абсурдной.
– Вы уверены?
– К сожалению, да, сэр. – Держать позвоночник прямо ему явно не удавалось.
Первым импульсом Джона было игнорировать это известие. Он был достаточно богат, чтобы не ощутить урона от нескольких мелких краж. Но в следующий же момент он ощутил урон. Он не хотел при виде каждой горничной, садовника или повара подозревать, что имеет дело с человеком, который его обкрадывает и обманывает в его же четырех стенах.
Ну, хорошо, в его четырехстах стенах.
– Покажите мне хозяйственные книги, – сказал он.
Изучая документы, он обнаружил, что все обстоит еще хуже, чем он боялся. Джереми не справлялся с ведением такого большого хозяйства. Накладные оформлялись неряшливо, счета лежали неделями незарегистрированные. Воровство обнаружилось только потому, что воры обнаглели. Ничего не поделаешь, придется этим заняться. Хотя бы для того, чтобы честные не чувствовали себя ущемленными, он должен был найти виновных и тут же уволить. Без привлечения полиции ему не обойтись. И надо найти другого управляющего.
Он почувствовал, как под ногами у него пошли первые трещины.
* * *
Маккейн, как всегда, вставал до прихода почтальона и забирал газеты, уже выходя из дома, чтобы прочитать их в офисе.
В это утро, глянув на заголовки, он остановился и прочитал первую страницу на ступенях крыльца. И тут же перечитал снова.
Швейцарское банковское объединение SBC и Швейцарское банковское общество произвели слияние. Новый банк назывался United Bank of Switzerland (UBS), достигал балансового итога восемьсот миллиардов долларов и управлял состоянием в размере полутора триллионов долларов. Таким образом, UBS становился крупнейшим в мире банком.
В статье со всей определенностью говорилось, что соответствующие переговоры велись уже давно, но к ускоренному завершению пришли лишь под давлением постоянного расширения концерна Фонтанелли.
В это утро соседи Маккейна впервые услышали, как он взревел от бешенства в полный голос.
27
Таким разъяренным Джон Маккейна еще не видел.
– Вот! – крикнул тот, швырнув ему газету и топая по кабинету, как загнанный зверь. – Они заключили союз против нас!
Джон взял газету. Опять слияние. Вчера United Bank of Switzerland, сегодня объединились Mobil Oil и Texaco. Опять на том основании, что лишь таким образом можно что-то противопоставить доминирующему на рынке Fontanelli Enterprises.
– И антимонопольные органы дали им на это добро! – кипел Маккейн. – Те же самые антимонопольные органы, которые встали у нас поперек пути, когда мы хотели купить Texaco. Да от этого вонь за версту!
– Мы хотели купить Texaco? – удивился Джон. – А я и не знал.
Маккейн запнулся, потом махнул рукой.
– Интермеццо давностью в несколько дней. Зачем мне обременять вас этим? – Он сжал кулак. – Америка. Проклятье! У нас пока руки до них не дошли, но мы еще дадим жару этим типам в Вашингтоне.
– Вы говорите о демократически избранном правительстве. – Джон почувствовал, как у него напряглась спина. И голос прозвучал холоднее и дистанцированнее, чем он ожидал. – В Северной Дакоте и Миннесоте есть парни, которые строят себе в лесах хижины, вооружаются до зубов и клянут правительство. Так же и вы.
Маккейн ничего не ответил, только пронзительно посмотрел на него – так, будто в глаза у него был инсталлирован рентгеновский аппарат. Он медленно разжал кулак, опустил руку и так же медленно пошел к окнам, и где-то на середине пути ярость, переполнявшая его, куда-то исчезла, растворилась в воздухе.
– Джон, – сказал он тоном, похожим на удар хлыста. – Вы все еще не поняли, что поставлено на кон. Иначе бы вы не приводили такие смехотворные сравнения. – Он повернулся. – Таких людей, как ваши парни в Северной Дакоте, я знаю. И все их песни. Они считают, что дальше так продолжаться не может. И если все рухнет, они хотят иметь надежную крепость, в которой смогут жить. Крепость, которую они будут защищать с оружием в руках. Их позиция такова: к черту остальной мир, лишь бы выжили мы!
Джон мрачно кивнул:
– Правильно.
– Но правительства, – продолжал Маккейн, – демократически выбранные правительства – того же поля ягода! Кто их выбрал? Народ! Правительства выступают за интересы народа. А большинство народов живет по принципу: черт с ними, с другими, лишь бы нам было хорошо.
Джон открыл рот, но не знал, что сказать. Он только хмыкнул, злясь на себя, что ненаходчив в такого рода разговорах.
