- Ладно, - мягко произнесла миссис Нортон.
- Я поднимусь к себе, - сказала Сьюзен.
- Конечно. Можно я возьму книгу, когда ты дочитаешь?
- Если хочешь.
- Я хотела бы с ним встретиться.
Сьюзен содрогнулась.
- Ты поздно задержишься сегодня? - продолжала мать.
- Не знаю.
- Что сказать Флойду Тиббитсу, если он заглянет?
Ее снова охватила ярость:
- Скажи, что хочешь. Ты и так это сделаешь.
- Сьюзен!
Она поднялась по лестнице, не оглянувшись.
Миссис Нортон не сдвинулась с места, она смотрела в окно на город, не
видя его. Над головой она слышала шаги своей Сьюзен и стук раздвигаемого
мольберта.
Она встала и снова принялась гладить. Когда по ее расчетам (хотя и не
совсем осознанным) Сьюзен увлеклась работой, она позвонила Мэйбл Вертс.
Между прочим упомянула, что Сюзи рассказала ей о приезде знаменитого
писателя, а Мэйбл фыркнула и спросила, идет ли речь об авторе "Дочери
Конуэя". Узнав, что да, Мэйбл сообщила, что он пишет не что иное, как
порнографию, простую и откровенную. Миссис Нортон спросила, не остановился
ли он в мотеле...
Остановился он в "Комнатах Евы" - единственном в городе пансионе.
Миссис Нортон испытала некоторое облегчение. Ева Миллер - приличная вдова,
кого попало не пустит. Ее правила насчет женских визитов были коротки и
решительны. Мать или сестра - пожалуйста в комнату. Нет - посидит на
кухне. Это не обсуждалось.
Миссис Нортон повесила трубку только через пятнадцать минут, искусно
закамуфлировав свою главную цель.
"Сьюзен, - думала она, возвращаясь к гладильной доске, - ох, Сьюзен,
я ведь только хочу тебе добра. Неужели ты не видишь?"

Они возвращались из Портленда по 295-ой всего лишь чуть позднее
одиннадцати. Огни "ситроена" четко прорезали темноту.
Они обсуждали фильм, но осторожно, как люди, которые выясняют вкусы
друг друга. Потом ей пришел в голову тот же вопрос, что и матери:
- Где вы остановились? Вы сняли что-нибудь?
- На третьем этаже в "Комнатах Евы".
- Но это ужасно! Там, наверное, стоградусная жара! [по Фаренгейту;
+38 по Цельсию]
- Я люблю жару. Когда жарко, мне хорошо работается. Раздеться до
пояса, включить радио и выпить галон пива. Получается по десять страниц в
день. А уж в конце дня выйти на порог, на ветерок... божественно.
- И все-таки... - она сомневалась.
- Я подумывал снять Марстен Хауз, - осторожно начал он. - Даже
наводил справки. Но он продан.
- Марстен Хауз? - она недоверчиво улыбнулась. - Вы перепутали.
- Ничуть. На первом холме к северо-западу. Брукс-роуд.
- Продан? Бога ради, кому?..
- Хотел бы я знать. Мне говорят время от времени, что у меня винтиков
не хватает - а ведь я собирался только снять его. Агент ничего мне не
сказал. Это, кажется, мрачная тайна.
- Может, кто-нибудь со стороны хочет сделать из него дачу, -
предположила она. - Кто бы он ни был, он сошел с ума. Одно дело - обновить
поместье, но это место необновляемо. Дом развалился еще когда я была
ребенком. Бен, почему вам вздумалось снимать его?
- Вы были когда-нибудь внутри?
- Нет, только заглядывала в окно. А вы были?
- Да. Один раз.
- Жуткое место, правда?
Они замолчали, думая о Марстен Хаузе. Это воспоминание не было
окрашено пастелью ностальгии, как прочие. Скандал и насилие, связанные с
домом, случились раньше, чем родились они оба, но у маленьких городков
долгая память.
История Губерта Марстена и его жены Бидди служила городу "скелетом в
подвале". В двадцатые годы Губи был президентом большой грузоперевозочной
компании, которая, по слухам, после полуночи переключалась на более
доходную деятельность, переправляя канадское виски в Массачусетс.
