Мэйбл Вертс,
вдова, известная церковной и общественной активностью; Лестер и Харриет
Дархэм, работавшие на ткацко-прядильной фабрике; Ева Миллер, хозяйка
пансиона...
Через два месяца после газетной статьи мальчика приняли в церковную
общину. Он в первый раз исповедался, - и исповедался во всем.
Священник был седым стариком, с лицом, покрытым сетью морщин, из
которой выглядывали поразительно живые глаза. Голубые глаза, совершенно
ирландские. Когда высокий мужчина пришел к нему домой, священник сидел на
террасе и пил чай. Рядом стоял человек в городском костюме. Волосы его
были разделены на пробор посередине и набриолинены, как на фотографиях
1890-х годов.
Человек произнес чопорно:
- Я Езус де ля рэй Муньоз. Отец Грасон просил меня переводить, потому
что не говорит по-английски. Отец Грасон оказал моей семье большую услугу,
которую я не хочу называть. Мои губы также запечатаны по поводу того, что
он хочет обсудить. Это вам подходит?
- Да. - Мужчина пожал руку Муньозу, а потом Грасону.
Грасон улыбнулся и заговорил по-испански.
- Он спрашивает, не хотите ли чашку чая? Это зеленый чай.
Прохладительный, - перевел Муньоз.
- Спасибо, с удовольствием.
Когда с проявлениями дружелюбия покончили, священник сказал:
- Этот мальчик вам не сын.
- Да.
- Он исповедался в странных вещах. По правде сказать, за всю мою
практику я никогда не слышал более странной исповеди.
- Это меня не удивляет.
- Он плакал. Это был ужасный плач, он исходил со дна души. Могу я
задать вопрос?..
- Нет, - сказал высокий мужчина ровным голосом. - Не можете. Он
сказал правду.
Грасон закивал еще прежде, чем Муньоз перевел, и лицо священника
стало серьезным. Он наклонился вперед, зажав руки между коленями, и долго
говорил. Муньоз внимательно слушал с бесстрастным лицом.
- Он говорит, - начал наконец переводчик, - в мире есть странные
вещи. Много лет назад крестьянин из Эль-Граньонэ принес ему ящерицу,
которая вскрикивала, как женщина. Он видел человека с родимыми пятнами -
знаками страстей господних, и у этого человека кровоточили руки и ноги в
страстную пятницу. Он говорит, что это дело ужасное, темное дело. Это
ужасно для вас и для мальчика. Особенно для мальчика. Он говорит...
Грасон что-то коротко произнес.
- Он спрашивает, что вы собираетесь делать.
Высокий мужчина очень медленно покачал головой:
- Не знаю.
Грасон заговорил опять.
- Он говорит, что будет молиться за вас.
Через неделю мужчина проснулся взмокший от кошмара и позвал мальчика
по имени.
- Я возвращаюсь, - сказал мужчина. Мальчик побелел под загаром. - Ты
сможешь вернуться со мной?
- Ты любишь меня?
- Да, Бог - свидетель, да.
Мальчик начал плакать, и высокий мужчина обнял его.
И все же мужчина не мог заснуть. Лица реяли в тени, смутные, как лица
прохожих среди снегопада, и, когда ветер заскреб веткой по крыше, он
вскочил.
Джерусалемз Лот.
Он закрыл глаза и зажал их ладонями - и тогда все начало
возвращаться. Он почти видел стеклянное пресс-папье - то, что разбрасывает
маленькие молнии, когда его поворачиваешь.
Салем Лот...
* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. МАРСТЕН ХАУЗ *
Ни один организм не может долго существовать в
здравом уме при условиях абсолютной реальности; даже
кузнечиков и жаворонков кое-кто подозревает в способности
мечтать. Хилл Хауз стоял уединенно на холме, вмещая в себя
мрак; он стоял восемьдесят лет и мог простоять еще
восемьдесят. Внутри стены стояли прямо, полы не прогнили,
двери разумно оставались закрытыми; тишина лежала на
дереве и камнях Хилл Хауза, и что бы там ни блуждало -
блуждало в одиночестве.
Ширли Джексон "Призраки Хилл Хауза".
