– Он скорбно покачал головой. – Я должен признаться, что ничего не могу посоветовать вам.
* * *
– Что бы вы сделали с деньгами на моем месте?
Альберто Вакки достал из кармана своего передника садовые ножницы, которыми срезал засохшие ветки с розового куста.
– Я рад, что я не вашем месте, – сказал он. – Честное слово. Столько денег, да еще это пророчество… Могу себе представить, что творится у вас на душе. Я бы, наверное, ночи не спал. Конечно, с такими деньгами можно многого добиться, но, честно признаться, я не понимаю запутанности нынешнего мирового хозяйства. Что кому принадлежит, кто где и каким образом участвует… – Он начал подвязывать ветки розового куста. – Да о чем я говорю? Я этого никогда не понимал на самом деле. Какое отношение все это имеет к моей жизни?..
* * *
– Что бы вы сделали на моем месте с деньгами?
Кристофоро Вакки сидел на скамье, положив руки на трость с серебряным набалдашником и прикрыв глаза.
– Слышите, Джон? Пчелы гудят. Это похоже на отдаленный хор из тысячи голосов. – Он помолчал, прислушиваясь, потом оглядел Джона водянистым взглядом. – Я много размышлял над этим, когда был моложе. Но в конце концов пришел к тому, что обсуждать это – не наше дело. Нашей задачей было сохранить состояние. Мы бы не смогли ее выполнить, не будь мы семья хранителей. Из поколения в поколение мы развили просто абсурдное отвращение ко всякого рода переменам. А тот, кому суждено исполнить прорицание, должен быть преобразователем. Это так далеко от менталитета нашей семьи, как Северный полюс от Южного. – На его старом лице появилась улыбка, выражение почти неземной уверенности. – Но я убежден, что вы тот самый человек, Джон. Все, что Джакомо Фонтанелли увидел в своем провидческом сне, исполнилось – значит, осуществится и это.
* * *
Вечером они снова сидели на террасе, как в самые первые дни, когда Джон приехал в Италию, и снова стол ломился от мисок и горшков, из которых пахло мясом, чесноком и хорошим оливковым маслом. Альберто наливал в бокалы темное красное вино и хотел знать, что Джон поделывает в своем далеком Портесето.
– Я только что вернулся из Лондона, – сказал Джон, прожевывая мясо.
– Понимаю – пополнить гардероб! – кивнул Альберто, а Грегорио кисловато заметил:
– Есть прекрасные портные и в Италии, если хотите знать мое мнение.
– У меня были переговоры с владельцем одной инвестиционной фирмы, – продолжал Джон.
– Передайте, пожалуйста, соус, – попросил патрон, указывая на темно-коричневую соусницу на другом конце стола. Эдуардо подал ему и сказал:
– И что, ему недостает денег на какой-то проект?
– Его имя, – сказал Джон, – Малькольм Маккейн.
Понк! – звякнула соусница, упав на стол.
Донк! – стукнула бутылка вина, резко отставленная в сторону.
Воцарилась тишина, как будто весь мир затаил дыхание. Потом все разом загалдели.
– Этот аферист?! Надеюсь, вы не поверили ни одному его слову? Я должен вас предостеречь, не дай вам Бог с этим человеком еще раз…
– Я так и знал, что он непременно объявится! Я с самого начала это говорил, с этим человеком у нас будут одни…
– Джон, ради Бога, как это случилось? Как могло произойти, что вы связались с таким…
В первый момент Джон думал, что они все четверо накинутся на него с кулаками. Он съежился, Вакки наперебой кричали, их лица исказились от ярости, а он не мог произнести ни слова.
Но никто не может долгое время быть вне себя. Хотя бы потому, что кончаются силы.
– Берегитесь, Джон! – воскликнул Альберто. – Этот Маккейн – самый прожженный лжец, какого я только встречал за мою жизнь!
– Уже тогда, когда он устанавливал компьютер и узнал о состоянии, он пытался перевести его на себя! – волновался Грегорио. – Он уговаривал нас нарушить обет и самостоятельно распорядиться деньгами! – В ярости он вонзил вилку в беззащитный кусок мяса и сунул его в рот, чтобы перемолоть челюстями.