Разбогатев, в 1928 году он перебрался с женой в Салем Лот, и в крахе
биржи 1929-го потерял большую часть своего состояния (даже Мэйбл Вертс не
знает, сколько именно). Следующие десять лет Марстен с женой прожили в
своем доме как отшельники. Видели их только по средам, когда они приезжали
за покупками. Ларри Маклеод, тогдашний почтальон, сообщил, что Марстены
выписывали четыре газеты: "Сэтеди Ивнинг Пост", "Нью-Йоркер" и толстый
журнал под названием "Поразительные истории". Раз в месяц приходил чек из
Массачусетса. Сквозь конверт Ларри разглядел, что это чек.
Ларри и нашел их летом 1939-го. Невостребованные газеты и журналы
забили их ящик доверху, и Ларри отправился к Марстен Хаузу, намереваясь
оставить их у передней двери.
Начинался август, и трава на Марстеновском переднем дворе поднялась
ростом с теленка. Жимолость густо оплела западную стену, и толстые шмели
лениво гудели над восково-белыми цветами. В те дни дом еще выглядел
красиво.
На середине дорожки, как пересказывали затаив дыхание каждому новому
члену Дамского благотворительного общества, Ларри почувствовал нехороший
запах - как от испорченного мяса. Почтальон постучал в парадную дверь и не
получил ответа. Он заглянул в замочную скважину, но ничего, кроме густой
темноты, не увидел. К счастью для себя, он не вошел, а отправился вокруг
дома, к задней двери. Там пахло сильнее. Ларри обнаружил, что задняя дверь
незаперта, и шагнул в кухню. Бидди Марстен лежала в углу, половина ее
головы была снесена в упор пулей тридцатого с чем-то калибра.
("Мухи, - всегда провозглашала в этом месте Одри Герси, - Ларри
рассказывал, что кухня кишела мухами. Они жужжали кругом, садились на...
вы понимаете, на что, и опять взлетали. Мухи".)
Ларри Маклеод повернулся и отправился обратно в город. Он разыскал
Норриса Варни - тогдашнего констебля, еще трех-четырех человек, и они
отправились на двух машинах в Марстен Хауз.
До сих пор никто из городка не посещал дом. А там было нечто
невообразимое. Дом Губерта Марстена оказался нагромождением самых
неожиданных и диких предметов, переплетением узких извилистых дорожек
между желтеющими кучами газет и журналов и связками роскошных,
переплетенных в кожу книг. Полные издания Диккенса, Скотта и Мэритета
реквизировала для публичной библиотеки Джерусалемз Лота предшественница
Лоретты Старчер, и там эти книги оставались до сих пор.
Джексон Герси подобрал и принялся перелистывать "Сэтеди Ивнинг Пост"
и нашел, к своему изумлению, долларовые бумажки, аккуратно приклеенные к
каждой странице.
Норрис Варни обнаружил, как повезло Ларри, не решившемуся войти в
парадную дверь. Дверная ручка оказалась привязанной к заряженному ружью,
пристроенному на стуле против двери так, чтобы наверняка убить вошедшего.
Были и другие ловушки, хотя и не столь смертоносные. Связка газет
весом в сорок фунтов висела над дверью столовой. Одна из ступенек лестницы
была подпилена и могла стоить кому-нибудь сломанной лодыжки. Скоро
выяснилось, что Губи Марстен был не просто каким-то там чокнутым, а
совершенным, классическим безумцем.
Его нашли в спальне на верхнем этаже, висящим на потолочной балке...
В детстве Сьюзен и ее подружки с наслаждением изводили друг друга
этими историями, подслушанными из разговоров взрослых. Даже теперь, через
восемнадцать лет, одна только мысль о Марстен Хаузе действовала на нее как
колдовское заклинание, вызывая болезненно ясные образы девочек,
скорчившихся в пустом деревянном сарае на заднем дворе у Эмми Роуклиф и
слушающих, как Эмми рассказывает с жуткой выразительностью: "Лицо его все
распухло, язык вывалился и торчал наружу, а на нем сидели мухи. Мама
говорила миссис Вертс..."
- ...место.
- Что? Простите, - она вернулась к настоящему с почти физическим
усилием. Бен уже сворачивал под въездную арку Салема Лота.
- Я говорю, что домишко с привидениями.