– А мы работаем над тем, чтобы из сильной позиции направить ход вещей в нужное русло. Мы же ничего не хотим для себя. У нас есть больше, чем достаточно. Вы же понимаете: мы настолько благополучны, что подозрение, что мы хотим разбогатеть, вообще не возникает. И наши намерения подчинены абсолютно рациональным критериям. В первую очередь мы получим в свое распоряжение компьютерную модель мира, самую подробную, какая только есть. С ее помощью мы сможем просчитать последствия любого шага, принимая во внимание все взаимодействия с остальным миром. Мы сможем обосновать любое из наших решений. И единственной мерой всего станет выживание человечества, наилучшее самочувствие для наибольшего числа людей. – Маккейн встал перед ним, подняв руки к груди заклинающим жестом. – Неужто вы не понимаете, что любой вид чьих-то групповых интересов – наш враг? Неважно, правительства то, профсоюзы, объединения лоббистов – все они имеют в виду только выгоды своей группы. Они выступают против несправедливости – в свою пользу! Вы понимаете?
Джон невольно отступил на шаг. Находиться так близко к Маккейну – все равно что встать на пути двадцатитонного локомотива. Но то, что он сказал, было не лишено своей внутренней логики.
– Так я на это еще не смотрел, – с неохотой признал Джон.
– Мне это ясно.
– Я не пропустил ни одних выборов. По крайней мере пока жил в Нью-Йорке. Мой дед учил меня не пренебрегать избирательным правом. Мол, многие погибли за то, чтобы я мог избирать. Он тогда…
– …сбежал от Муссолини, я знаю. И он был прав, ваш дед. Демократия – великое достижение, кто же спорит. Но не все могут себе ее позволить! – Маккейн набрал воздуха, отступил на шаг и посмотрел на Джона, как бы прикидывая, чего от него можно требовать, а чего нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
– Здешним жителям есть за что благодарить Аллаха, – сказал Маккейн, глядя через стекло, как шофер творит молитву. – Они никогда не платили налогов, образование и медицинское обслуживание бесплатно, бедных нет, даже частное строительство жилья дотируется государством. А всю черную работу выполняют иностранцы, по большей части китайцы.
– И все благодаря нефти, – предположил Джон.
– Благодаря нефти, – подтвердил Маккейн. – Примечательно уже то, как целенаправленно Творец почти все крупные месторождения нефти разместил среди исламских стран, вы не находите? Это дает пищу для размышлений. Наши коллеги из Shell платят султану столько, что он даже после вычета всех государственных расходов может откладывать на черный день по два с половиной миллиарда долларов в год. И уже скопил около тридцати миллиардов. Султан Хаджи Хассаналь Болкиах был богатейшим человеком мира, пока на горизонте не объявились вы.
Шофер скатал свой коврик, погрузил его в багажник и как ни в чем не бывало продолжил поездку.
– И что нам здесь нужно? – спросил Джон, чувствуя, как в него закрадывается неприятное чувство.
Маккейн сделал неопределенный жест.
– Не повредит познакомиться лично. Султан дал понять, что будет очень рад познакомиться с вами.
– Я должен чувствовать себя польщенным?
– Хороший вопрос. Султан – Dewa Emas Kayangan, золотой бог, сошедший с неба. По крайней мере, для его подданных, почитающих традиции. Для остального мира он просто властелин с нефтью.
Машина доехала до набережной и подкатилась к гигантскому строению с золотыми куполообразными кровлями.
– Мило, а? – насмешливо обронил Маккейн.
Джон с недоумением смотрел на это чудовищное сооружение, похожее на неудачное скрещение собора Святого Петра с дюжиной минаретов.
– Самый большой дворец в мире, – объявил Маккейн. – Построен учеником Ле Корбюзье, который, правда, не очень гордится этим, поскольку султан многое просто навязал ему. Во дворце тысяча восемьсот комнат и двести пятьдесят туалетов. Специалисты по интерьеру были приглашены из Рима, мастера витражей из Венеции, шелковые обои заказывались во Франции, мрамор сорока видов привезен из Италии, золотые слитки для тронного зала – из Индии, ониксовые плитки из Марокко – и так далее…
– О господи, – сказал Джон. – Это же стоило целого состояния.
– Около пятисот миллионов долларов. Чуть больше нашего самолета. Правда, это было в 1981 году.
– Наш самолет куда эстетичней.
– Но не такой просторный. – Маккейн пожал плечами. – Как бы то ни было, я хотел, чтобы вы это увидели. Может, теперь вы мне, наконец, поверите, что ваша резиденция вас недостойна.