– Я должен вас предостеречь, – сказал патрон и задумчиво склонил седую голову. – Маккейн психопат. Одержимый. Он очень опасный человек.
– Джон, ты можешь нанять любого финансового советника в мире, хоть нобелевского лауреата, если захочешь, – заклинал Эдуардо. – Но только не Маккейна!
Джон уже был готов согласиться с ними, забыть Маккейна и все оставить как есть. Без сомнения, к англичанину нельзя было подходить с обычной меркой, но и Вакки тоже были люди незаурядные. Но если и было для него что-то хуже ссоры со своими благодетелями и покровителями, так это возврат к состоянию нерешительности и бессилия последних недель. Поэтому он осторожно отложил нож и вилку и так же осторожно сказал:
– Впервые с тех пор, как я услышал о пророчестве моего предка, кто-то указал мне путь, как его исполнить. Я понимаю, что у вас с Маккейном есть свой неприятный опыт, но это было двадцать пять лет назад, и я должен вам сказать, он произвел на меня впечатление.
В четырех парах глаз он увидел отторжение.
– Маккейн умеет быть очень убедительным, я это хорошо помню, – холодно сказал Кристофоро. – Но это насквозь аморальный тип. Я бы даже сказал, что от него можно ждать любой подлости.
– О'кей, я был еще ребенок, когда все это здесь происходило, – сказал Эдуардо, качая головой. – Я знаю только его программы, и частично они весьма своеобразны. Я бы не стал рисковать, Джон, честно.
– Не связывайтесь с ним, – предостерег Альберто. – Я готов спорить на что угодно, что вам придется раскаиваться в этом.
Взгляд Грегорио был убийственный.
– И я хочу заранее вас предупредить: если вы примете решение работать с Маккейном, мы не сможем впредь сотрудничать с вами.
* * *
Серп месяца отражался в спокойном, темном море. Джон стоял у балюстрады и слушал по телефону звучный, наполненный голос. Было немного непривычно, что теперь он мог связать с этим голосом определенное лицо и историю.
– Эти люди сколотили личную религию, – спокойно говорил Маккейн о семействе Вакки. – По воскресеньям они ходят в церковь, но в действительности верят в видение Джакомо Фонтанелли и в священную миссию, которую он доверил их семье.
– Но вы, должно быть, чем-то насолили им, если ваше имя до сих пор приводит их в такую ярость?
Тот мрачно рассмеялся.
– О да, я им насолил. Я совершил святотатство. Я осмелился предложить им забыть про священную миссию и священный контрольный день, а пустить имеющиеся в наличии деньги на дела, которые могли стать решающими уже тогда, в 1970 году. Тогда состояние составляло свыше трехсот миллиардов долларов, и если бы их вложили в альтернативные источники энергии, в защиту плодородных земель от эрозии и в программы ограничения роста населения, можно было бы избежать многих бед, которые делают сегодняшнюю ситуацию такой отчаянной.
– Вакки так ополчились против вас только потому, что вы это им предложили?
– Я предложил им комплексный план. Таков уж мой подход. То, что я делаю, я делаю с полной отдачей. Вакки могло показаться, что я хочу урвать деньги для себя. – Маккейн с досадой вздохнул: – Столько времени потеряно впустую, бесценного времени, и все только из-за упертости Вакки. Каждый день вымирает какой-нибудь вид животных, каждый день погибают от голода тысячи людей, а эти адвокаты знать ничего не хотят, кроме своего обскурантистского обета.
* * *
В эту ночь он не мог уснуть. Он лежал без сна, смотрел на телефон, который, казалось, светился в темноте, и думал про Пола Зигеля. На улице, где родители Пола держали магазин часов, были развалины старого здания. Это было любимое место их встреч. Они могли часами сидеть на руинах стен, болтая ногами, наблюдая за прохожими и разговаривая обо всем подряд. Иногда они делали там уроки, разложив тетради на треснувшем бетоне. Пол всегда ему помогал, он мог все объяснить лучше любого учителя – будь то история Гражданской войны, тригонометрия или то, что хотел выразить Сэлинджер в своем романе «Над пропастью во ржи». Только в девочках они разбирались одинаково мало. Джон рассказывал то, что знал от Лино, и когда они обсуждали это, их уши пламенели.