1. БЕН (1)
Проезжая Портленд, Бен Мерс почувствовал приятное волнение. Было 5
сентября 1975 года, и лето переживало грандиозный финал. Деревья
взрывались зеленью, небо сияло высокой мягкой голубизной, и возле поворота
на Фолмаус он увидел двух мальчишек с удочками, пристроенными на плечах,
как карабины.
Он снизил скорость и принялся искать что-нибудь, способное пробудить
его память. Сперва не находилось ничего, и он постарался подготовить себя
к почти верному разочарованию.
"Тебе было тогда семь. Двадцать пять лет утекло. Места меняются. Как
и люди.
В те дни шоссе 295 не существовало. Чтобы добраться до Портленда из
Лота, ездили по дороге 12 до Фолмауса... Времена меняются.
Брось эту чушь!"
Но бросить оказалось трудно. Трудно бросить, когда...
Из-за поворота с ревом внезапно вывернулся большой мотоцикл. За рулем
сидел подросток в тенниске, сзади - девушка в красной куртке и огромных
зеркальных очках. Они свернули немного быстрее, чем следовало, и он
отреагировал слишком сильно, нажав на тормоза и гудок. Мотоцикл умчался
вперед, выплюнув синий дым, и девушка, обернувшись, показала на Бена
пальцем.
Он снова набрал скорость. Ему хотелось курить. Руки слегка дрожали.
Мотоцикл уже почти пропал из виду. Подростки. Проклятые подростки. К нему
пробивались воспоминания - на этот раз более недавние. Он оттолкнул их.
Два года он не садился на мотоцикл. И никогда больше не собирался.
Красное пятно слева привлекло его внимание, вызвав вспышку радости и
узнавания. Уродливое красное здание стояло на склоне холма за клеверным
полем; даже отсюда виднелся отблеск солнца на флюгере, увенчивающем
выкрашенный в белое купол. Этот дом стоял здесь тогда, и он все еще здесь.
И ни в чем не переменился. Может быть, в конце концов все будет хорошо.
Потом купол исчез за деревьями.
За поворотом на Кэмберленд знакомого стало появляться все больше и
больше. Он проехал мимо реки Роял, где мальчишкой ловил щук, мимо
промелькнувшего между деревьями вида на поселок Кэмберленд. Показалась
кэмберленедская водонапорная башня с огромным лозунгом: "Сохраним штат Мэн
зеленым!". Тетя Синди всегда говорила, что под ним следовало бы приписать:
"Давай деньги!".
Волнение его усиливалось, он начал набирать скорость и высматривать
поворотный знак. Знак замерцал зеленым впереди миль через пять:
ДОРОГА 12 ДЖЕРУСАЛЕМЗ ЛОТ, КЭМБЕРЛЕНД
Внезапно его охватила мрачность, потушив хорошее настроение, как
песок тушит огонь. Это с ним бывало со времен... (он попытался произнести
в уме имя Миранды и не смог), с тяжелых времен, но никогда еще с такой
неодолимой силой.
Что это ему вздумалось - возвращаться в городок, где четыре года
прожил мальчишкой, возвращаться, пытаясь вернуть себе нечто, безнадежно
потерянное? Какого волшебства он ждет от ходьбы по дорогам, по которым
ходил ребенком и которые теперь наверняка заасфальтированы и замусорены
пивными банками туристов? Белая или черная - магия ушла. Она исчезла в
стремнине той ночи, когда мотоцикл потерял управление и возник перед
глазами беспощадно растущий желтый фургон, и крик жены Миранды оборвался
внезапно и окончательно, и...
Поворот появился справа, и Бен едва не проехал мимо, с тем чтобы
сделать круг через Кэмберленд и вернуться. Но вернуться куда? Домой?
Смешно. Был бы дом - он оставался бы там.
Он дал сигнал и свернул на дорогу 12, которая ближе к городу
становилась Джойнтер-авеню. То, что он увидел, заставило его нажать на
тормоз обеими ногами. "Ситроен" вздрогнул и остановился.
Впереди к востоку на фоне неба толпились сосны и ели - отсюда город
не был виден за холмом. Только поднималась вдалеке между деревьями
двухскатная, с остроконечными башенками крыша Марстен Хауза.