- Расскажите мне, как вы туда ходили.
Он добродушно рассмеялся и включил фары. Впереди лежала пустынная
аллея, обсаженная соснами и елями.
- Это началось как детская забава. Вспомните, это ведь был 1951-й, и
детишки еще не научились нюхать бензин из кульков, а ведь чем-то они
должны были заниматься. Я много играл с ребятишками из Угла... так еще
называют Южный Салем?
- Да.
- Особенно с Дэви Баркли, Чарли Джеймсом - его все звали Сынок,
Гарольдом Робертсоном, Флойдом Тиббитсом...
- С Флойдом? - вздрогнула она.
- Да, а вы его знаете?
- Я его уже забыла, - сказала она и, боясь, что голос ее выдаст,
заторопилась продолжить: - Сынок Джеймс здесь, у него бензозаправка на
Джойнтер-авеню. Гарольд Робертсон умер. Лейкемия.
- Они старше меня года на два. У них был клуб. Закрытый, разумеется.
Только Кровавые Пираты, и не меньше трех рекомендаций для вступления. - Он
хотел говорить легко, но в его голос пробилась старая горечь. - А я был
упрямый. Единственная вещь на свете, к которой я стремился... по крайней
мере, в то лето... - это стать Кровавым Пиратом. В конце концов они
смилостивились и назначили мне испытание, которое Дэви придумал на месте.
Мы все отправлялись к Марстен Хаузу, а я должен был войти и принести
что-нибудь изнутри. Как добычу. - Он издал смешок, но во рту у него
пересохло.
- И что же произошло?
- Я влез в окно. Дом все еще был полон дребедени - через двадцать
лет. Газеты, должно быть, вынесли во время войны, но все остальное было не
тронуто. В передней, на столе, лежал такой, знаете, снежный шар. Видели
такие? Внутри домик, и, если встряхнуть эту штуку, идет снег. Я положил
его в карман, но не ушел. Я хотел действительно испытать себя. Поэтому я
поднялся туда, где Марстен повесился.
- О, Боже!
- Вам не трудно достать мне сигарету? Я пытаюсь бросить, но сейчас
она мне нужна.
Сьюзен молча исполнила просьбу.
- Я крался по ступенькам - девятилетний малыш, перепуганный до
родимчика. Вокруг все скрипело и шелестело, и я слышал, как за штукатуркой
что-то разбегается во все стороны. Мне все чудилось, что кто-то за мной
крадется, и я боялся оглянуться, чтобы не увидеть Губи Марстена с
почерневшим лицом и петлей в руках.
Он крепко вцепился в руль. Вся легкость из его голоса исчезла.
Девушка даже немного испугалась: его лицо в свете приборной панели
покрылось глубокими морщинами человека, пробирающегося сквозь ненавистную
страну без всякой возможности ее покинуть.
- На верхней ступени лестницы я собрал все свое мужество и пробежал
через зал к той двери. Я собирался вбежать, схватить что-нибудь и убраться
к чертовой бабушке со всех ног. Дверь в конце зала была закрыта. Я видел,
как она все приближается и приближается, видел серебристую ручку, облезшую
в тех местах, где к ней прикасались. Когда я потянул за нее, нижняя планка
двери заскребла о порог и взвизгнула, как женщина от боли. Будь я в норме,
я бы убрался к чертовой бабушке немедленно. Но я был под завязку накачан
адреналином. Я ухватился за дверь обеими руками и потянул изо всех сил.
Она распахнулась. И за ней был Губи - он висел на потолочной балке, его
тело четко вырисовывалось на фоне окна.
- Ох, Бен, не надо... - проговорила она нервно.
- Нет, это чистая правда, - настаивал он. - Во всяком случае, правда
о том, что видел девятилетний мальчик и помнил почти всю жизнь мужчина.
Губи висел там, и лицо его вовсе не почернело. Оно было зеленое. Глаза
были закрыты. Руки белели... призрачно белели. А потом он открыл глаза.
Бен сделал огромную затяжку и вышвырнул сигарету в темноту за окном.
- Не стану гадать, за сколько миль слышали мой визг. Я удрал.
Свалился с половины лестницы, вскочил и помчался прямиком по дороге.
Мальчишки ждали меня примерно в полумиле оттуда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51