* * *
Об этих словах Джон вспомнил, когда они в очередной раз заехали в Лондон и он отправился к себе. Сказать «домой» язык не поворачивался. Замок был такой огромный, со штатом в сотни человек, что скорее походил на вокзал. И это было все еще «неподобающим» для его положения? Сколько же еще чванства и роскоши он должен нагородить вокруг себя? И для чего? Он иногда вспоминал – когда позволяла вся эта кутерьма – о первых неделях в Италии: какая была идиллия! Тогда ему мешали один-два телохранителя. Теперь служба безопасности вокруг него разрасталась, как собственная армия, охраняя каждый его шаг еще до того, как он его делал. Утром он должен был ставить этих людей в известность, куда хочет отправиться в течение дня и где и насколько думает задержаться, и тогда стаи его личной секретной службы разлетались, проверяли все места на предмет планирующихся покушений, на закладку взрывчатки и обсуждали, что может ослабить его безопасность. Их было много, они старались сохранять тактичную дистанцию, но он знал, что они всякий раз обливаются кровавым потом, когда он останавливается под открытым небом, а то и на людной площади; поэтому он старался свести такие моменты к минимуму, хоть и чувствовал себя иногда заключенным, а не богатым человеком. Заключенным, которого под мощной охраной перевозят из одной тюрьмы в другую.
Но ему не на что было жаловаться. Ни на Маккейна, который работал как бешеный, ни на кого-нибудь еще. Он был наследником состояния Фонтанелли, он был исполнителем пророчества. И с какими-то неудобствами ради этого приходилось мириться.
Джереми ждал его. В обстановке настоящего английского замка он как дворецкий уже не казался таким эффектным.
– Звонил мистер Коупленд, – доложил он. – Он сказал, что речь идет о жизни и смерти.
Джон почувствовал, как у него на лбу образовалась поперечная складка.
– Откуда он знает этот номер?
У Джереми был несчастный вид.
– Я боюсь, сэр, в наши дни это можно узнать.
– Если он позвонит еще раз, отделайтесь от него. Я не хочу с ним разговаривать.
– Так точно, сэр, – кивнул Джереми в той угодливой позе, которую Джон терпеть не мог в других людях, даже если они были прислугой. – Эм-м, сэр, и еще одно…
Собственно, ему не хотелось сегодня ничего обсуждать. Только лежать на диване и слушать музыку. Брюса Спрингстина, может, или Мадди Уотерс.
– Да? Что именно? И еще, Джереми, пожалуйста, смотрите на меня, когда разговариваете со мной!
Дворецкий сделал попытку распрямить хребет. Частично ему это удалось.
– Сэр, судя по всему, некоторые из штата… эм-м, воруют, сэр.
– Воруют?
– Как я заметил, исчезло кое-что из продуктов и недостает кое-каких ценных предметов из замка, сэр.
Джон смотрел на него растерянно. Мысль, что его обкрадывают люди, которые постоянно попадаются ему на глаза, показалась ему абсурдной.
– Вы уверены?
– К сожалению, да, сэр. – Держать позвоночник прямо ему явно не удавалось.
Первым импульсом Джона было игнорировать это известие. Он был достаточно богат, чтобы не ощутить урона от нескольких мелких краж. Но в следующий же момент он ощутил урон. Он не хотел при виде каждой горничной, садовника или повара подозревать, что имеет дело с человеком, который его обкрадывает и обманывает в его же четырех стенах.
Ну, хорошо, в его четырехстах стенах.
– Покажите мне хозяйственные книги, – сказал он.
Изучая документы, он обнаружил, что все обстоит еще хуже, чем он боялся. Джереми не справлялся с ведением такого большого хозяйства. Накладные оформлялись неряшливо, счета лежали неделями незарегистрированные. Воровство обнаружилось только потому, что воры обнаглели. Ничего не поделаешь, придется этим заняться. Хотя бы для того, чтобы честные не чувствовали себя ущемленными, он должен был найти виновных и тут же уволить. Без привлечения полиции ему не обойтись. И надо найти другого управляющего.
Он почувствовал, как под ногами у него пошли первые трещины.
* * *
Маккейн, как всегда, вставал до прихода почтальона и забирал газеты, уже выходя из дома, чтобы прочитать их в офисе.
В это утро, глянув на заголовки, он остановился и прочитал первую страницу на ступенях крыльца. И тут же перечитал снова.
Швейцарское банковское объединение SBC и Швейцарское банковское общество произвели слияние. Новый банк назывался United Bank of Switzerland (UBS), достигал балансового итога восемьсот миллиардов долларов и управлял состоянием в размере полутора триллионов долларов. Таким образом, UBS становился крупнейшим в мире банком.