Это было вечность назад. А телефон продолжал светиться слоновой костью.
Может, теперь Пол втайне ему завидует? Богатству, которое на него обрушилось. Без всяких стипендий для одаренных. Без ночей над книгами, без выматывающих экзаменов.
Может, из-за этой ревности и зависти он не дает о себе знать?
Джон протянул руку и замер перед тем, как взять трубку. Но все-таки взял. Который час в Нью-Йорке? Ранний вечер. Может, еще рабочее время, но он хотя бы наговорит что-то на автоответчик. Он достал из ящика ночного столика лист с адресами и набрал номер Пола.
Но никакого автоответчика не оказалось. Приветливый женский голос ответил, что этот номер больше не обслуживается.
* * *
– Signora Sofia! Caffe, perfavore! E presto!
Это доносилось с кухни и походило на голос Марвина, даром что по-итальянски. Джон остановился на нижней ступени лестницы, раздумывая, хочет ли сталкиваться с гостем. Нет, такого желания не было. Но наступило время кое-что упорядочить в его жизни, и, может быть, неплохо начать с Марвина. Он сделал над собой усилие и открыл раздвижную дверь на кухню.
Марвин сидел во главе большого стола. Он заставил Софию испечь ему на завтрак американские блины и макал их в кленовый сироп. София наливала ему кофе с убийственным выражением лица.
– Доброе утро, господин секретарь, – сказал Джон, подойдя к спинке стула на другом конце стола. – Давненько вас не было видно.
Марвин поднял голову, жуя с набитым ртом.
– Привет, великий мастер, – произнес он, и изо рта у него выпало несколько крошек, чего он даже не заметил. Он сделал приглашающий жест: – Садись же.
Джон и не подумал отреагировать на приглашение в его собственном доме.
– Можно узнать, где ты пропадал последние дни?
Марвин проглотил пищу и принялся жестикулировать.
– Ну, то там, то сям… Константина не баба, а просто чертовка, скажу я тебе. Просто ненасытная. И мне уже неотложно понадобилось подкрепиться и передохнуть, ты понимаешь?
– Джереми говорил, что она звонила сюда и искала тебя. Значит, ты не все это время был с ней?
– Эй, но ведь она же не единственная женщина в Италии, а? – Он откинулся, небрежно закинул руку на спинку стула и ухмыльнулся. – Если бы я знал, как здесь принимают музыканта только потому, что он приехал из Нью-Йорка, я бы уже давно сюда прискакал. Просто полный отпад, представляешь? Я купил себе бас с первой зарплаты – Штейнбергер, прибор обалденный, скажу тебе, – и немного погонял тут. Просто гениально. У моей киски был один тип, ну просто итальянский кузен Джона Бон Джови, и она его бросила – только потому, что тотально запала на мой нью-йоркский акцент, можешь себе представить?
Джон даже не сделал попытки что-нибудь себе представить.
– При ключевых словах «первая зарплата», – сказал он подчеркнуто холодно, – я вспоминаю, что в библиотеке все еще стоят нераспакованные коробки с книгами, а стеллажей и в помине нет.
Марвин бросил на него презрительный взгляд, потянулся к бутылке с кленовым сиропом и полил им очередной блин.
– Честно говоря, я не предполагал, что мне придется вкалывать. Я думал, это договор между приятелями, одному из которых повезло, а другой тоже мог бы немного урвать от этого везенья.
– Я тоже поначалу так думал, но теперь вижу, что это была ошибка. Я не могу платить тебе за ничегонеделанье, потому что я тем самым оскорбляю людей, которые на меня действительно работают.
Во взгляде Марвина что-то затаилось.
– Эй, послушай, я дал тебе приют, когда Сара выставила тебя за дверь, я делился с тобой косяком и пивом. Быстро же ты про это забыл.
Он хорошо знает, на какие кнопки нажимать, подумал Джон и почувствовал, как в нем поднимается раздражение. Эту сцену он представлял себе проще. К раздражению примешивалась малодушие; если он не может управиться даже с таким пустяком, то как ему подступиться к мировым проблемам?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
* * *
– Что бы вы сделали с деньгами на моем месте?
