Минус ваши комиссионные,
разумеется.
- Откуда у вас все эти сведения?
- Вам этого знать не следует, мистер Кроккет. Условие номер два. Вы
ничего никому не расскажете о нашем сегодняшнем соглашении. Речь идет
только о двух партнерах-антикварах.
- Я не балаболка.
- Тем не менее я хочу запечатлеть в вашей голове всю серьезность
условия. Может прийти время, мистер Кроккет, когда вам захочется сообщить
кому-нибудь о нашей сегодняшней сделке. Если вы это сделаете, я узнаю. Я
вас уничтожу. Вы поняли?
- Как в дрянных шпионских фильмах, - сказал Ларри. Небрежно сказал,
но где-то внутри ощутил неприятную дрожь страха. Слова "я вас уничтожу"
прозвучали так же просто, как "добрый день". Они звучали правдиво. И
какого дьявола этот шут знает про Фрэнка Волша? Даже жена Ларри не знает
про Фрэнка Волша. - Третье условие?
- Дом нуждается в некотором ремонте. Мой партнер планирует сделать
его сам. Но вы будете его агентом. Время от времени понадобятся ваши
услуги, о которых также следует молчать. Вы поняли меня?
- Да, понял. Но вы, кажется, нездешний, ведь так?
- Разве это важно? - поднял брови Стрэйкер.
- А вы думали! Здесь вам не Бостон и не Нью-Йорк. Я сколько угодно
могу держать рот на замке - это ничему не поможет. Да одна только старая
Мэйбл Вертс всю жизнь проводит с биноклем у глаз.
- Нас не волнуют горожане. Моего партнера не волнуют горожане. Они -
как сороки на телефонных проводах. Поговорят и перестанут.
Ларри пожал плечами:
- Ваше дело.
- Верно, - согласился Стрэйкер. - Вы будете оплачивать все издержки и
хранить все документы. Вам возместят. Согласны?
Ларри слыл лучшим игроком в покер во всем округе Кэмберленд. Внешне
он был спокоен, но внутри бушевало пламя. Сделка, которую предлагает этот
сумасшедший, если попадается, то раз в жизни. Может, он из тех чокнутых
биллионеров, которые...
- Мистер Кроккет, я жду.
- У меня есть два собственных условия.
- А! - Стрэйкер выглядел вежливо-заинтересованным.
- Первое. Бумаги надо проверить.
- Разумеется.
- Второе. Если здесь кроется что-то незаконное, я не хочу знать об
этом. Я имею в виду...
При этих словах Стрэйкер откинул голову и издал предельно холодный и
бесчувственный смешок.
- Я сказал что-нибудь забавное? - осведомился Ларри без следа улыбки.
- О... а... конечно, нет, мистер Кроккет. Вы должны меня простить.
Ваше замечание позабавило меня по не относящимся к вам причинам. Что вы
хотели добавить?
- Насчет ремонта. Я не стану поставлять вам ничего, что сделает меня
козлом отпущения. Если вы собираетесь производить там ЛСД или взрывчатку
для хиппи - обустраивайтесь сами.
- Согласен, - улыбка ушла с лица Стрэйкера. - Мы сговорились?
Ларри сказал, испытывая странную нерешительность:
- Если бумаги в порядке, думаю, да.
Бумаги были в порядке. Компания, владеющая землей, предназначенной
под Портлендский торговый центр, оказалась дутой и не доставила хлопот.
Стрэйкер пришел еще в пятницу (в первый раз он приходил в понедельник), и
Ларри подписал договор. Подписал с сильным привкусом сомнения в горле.
Впервые он пренебрег правилом, которому до сих пор неукоснительно
следовал: не гадь, где кормишься. И, несмотря на неимоверную прибыль,
когда Стрэйкер прятал договор в свою папку, он почувствовал, что целиком
отдал себя во власть этого человека и его отсутствующего партнера мистера
Барлоу.
Но август прошел, лето соскользнуло в осень, осень в зиму, и он
ощутил облегчение. К весне он и вовсе сумел забыть, каким образом получил
бумаги, хранящиеся в сейфе Портлендского банка.
И тут начались события.
Этот писатель, Мерс, интересовался Марстен Хаузом и так странно
смотрел на Ларри.
Вчера пришло письмо и посылка от Стрэйкера. В сущности, это была
записка, а не письмо.
"Будьте добры, распорядитесь повесить прилагаемую табличку в окне
магазина.
Р.Т.Стрэйкер."
Табличка оказалась скромнее многих ей подобных:
"Откроется через неделю. Барлоу и Стрэйкер.
Изящная мебель. Отборный антиквариат".
А теперь эта машина у дверей Марстен Хауза. Он все еще смотрел на
нее, когда услышал над ухом:
- Заснул, Ларри?
Он подскочил и оглянулся. Рядом стоял Перкинс Джиллеспи, зажигающий
"Пэлл-Мэлл".
- Нет, - нервно рассмеялся Ларри. - Только задумался.
Перкинс посмотрел на Марстен Хауз, где сверкали на солнце хром и
сталь дверей, потом - на старую прачечную с новой вывеской в окне.
- И не ты один, пожалуй. Всегда славно заполучить в город новых
людей. Ты ведь с ними встречался, верно?
- С одним. В прошлом году.
- Мистер Барлоу или мистер Стрэйкер?
- Стрэйкер.
- Ничего человек?
- Трудно сказать, - отозвался Ларри и почувствовал желание облизнуть
губы. Но не стал их облизывать. - Мы говорили только о деле. Кажется, с
ним все о'кей.
- Хорошо. Это хорошо. Пошли. Я прогуляюсь с тобой до Замечательного.
Когда они переходили улицу, Лоуренс Кроккет думал о сделках с
дьяволом.