В статье со всей определенностью говорилось, что соответствующие переговоры велись уже давно, но к ускоренному завершению пришли лишь под давлением постоянного расширения концерна Фонтанелли.
В это утро соседи Маккейна впервые услышали, как он взревел от бешенства в полный голос.
27
Таким разъяренным Джон Маккейна еще не видел.
– Вот! – крикнул тот, швырнув ему газету и топая по кабинету, как загнанный зверь. – Они заключили союз против нас!
Джон взял газету. Опять слияние. Вчера United Bank of Switzerland, сегодня объединились Mobil Oil и Texaco. Опять на том основании, что лишь таким образом можно что-то противопоставить доминирующему на рынке Fontanelli Enterprises.
– И антимонопольные органы дали им на это добро! – кипел Маккейн. – Те же самые антимонопольные органы, которые встали у нас поперек пути, когда мы хотели купить Texaco. Да от этого вонь за версту!
– Мы хотели купить Texaco? – удивился Джон. – А я и не знал.
Маккейн запнулся, потом махнул рукой.
– Интермеццо давностью в несколько дней. Зачем мне обременять вас этим? – Он сжал кулак. – Америка. Проклятье! У нас пока руки до них не дошли, но мы еще дадим жару этим типам в Вашингтоне.
– Вы говорите о демократически избранном правительстве. – Джон почувствовал, как у него напряглась спина. И голос прозвучал холоднее и дистанцированнее, чем он ожидал. – В Северной Дакоте и Миннесоте есть парни, которые строят себе в лесах хижины, вооружаются до зубов и клянут правительство. Так же и вы.
Маккейн ничего не ответил, только пронзительно посмотрел на него – так, будто в глаза у него был инсталлирован рентгеновский аппарат. Он медленно разжал кулак, опустил руку и так же медленно пошел к окнам, и где-то на середине пути ярость, переполнявшая его, куда-то исчезла, растворилась в воздухе.
– Джон, – сказал он тоном, похожим на удар хлыста. – Вы все еще не поняли, что поставлено на кон. Иначе бы вы не приводили такие смехотворные сравнения. – Он повернулся. – Таких людей, как ваши парни в Северной Дакоте, я знаю. И все их песни. Они считают, что дальше так продолжаться не может. И если все рухнет, они хотят иметь надежную крепость, в которой смогут жить. Крепость, которую они будут защищать с оружием в руках. Их позиция такова: к черту остальной мир, лишь бы выжили мы!
Джон мрачно кивнул:
– Правильно.
– Но правительства, – продолжал Маккейн, – демократически выбранные правительства – того же поля ягода! Кто их выбрал? Народ! Правительства выступают за интересы народа. А большинство народов живет по принципу: черт с ними, с другими, лишь бы нам было хорошо.
Джон открыл рот, но не знал, что сказать. Он только хмыкнул, злясь на себя, что ненаходчив в такого рода разговорах.
– А мы работаем над тем, чтобы из сильной позиции направить ход вещей в нужное русло. Мы же ничего не хотим для себя. У нас есть больше, чем достаточно. Вы же понимаете: мы настолько благополучны, что подозрение, что мы хотим разбогатеть, вообще не возникает. И наши намерения подчинены абсолютно рациональным критериям. В первую очередь мы получим в свое распоряжение компьютерную модель мира, самую подробную, какая только есть. С ее помощью мы сможем просчитать последствия любого шага, принимая во внимание все взаимодействия с остальным миром. Мы сможем обосновать любое из наших решений. И единственной мерой всего станет выживание человечества, наилучшее самочувствие для наибольшего числа людей. – Маккейн встал перед ним, подняв руки к груди заклинающим жестом. – Неужто вы не понимаете, что любой вид чьих-то групповых интересов – наш враг? Неважно, правительства то, профсоюзы, объединения лоббистов – все они имеют в виду только выгоды своей группы. Они выступают против несправедливости – в свою пользу! Вы понимаете?
Джон невольно отступил на шаг. Находиться так близко к Маккейну – все равно что встать на пути двадцатитонного локомотива. Но то, что он сказал, было не лишено своей внутренней логики.
– Так я на это еще не смотрел, – с неохотой признал Джон.
– Мне это ясно.
– Я не пропустил ни одних выборов. По крайней мере пока жил в Нью-Йорке. Мой дед учил меня не пренебрегать избирательным правом. Мол, многие погибли за то, чтобы я мог избирать. Он тогда…
– …сбежал от Муссолини, я знаю. И он был прав, ваш дед. Демократия – великое достижение, кто же спорит. Но не все могут себе ее позволить! – Маккейн набрал воздуха, отступил на шаг и посмотрел на Джона, как бы прикидывая, чего от него можно требовать, а чего нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114