Он смотрел туда как зачарованный. Множество чувств сменилось на его
лице с калейдоскопической быстротой.
- Все еще здесь, - пробормотал он. - Бог ты мой...
Он взглянул на свои руки. Они покрывались гусиной кожей.
Он объездил город вдоль и поперек, удивляясь обилию небольших
перемен. Появились новые дома, гостиница под названием "Дол" на главной
улице, пара новых гравийных карьеров у окраин. Но старый жестяной
указатель дороги к городской свалке остался на месте, и дорога, как и
прежде немощеная, по-прежнему изобиловала выбоинами и канавами, и в
просеку линии электропередач по-прежнему виднелся Школьный Холм. Ферма
Гриффина тоже осталась на месте.
Хотел бы он знать, продают ли там еще молоко в бутылках. На этикетке
улыбающаяся корова выглядывала из-под надписи: "Солнечное молоко с
Гриффинской фермы!". Он улыбнулся. Немало этого молока он выплеснул в
кукурузные хлопья у тети Синди.
Он свернул на Брукс-роуд мимо железных ворот и низкой каменной стены,
окружающей кладбище, потом спустился в лощину и выехал на новый подъем,
известный как Марстен Хилл.
На верхушке холма деревья расступались с обеих сторон дороги. Справа
открывался отличный вид на город - в первый раз Бен увидел его целиком.
Слева стоял Марстен Хауз. Бен остановил машину и вышел.
Здесь ничего не изменилось. Ничего. Как будто в последний раз он был
здесь вчера.
Вольно разросшаяся перед домом трава прятала следы от выщербленных
камней дорожки, ведущей к парадной двери. В траве пели сверчки, и он
видел, как кузнечики описывают над ней свои судорожные параболы.
Дом смотрел на город. Это был огромный запущенный дом, с
заколоченными как попало окнами, придающими ему тот зловещий вид, который
свойствен давно пустующим домам. Краски давно выцвели, все посерело. Бури
сильно проредили черепицу, и какой-то сильный снегопад провалил западный
угол главной крыши, перекосив ее набекрень. На стойке перил крыльца
облупившаяся табличка, прибитая гвоздями, запрещала вход.
Ему страшно хотелось пройти по заросшей дорожке среди сверчков и
кузнечиков, подняться по ступенькам, протиснуться между досками
заколоченной двери, попасть внутрь.
Он сглотнул и направился к дому, глядя на него словно под гипнозом.
Дом в ответ смотрел на Бена с безразличием идиота.
Пройти прихожую, пахнущую сырой штукатуркой и гнилыми обоями, слушая
возню мышей за стенами. Кругом будет валяться масса всякой дребедени, и
можно подобрать что-нибудь - пресс-папье, например, - и положить в карман.
Потом, вместо того чтобы пройти через кухню, можно повернуть налево и
подняться по лестничке, и под ногами будет хрустеть обвалившаяся за годы с
потолка штукатурка. В лестничке четырнадцать ступенек, точно,
четырнадцать. Но верхняя меньше других, она словно добавлена специально,
чтобы избежать несчастливого числа. Остановиться на верхней площадке
лестницы, глядя на закрытую дверь. И, если подойти к этой двери, наблюдая
словно со стороны, как она приближается и увеличивается, можно протянуть
руку и...
Он отвернулся от дома, соломенно-сухой шелест слетал с губ. Не
сейчас. Может быть, позднее, но не сейчас. Сейчас достаточно знать, что
все это еще здесь. Ждет его. Он оперся руками на капот машины и взглянул
на город. Там можно выяснить, кому принадлежит Марстен Хауз, и, может
быть, снять его. Из кухни получится отличный кабинет, а спать можно в
передней гостиной. Но он не позволит себе подняться по лестничке.
Разве только без этого нельзя будет обойтись.
Он сел в машину и опустился с холма в Джерусалемз Лот.
2. СЬЮЗЕН (1)
Он сидел на скамейке в парке, когда заметил, что за ним наблюдает
девушка. Очень хорошенькая девушка, чьи легкие светлые волосы перехватывал
шелковый шарфик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
вдова, известная церковной и общественной активностью; Лестер и Харриет
Дархэм, работавшие на ткацко-прядильной фабрике; Ева Миллер, хозяйка
пансиона...