Альберто Вакки достал из кармана своего передника садовые ножницы, которыми срезал засохшие ветки с розового куста.
– Я рад, что я не вашем месте, – сказал он. – Честное слово. Столько денег, да еще это пророчество… Могу себе представить, что творится у вас на душе. Я бы, наверное, ночи не спал. Конечно, с такими деньгами можно многого добиться, но, честно признаться, я не понимаю запутанности нынешнего мирового хозяйства. Что кому принадлежит, кто где и каким образом участвует… – Он начал подвязывать ветки розового куста. – Да о чем я говорю? Я этого никогда не понимал на самом деле. Какое отношение все это имеет к моей жизни?..
* * *
– Что бы вы сделали на моем месте с деньгами?
Кристофоро Вакки сидел на скамье, положив руки на трость с серебряным набалдашником и прикрыв глаза.
– Слышите, Джон? Пчелы гудят. Это похоже на отдаленный хор из тысячи голосов. – Он помолчал, прислушиваясь, потом оглядел Джона водянистым взглядом. – Я много размышлял над этим, когда был моложе. Но в конце концов пришел к тому, что обсуждать это – не наше дело. Нашей задачей было сохранить состояние. Мы бы не смогли ее выполнить, не будь мы семья хранителей. Из поколения в поколение мы развили просто абсурдное отвращение ко всякого рода переменам. А тот, кому суждено исполнить прорицание, должен быть преобразователем. Это так далеко от менталитета нашей семьи, как Северный полюс от Южного. – На его старом лице появилась улыбка, выражение почти неземной уверенности. – Но я убежден, что вы тот самый человек, Джон. Все, что Джакомо Фонтанелли увидел в своем провидческом сне, исполнилось – значит, осуществится и это.
* * *
Вечером они снова сидели на террасе, как в самые первые дни, когда Джон приехал в Италию, и снова стол ломился от мисок и горшков, из которых пахло мясом, чесноком и хорошим оливковым маслом. Альберто наливал в бокалы темное красное вино и хотел знать, что Джон поделывает в своем далеком Портесето.
– Я только что вернулся из Лондона, – сказал Джон, прожевывая мясо.
– Понимаю – пополнить гардероб! – кивнул Альберто, а Грегорио кисловато заметил:
– Есть прекрасные портные и в Италии, если хотите знать мое мнение.
– У меня были переговоры с владельцем одной инвестиционной фирмы, – продолжал Джон.
– Передайте, пожалуйста, соус, – попросил патрон, указывая на темно-коричневую соусницу на другом конце стола. Эдуардо подал ему и сказал:
– И что, ему недостает денег на какой-то проект?
– Его имя, – сказал Джон, – Малькольм Маккейн.
Понк! – звякнула соусница, упав на стол.
Донк! – стукнула бутылка вина, резко отставленная в сторону.
Воцарилась тишина, как будто весь мир затаил дыхание. Потом все разом загалдели.
– Этот аферист?! Надеюсь, вы не поверили ни одному его слову? Я должен вас предостеречь, не дай вам Бог с этим человеком еще раз…
– Я так и знал, что он непременно объявится! Я с самого начала это говорил, с этим человеком у нас будут одни…
– Джон, ради Бога, как это случилось? Как могло произойти, что вы связались с таким…
В первый момент Джон думал, что они все четверо накинутся на него с кулаками. Он съежился, Вакки наперебой кричали, их лица исказились от ярости, а он не мог произнести ни слова.
Но никто не может долгое время быть вне себя. Хотя бы потому, что кончаются силы.
– Берегитесь, Джон! – воскликнул Альберто. – Этот Маккейн – самый прожженный лжец, какого я только встречал за мою жизнь!
– Уже тогда, когда он устанавливал компьютер и узнал о состоянии, он пытался перевести его на себя! – волновался Грегорио. – Он уговаривал нас нарушить обет и самостоятельно распорядиться деньгами! – В ярости он вонзил вилку в беззащитный кусок мяса и сунул его в рот, чтобы перемолоть челюстями.