1:00 пополудни.
Сьюзен Нортон вошла в Салон Барбары, улыбаясь Бебс Гриффин - старшей
сестре Хола и Джека.
- Слава Богу, ты смогла принять меня так скоро.
- Без проблем среди недели, - сказала Бебс, включая фен. - Кошмар,
как душно. Вечером будет гроза.
Сьюзен взглянула на незапятнанное голубое небо.
- Ты думаешь?
- Да. Что ты хочешь, завивку?
- Конечно, - отозвалась Сьюзен, думая о Бене Мерсе, - да такую, как
будто я никогда не бывала в нашем городе.
- Да, - вздохнула Бебс, опуская на нее колпак, - все так говорят.
Вздох отдавал фруктовой резинкой. Бебс спросила Сьюзен, знает ли та,
что кто-то открыл новую мебельную лавку в Городской Лохани - дорогое,
похоже, заведение, - и хорошо бы там нашлась лампа под ее пару бра и, не
правда ли, мысль уйти из дому и перебраться в город была самая удачная
мысль в ее жизни, и, не правда ли, что чудесное лето в этом году. Досадно,
что кончается.

3:00 пополудни.
Бонни Сойер лежала на большой двуспальной кровати в своем доме на Дип
Кат-роуд. Это был не дрянной трейлер, а настоящий дом, с фундаментом и
подвалом. Ее муж Рэг, автомеханик, хорошо зарабатывал.
На ней ничего не было, кроме тонких голубых трусиков, и она
нетерпеливо поглядывала на часы. Две минуты четвертого - где он?
Входная дверь чуть-чуть приоткрылась, и заглянул Кори Брайант.
- Все о'кей? - шепнул он. Кори было только двадцать два года, и эта
связь с замужней женщиной, да еще такой сногсшибательной, как Бонни Сойер
- "Мисс Кэмберленд-1973", - делала его робким, нервным и грубым сразу.
Бонни улыбнулась, продемонстрировав восхитительные зубки.
- Если бы нет, мой дорогой, - ответила она, - в тебе бы уже проделали
такую дыру, что сквозь нее можно было бы смотреть телевизор.
Он вошел на цыпочках, и пояс со всякими приспособлениями - Кори уже
два года работал на телефонную компанию - забавно позвякивал при каждом
его шаге.
Бонни хихикнула и раскрыла объятия:
- Я тебя люблю, Кори. Ты прелесть.
Взгляд Кори наткнулся на темную тень под голубым нейлоном, и Кори
сделался больше грубым, чем нервным. Он забыл про цыпочки, он пошел к ней,
и, когда они соединились, где-то в лесу запела цикада.