Через два месяца после газетной статьи мальчика приняли в церковную
общину. Он в первый раз исповедался, - и исповедался во всем.
Священник был седым стариком, с лицом, покрытым сетью морщин, из
которой выглядывали поразительно живые глаза. Голубые глаза, совершенно
ирландские. Когда высокий мужчина пришел к нему домой, священник сидел на
террасе и пил чай. Рядом стоял человек в городском костюме. Волосы его
были разделены на пробор посередине и набриолинены, как на фотографиях
1890-х годов.
Человек произнес чопорно:
- Я Езус де ля рэй Муньоз. Отец Грасон просил меня переводить, потому
что не говорит по-английски. Отец Грасон оказал моей семье большую услугу,
которую я не хочу называть. Мои губы также запечатаны по поводу того, что
он хочет обсудить. Это вам подходит?
- Да. - Мужчина пожал руку Муньозу, а потом Грасону.
Грасон улыбнулся и заговорил по-испански.
- Он спрашивает, не хотите ли чашку чая? Это зеленый чай.
Прохладительный, - перевел Муньоз.
- Спасибо, с удовольствием.
Когда с проявлениями дружелюбия покончили, священник сказал:
- Этот мальчик вам не сын.
- Да.
- Он исповедался в странных вещах. По правде сказать, за всю мою
практику я никогда не слышал более странной исповеди.
- Это меня не удивляет.
- Он плакал. Это был ужасный плач, он исходил со дна души. Могу я
задать вопрос?..
- Нет, - сказал высокий мужчина ровным голосом. - Не можете. Он
сказал правду.
Грасон закивал еще прежде, чем Муньоз перевел, и лицо священника
стало серьезным. Он наклонился вперед, зажав руки между коленями, и долго
говорил. Муньоз внимательно слушал с бесстрастным лицом.
- Он говорит, - начал наконец переводчик, - в мире есть странные
вещи. Много лет назад крестьянин из Эль-Граньонэ принес ему ящерицу,
которая вскрикивала, как женщина. Он видел человека с родимыми пятнами -
знаками страстей господних, и у этого человека кровоточили руки и ноги в
страстную пятницу. Он говорит, что это дело ужасное, темное дело. Это
ужасно для вас и для мальчика. Особенно для мальчика. Он говорит...
Грасон что-то коротко произнес.
- Он спрашивает, что вы собираетесь делать.
Высокий мужчина очень медленно покачал головой:
- Не знаю.
Грасон заговорил опять.
- Он говорит, что будет молиться за вас.
Через неделю мужчина проснулся взмокший от кошмара и позвал мальчика
по имени.
- Я возвращаюсь, - сказал мужчина. Мальчик побелел под загаром. - Ты
сможешь вернуться со мной?
- Ты любишь меня?
- Да, Бог - свидетель, да.
Мальчик начал плакать, и высокий мужчина обнял его.
И все же мужчина не мог заснуть. Лица реяли в тени, смутные, как лица
прохожих среди снегопада, и, когда ветер заскреб веткой по крыше, он
вскочил.
Джерусалемз Лот.
Он закрыл глаза и зажал их ладонями - и тогда все начало
возвращаться. Он почти видел стеклянное пресс-папье - то, что разбрасывает
маленькие молнии, когда его поворачиваешь.
Салем Лот...
* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. МАРСТЕН ХАУЗ *
Ни один организм не может долго существовать в
здравом уме при условиях абсолютной реальности; даже
кузнечиков и жаворонков кое-кто подозревает в способности
мечтать. Хилл Хауз стоял уединенно на холме, вмещая в себя
мрак; он стоял восемьдесят лет и мог простоять еще
восемьдесят. Внутри стены стояли прямо, полы не прогнили,
двери разумно оставались закрытыми; тишина лежала на
дереве и камнях Хилл Хауза, и что бы там ни блуждало -
блуждало в одиночестве.
Ширли Джексон "Призраки Хилл Хауза".