– Я должен вас предостеречь, – сказал патрон и задумчиво склонил седую голову. – Маккейн психопат. Одержимый. Он очень опасный человек.
– Джон, ты можешь нанять любого финансового советника в мире, хоть нобелевского лауреата, если захочешь, – заклинал Эдуардо. – Но только не Маккейна!
Джон уже был готов согласиться с ними, забыть Маккейна и все оставить как есть. Без сомнения, к англичанину нельзя было подходить с обычной меркой, но и Вакки тоже были люди незаурядные. Но если и было для него что-то хуже ссоры со своими благодетелями и покровителями, так это возврат к состоянию нерешительности и бессилия последних недель. Поэтому он осторожно отложил нож и вилку и так же осторожно сказал:
– Впервые с тех пор, как я услышал о пророчестве моего предка, кто-то указал мне путь, как его исполнить. Я понимаю, что у вас с Маккейном есть свой неприятный опыт, но это было двадцать пять лет назад, и я должен вам сказать, он произвел на меня впечатление.
В четырех парах глаз он увидел отторжение.
– Маккейн умеет быть очень убедительным, я это хорошо помню, – холодно сказал Кристофоро. – Но это насквозь аморальный тип. Я бы даже сказал, что от него можно ждать любой подлости.
– О'кей, я был еще ребенок, когда все это здесь происходило, – сказал Эдуардо, качая головой. – Я знаю только его программы, и частично они весьма своеобразны. Я бы не стал рисковать, Джон, честно.
– Не связывайтесь с ним, – предостерег Альберто. – Я готов спорить на что угодно, что вам придется раскаиваться в этом.
Взгляд Грегорио был убийственный.
– И я хочу заранее вас предупредить: если вы примете решение работать с Маккейном, мы не сможем впредь сотрудничать с вами.
* * *
Серп месяца отражался в спокойном, темном море. Джон стоял у балюстрады и слушал по телефону звучный, наполненный голос. Было немного непривычно, что теперь он мог связать с этим голосом определенное лицо и историю.
– Эти люди сколотили личную религию, – спокойно говорил Маккейн о семействе Вакки. – По воскресеньям они ходят в церковь, но в действительности верят в видение Джакомо Фонтанелли и в священную миссию, которую он доверил их семье.
– Но вы, должно быть, чем-то насолили им, если ваше имя до сих пор приводит их в такую ярость?
Тот мрачно рассмеялся.
– О да, я им насолил. Я совершил святотатство. Я осмелился предложить им забыть про священную миссию и священный контрольный день, а пустить имеющиеся в наличии деньги на дела, которые могли стать решающими уже тогда, в 1970 году. Тогда состояние составляло свыше трехсот миллиардов долларов, и если бы их вложили в альтернативные источники энергии, в защиту плодородных земель от эрозии и в программы ограничения роста населения, можно было бы избежать многих бед, которые делают сегодняшнюю ситуацию такой отчаянной.
– Вакки так ополчились против вас только потому, что вы это им предложили?
– Я предложил им комплексный план. Таков уж мой подход. То, что я делаю, я делаю с полной отдачей. Вакки могло показаться, что я хочу урвать деньги для себя. – Маккейн с досадой вздохнул: – Столько времени потеряно впустую, бесценного времени, и все только из-за упертости Вакки. Каждый день вымирает какой-нибудь вид животных, каждый день погибают от голода тысячи людей, а эти адвокаты знать ничего не хотят, кроме своего обскурантистского обета.
* * *
В эту ночь он не мог уснуть. Он лежал без сна, смотрел на телефон, который, казалось, светился в темноте, и думал про Пола Зигеля. На улице, где родители Пола держали магазин часов, были развалины старого здания. Это было любимое место их встреч. Они могли часами сидеть на руинах стен, болтая ногами, наблюдая за прохожими и разговаривая обо всем подряд. Иногда они делали там уроки, разложив тетради на треснувшем бетоне. Пол всегда ему помогал, он мог все объяснить лучше любого учителя – будь то история Гражданской войны, тригонометрия или то, что хотел выразить Сэлинджер в своем романе «Над пропастью во ржи». Только в девочках они разбирались одинаково мало. Джон рассказывал то, что знал от Лино, и когда они обсуждали это, их уши пламенели.