4:00 пополудни.
Бен Мерс откинулся на стуле, закончив дневную работу. Он отказался от
прогулки в парке, чтобы отправиться обедать в Нортонам с чистой совестью,
и писал почти весь день без перерыва.
Он встал и потянулся, весь взмокший от пота, прислушиваясь к хрусту
собственных костей. Вытащил свежее полотенце и поторопился было в ванную -
прежде чем все вернутся с работы и туда будет не протолпиться.
Не дойдя до двери, он вдруг развернулся и подошел к окну. Что-то
бросилось ему в глаза. Не в городе - город передремывал день под небом
того особого глубокого оттенка голубизны, которым славится Англия в конце
лета.
Мартин Хауз. Отсюда, из окна, за асфальтовыми крышами двухэтажных
домов на Джойнтер-авеню и за парком, полным детей, уже вернувшихся из
школы, он выглядел миниатюрой, кукольным домиком. И это нравилось Бену.
Отсюда Марстен Хауз выглядел как нечто, с чем можно совладать. Взять в
руки и раздавить ладонями.
У дверей стоял автомобиль.
Бен замер с полотенцем через плечо, ощутив спазм необъяснимого ужаса.
Губы его беззвучно шевельнулись, будто произнося слово, никому - и ему
самому - непонятное.

5:00 пополудни.
Мэттью Берк вышел из школы высшей ступени и направился к своему
старенькому автомобилю.
В свои шестьдесят три - два года до законной отставки - он еще нес
полную нагрузку уроков английского, плюс внеклассная работа. Осенью это
была школьная постановка, и он только что закончил чтение трехактного
фарса под названием "Проблемы Чарли".
Из совершенно непригодного большинства он выбрал дюжину способных
кое-что запомнить и пересказать дрожащим монотонным голосом, а также
двух-трех ребят, способных на большее.
По теории Мэтта, школьная постановка должна походить на миску
"Кэмбелского супа": абсолютно безвкусна, но никому не повредит. Родители
придут в восторг, театральный критик из кэмберлендского "Лидера"
захлебнется многосложными эпитетами - за что ему и платят. Героиня, -
вероятно, на этот раз Рути Кроккет - влюбится в героя и, возможно, после
премьеры потеряет девственность.
В свои шестьдесят три он все еще любил учительствовать. Недостаток
строгости, не позволивший ему стать заместителем директора, самому Мэтту
никогда не мешал. Он спокойно читал сонеты Шекспира среди летящих
самолетиков и шариков жеваной бумаги; садился на кнопки и рассеянно их
отбрасывал, распоряжаясь открыть 467-ю страницу грамматики; доставал
сочинения из-под сверчков, лягушек в ящике, а один раз - из-под
семифутовой черной змеи.
Дети его не особенно любили, но многие научились уважать, а некоторые
даже поняли, что преданность делу и самоотверженность, как бы эксцентрично
и унизительно они не выглядели, достойны уважения.
Он сильно нажал на акселератор - мотор заглох. Мэтт выждал, снова
тронул машину и настроил радио на свой любимый рок-н-ролл.
Мэтт жил в маленьком домике на Таггарт Стрим-роуд и почти никого не
видел. Он никогда не был женат и обходился без всяких родственников. Это
был одинокий человек, но одиночество никак его не испортило.
Тени удлинились, вечер придал панораме города оттенки картин
французских импрессионистов. Мэтт взглянул направо, увидел мельком Марстен
Хауз - и взглянул снова.
- Ставни, - громко произнес он сквозь вскрики радио. Две отвалившихся
прежде ставни снова закрывали окна, придавая дому слепой таинственный вид.
Он взглянул в зеркальце заднего обзора и увидел у двери машину. Он
учительствовал в Салеме Лоте с 1952-го и ни разу не видел у этих дверей
автомобиля.
- Там что, поселился кто-нибудь? - спросил он неизвестно кого и
поехал дальше.

6:00 пополудни.
Отец Сьюзен, Билл Нортон, председатель городского управления,
обнаружил, к своему удивлению, что ему нравится Бен Мерс. Билл,
черноволосый, крупный, с телосложением грузовика, не пополнел и после
пятидесяти. С разрешения отца он ушел из одиннадцатого класса во флот, а в
двадцать четыре года вырвался оттуда и досдал школьные экзамены экстерном.
Он не испытывал ненависти к интеллектуалам, свойственной многим людям его
типа, но терпеть не мог кое-кого из длинноволосых мальчишек, которых
приводила домой Сьюзен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51