1. БЕН (1)
Проезжая Портленд, Бен Мерс почувствовал приятное волнение. Было 5
сентября 1975 года, и лето переживало грандиозный финал. Деревья
взрывались зеленью, небо сияло высокой мягкой голубизной, и возле поворота
на Фолмаус он увидел двух мальчишек с удочками, пристроенными на плечах,
как карабины.
Он снизил скорость и принялся искать что-нибудь, способное пробудить
его память. Сперва не находилось ничего, и он постарался подготовить себя
к почти верному разочарованию.
"Тебе было тогда семь. Двадцать пять лет утекло. Места меняются. Как
и люди.
В те дни шоссе 295 не существовало. Чтобы добраться до Портленда из
Лота, ездили по дороге 12 до Фолмауса... Времена меняются.
Брось эту чушь!"
Но бросить оказалось трудно. Трудно бросить, когда...
Из-за поворота с ревом внезапно вывернулся большой мотоцикл. За рулем
сидел подросток в тенниске, сзади - девушка в красной куртке и огромных
зеркальных очках. Они свернули немного быстрее, чем следовало, и он
отреагировал слишком сильно, нажав на тормоза и гудок. Мотоцикл умчался
вперед, выплюнув синий дым, и девушка, обернувшись, показала на Бена
пальцем.
Он снова набрал скорость. Ему хотелось курить. Руки слегка дрожали.
Мотоцикл уже почти пропал из виду. Подростки. Проклятые подростки. К нему
пробивались воспоминания - на этот раз более недавние. Он оттолкнул их.
Два года он не садился на мотоцикл. И никогда больше не собирался.
Красное пятно слева привлекло его внимание, вызвав вспышку радости и
узнавания. Уродливое красное здание стояло на склоне холма за клеверным
полем; даже отсюда виднелся отблеск солнца на флюгере, увенчивающем
выкрашенный в белое купол. Этот дом стоял здесь тогда, и он все еще здесь.
И ни в чем не переменился. Может быть, в конце концов все будет хорошо.
Потом купол исчез за деревьями.
За поворотом на Кэмберленд знакомого стало появляться все больше и
больше. Он проехал мимо реки Роял, где мальчишкой ловил щук, мимо
промелькнувшего между деревьями вида на поселок Кэмберленд. Показалась
кэмберленедская водонапорная башня с огромным лозунгом: "Сохраним штат Мэн
зеленым!". Тетя Синди всегда говорила, что под ним следовало бы приписать:
"Давай деньги!".
Волнение его усиливалось, он начал набирать скорость и высматривать
поворотный знак. Знак замерцал зеленым впереди миль через пять:
ДОРОГА 12 ДЖЕРУСАЛЕМЗ ЛОТ, КЭМБЕРЛЕНД
Внезапно его охватила мрачность, потушив хорошее настроение, как
песок тушит огонь. Это с ним бывало со времен... (он попытался произнести
в уме имя Миранды и не смог), с тяжелых времен, но никогда еще с такой
неодолимой силой.
Что это ему вздумалось - возвращаться в городок, где четыре года
прожил мальчишкой, возвращаться, пытаясь вернуть себе нечто, безнадежно
потерянное? Какого волшебства он ждет от ходьбы по дорогам, по которым
ходил ребенком и которые теперь наверняка заасфальтированы и замусорены
пивными банками туристов? Белая или черная - магия ушла. Она исчезла в
стремнине той ночи, когда мотоцикл потерял управление и возник перед
глазами беспощадно растущий желтый фургон, и крик жены Миранды оборвался
внезапно и окончательно, и...
Поворот появился справа, и Бен едва не проехал мимо, с тем чтобы
сделать круг через Кэмберленд и вернуться. Но вернуться куда? Домой?
Смешно. Был бы дом - он оставался бы там.
Он дал сигнал и свернул на дорогу 12, которая ближе к городу
становилась Джойнтер-авеню. То, что он увидел, заставило его нажать на
тормоз обеими ногами. "Ситроен" вздрогнул и остановился.
Впереди к востоку на фоне неба толпились сосны и ели - отсюда город
не был виден за холмом. Только поднималась вдалеке между деревьями
двухскатная, с остроконечными башенками крыша Марстен Хауза.