Это было вечность назад. А телефон продолжал светиться слоновой костью.
Может, теперь Пол втайне ему завидует? Богатству, которое на него обрушилось. Без всяких стипендий для одаренных. Без ночей над книгами, без выматывающих экзаменов.
Может, из-за этой ревности и зависти он не дает о себе знать?
Джон протянул руку и замер перед тем, как взять трубку. Но все-таки взял. Который час в Нью-Йорке? Ранний вечер. Может, еще рабочее время, но он хотя бы наговорит что-то на автоответчик. Он достал из ящика ночного столика лист с адресами и набрал номер Пола.
Но никакого автоответчика не оказалось. Приветливый женский голос ответил, что этот номер больше не обслуживается.
* * *
– Signora Sofia! Caffe, perfavore! E presto!
Это доносилось с кухни и походило на голос Марвина, даром что по-итальянски. Джон остановился на нижней ступени лестницы, раздумывая, хочет ли сталкиваться с гостем. Нет, такого желания не было. Но наступило время кое-что упорядочить в его жизни, и, может быть, неплохо начать с Марвина. Он сделал над собой усилие и открыл раздвижную дверь на кухню.
Марвин сидел во главе большого стола. Он заставил Софию испечь ему на завтрак американские блины и макал их в кленовый сироп. София наливала ему кофе с убийственным выражением лица.
– Доброе утро, господин секретарь, – сказал Джон, подойдя к спинке стула на другом конце стола. – Давненько вас не было видно.
Марвин поднял голову, жуя с набитым ртом.
– Привет, великий мастер, – произнес он, и изо рта у него выпало несколько крошек, чего он даже не заметил. Он сделал приглашающий жест: – Садись же.
Джон и не подумал отреагировать на приглашение в его собственном доме.
– Можно узнать, где ты пропадал последние дни?
Марвин проглотил пищу и принялся жестикулировать.
– Ну, то там, то сям… Константина не баба, а просто чертовка, скажу я тебе. Просто ненасытная. И мне уже неотложно понадобилось подкрепиться и передохнуть, ты понимаешь?
– Джереми говорил, что она звонила сюда и искала тебя. Значит, ты не все это время был с ней?
– Эй, но ведь она же не единственная женщина в Италии, а? – Он откинулся, небрежно закинул руку на спинку стула и ухмыльнулся. – Если бы я знал, как здесь принимают музыканта только потому, что он приехал из Нью-Йорка, я бы уже давно сюда прискакал. Просто полный отпад, представляешь? Я купил себе бас с первой зарплаты – Штейнбергер, прибор обалденный, скажу тебе, – и немного погонял тут. Просто гениально. У моей киски был один тип, ну просто итальянский кузен Джона Бон Джови, и она его бросила – только потому, что тотально запала на мой нью-йоркский акцент, можешь себе представить?
Джон даже не сделал попытки что-нибудь себе представить.
– При ключевых словах «первая зарплата», – сказал он подчеркнуто холодно, – я вспоминаю, что в библиотеке все еще стоят нераспакованные коробки с книгами, а стеллажей и в помине нет.
Марвин бросил на него презрительный взгляд, потянулся к бутылке с кленовым сиропом и полил им очередной блин.
– Честно говоря, я не предполагал, что мне придется вкалывать. Я думал, это договор между приятелями, одному из которых повезло, а другой тоже мог бы немного урвать от этого везенья.
– Я тоже поначалу так думал, но теперь вижу, что это была ошибка. Я не могу платить тебе за ничегонеделанье, потому что я тем самым оскорбляю людей, которые на меня действительно работают.
Во взгляде Марвина что-то затаилось.
– Эй, послушай, я дал тебе приют, когда Сара выставила тебя за дверь, я делился с тобой косяком и пивом. Быстро же ты про это забыл.
Он хорошо знает, на какие кнопки нажимать, подумал Джон и почувствовал, как в нем поднимается раздражение. Эту сцену он представлял себе проще. К раздражению примешивалась малодушие; если он не может управиться даже с таким пустяком, то как ему подступиться к мировым проблемам?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114