Он смотрел туда как зачарованный. Множество чувств сменилось на его
лице с калейдоскопической быстротой.
- Все еще здесь, - пробормотал он. - Бог ты мой...
Он взглянул на свои руки. Они покрывались гусиной кожей.
Он объездил город вдоль и поперек, удивляясь обилию небольших
перемен. Появились новые дома, гостиница под названием "Дол" на главной
улице, пара новых гравийных карьеров у окраин. Но старый жестяной
указатель дороги к городской свалке остался на месте, и дорога, как и
прежде немощеная, по-прежнему изобиловала выбоинами и канавами, и в
просеку линии электропередач по-прежнему виднелся Школьный Холм. Ферма
Гриффина тоже осталась на месте.
Хотел бы он знать, продают ли там еще молоко в бутылках. На этикетке
улыбающаяся корова выглядывала из-под надписи: "Солнечное молоко с
Гриффинской фермы!". Он улыбнулся. Немало этого молока он выплеснул в
кукурузные хлопья у тети Синди.
Он свернул на Брукс-роуд мимо железных ворот и низкой каменной стены,
окружающей кладбище, потом спустился в лощину и выехал на новый подъем,
известный как Марстен Хилл.
На верхушке холма деревья расступались с обеих сторон дороги. Справа
открывался отличный вид на город - в первый раз Бен увидел его целиком.
Слева стоял Марстен Хауз. Бен остановил машину и вышел.
Здесь ничего не изменилось. Ничего. Как будто в последний раз он был
здесь вчера.
Вольно разросшаяся перед домом трава прятала следы от выщербленных
камней дорожки, ведущей к парадной двери. В траве пели сверчки, и он
видел, как кузнечики описывают над ней свои судорожные параболы.
Дом смотрел на город. Это был огромный запущенный дом, с
заколоченными как попало окнами, придающими ему тот зловещий вид, который
свойствен давно пустующим домам. Краски давно выцвели, все посерело. Бури
сильно проредили черепицу, и какой-то сильный снегопад провалил западный
угол главной крыши, перекосив ее набекрень. На стойке перил крыльца
облупившаяся табличка, прибитая гвоздями, запрещала вход.
Ему страшно хотелось пройти по заросшей дорожке среди сверчков и
кузнечиков, подняться по ступенькам, протиснуться между досками
заколоченной двери, попасть внутрь.
Он сглотнул и направился к дому, глядя на него словно под гипнозом.
Дом в ответ смотрел на Бена с безразличием идиота.
Пройти прихожую, пахнущую сырой штукатуркой и гнилыми обоями, слушая
возню мышей за стенами. Кругом будет валяться масса всякой дребедени, и
можно подобрать что-нибудь - пресс-папье, например, - и положить в карман.
Потом, вместо того чтобы пройти через кухню, можно повернуть налево и
подняться по лестничке, и под ногами будет хрустеть обвалившаяся за годы с
потолка штукатурка. В лестничке четырнадцать ступенек, точно,
четырнадцать. Но верхняя меньше других, она словно добавлена специально,
чтобы избежать несчастливого числа. Остановиться на верхней площадке
лестницы, глядя на закрытую дверь. И, если подойти к этой двери, наблюдая
словно со стороны, как она приближается и увеличивается, можно протянуть
руку и...
Он отвернулся от дома, соломенно-сухой шелест слетал с губ. Не
сейчас. Может быть, позднее, но не сейчас. Сейчас достаточно знать, что
все это еще здесь. Ждет его. Он оперся руками на капот машины и взглянул
на город. Там можно выяснить, кому принадлежит Марстен Хауз, и, может
быть, снять его. Из кухни получится отличный кабинет, а спать можно в
передней гостиной. Но он не позволит себе подняться по лестничке.
Разве только без этого нельзя будет обойтись.
Он сел в машину и опустился с холма в Джерусалемз Лот.
2. СЬЮЗЕН (1)
Он сидел на скамейке в парке, когда заметил, что за ним наблюдает
девушка. Очень хорошенькая девушка, чьи легкие светлые волосы перехватывал
шелковый шарфик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51