шупшит-шупшилыт, агыт керт! Поймали привидение, а что толку? Денег-то изваловских так и не нашли. Где они?
– Послушайте, Максим Петрович, – вставая из-за стола и подходя к Щетинину, сказал Костя, таинственно понижая голос. – Не там мы с вами ищем деньги…
– Как так – не там? – озадаченно поглядел Максим Петрович на Костю. – А где же?
– Деньги в доме! – дрожа от предвкушения победы и чуточку сам пугаясь своей категоричности, сказал Костя. – Деньги, Максим Петрович, в доме, и никто их не крал и красть не собирался!
Глава сорок седьмая
Долгим, изучающим взглядом Максим Петрович поглядел на Костю.
– Это ты в каком же таком журнале вычитал? – наконец серьезно спросил он. – В «Знание – сила», что ли?
– Что там – «Знание – сила»! – вспыхнув, за серьезностью старика угадывая злейшую иронию, отмахнулся Костя. – В «Знание – сила», если хотите знать, про китов: сто два кита выбросились на берег и покончили жизнь самоубийством. Вот как.
– Ну, киты – ладно. А причем деньги?
– А притом, милейший Максим Петрович, что привез я с собой один документик, – Костя похлопал по нагрудному карману пиджака, – на основании которого совершенно серьезно вам докладываю: деньги никто не брал, они – в доме.
Максим Петрович покосился на Костю, помолчал.
– А ты это… Не тово? – наконец с некоторым даже сочувствием, приставив указательный палец к виску и как бы ввинчивая его туда, спросил он.
Костя рассмеялся.
– Документик! – повторил он, уже явно торжествуя и больше не находя в себе силы скрывать это чувство.
– Хм… – задумался Максим Петрович, против своего желания покоряясь Костиной убежденности. – Деньги в доме… Ишь ты!
Он еще раз смерил Костю изучающим взглядом.
– Какая же тогда, по-твоему, цель убийства?
– По-ли-ти-чес-ка-я, – оглянувшись на Евстратова, чуть слышно, еле прошевелил губами Костя. – Э, да что ж нам с вами в жмурки играть! – Он достал из кармана бланк телефонограммы. – Вот, нате, почитайте сами… убедитесь. Ясно?
Глава сорок восьмая
Ворота изваловской усадьбы были распахнуты настежь, во дворе стоял, видимо, только что приехавший райпотребсоюзовский грузовик, возле которого не спеша прохаживался шофер и, пиная сапогом скаты, проверял – надежны ли? Из открытых дверей дома доносились чьи-то вперебой говорящие голоса.
– Что тут такое происходит? – спросил Максим Петрович, здороваясь с шофером.
– Да что, за вещами приехали, – ответил шофер, с грохотом откидывая задний борт. – Сейчас грузиться будем. К сестре, стало быть, перебирается хозяйка, в райцентр… Вон какое дело…
– Нет, как же так? Это нельзя! – встревожился Костя. – Это приостановить надо!
– Не волнуйся, – сказал Максим Петрович, подымаясь на крыльцо и сталкиваясь в дверях с Изваловой, за которой двое здоровенных молодцов, кряхтя и тяжело топая сапогами, волокли громоздкий, старинной работы, трехэтажный чудовищный буфет.
– Осторожней, осторожней! Резьбу не поломайте! – пятясь задом, командовала Извалова. – Ах, господи, да разве ж так можно… Яша! Яша! – пронзительно закричала она кому-то в дом. – Скажи им, чтоб поаккуратней! Вещь дорогая, а они…
– Здравствуйте, Евгения Васильевна, – подал голос Максим Петрович. – Ликвидируете хозяйство?
– Ах, это вы! – вздрогнула Извалова, оборачиваясь к Максиму Петровичу. – Да вот, видите… Яша! Яша! – снова закричала она.
Грузчики в нерешительности опустили буфет.
– Небось, не стеклянный, – проворчал один, – не расколется…
– Не стеклянный, не стеклянный! – раздраженно передразнил его внезапно возникший возле Малахин. – Говорят тебе, балда, полегше ворочай! А, товарищ Щетинин!
На грубоватом кирпичном лице Малахина появилась любезная и даже восхищенная улыбка.
– Ну, поздравляю, поздравляю… Каюсь: сомневался в успехе, уверен был, что не найдете негодяя… Да и многие, знаете ли, не очень-то верили, зато, как узнали, – можете себе представить? – весь райцентр всполошился! Мне докладывают: товарищ Муратов привез преступника! Да ну, бросьте, говорю, не разыгрывайте, не может быть… Что вы думаете? Сам бегал в больницу смотреть, – его товарищ Муратов в больницу определил, – ну и горилл! Форменный горилл! Хотя, простите, не совсем понимаю – к чему такая гуманность? Сукинова сына повесить мало, а его – в больницу!
Малахин трещал, слова из него сыпались, сыпались, он весь лучился; раза два принимался трясти Максим Петровичеву руку:
– За проявленную, так сказать, настойчивость… в деле розыска…
– Жалко вот только, что деньги не нашлись, – огорченно вздохнула Извалова.
– Да, деньги, деньги! – Малахин покрутил головой. – Что они только делают! Горилл, горилл, а ведь вот, подите – польстился… Ну, давай, давай, чего стали! – повернулся он к грузчикам. – Этак мы и до ночи не управимся…
– Извините, Евгения Васильевна, – подчеркнуто вежливо, обращаясь именно к ней, к хозяйке, а не к Малахину, сказал Максим Петрович, – но с погрузкой ваших вещей придется повременить.
– Почему? – спросила Извалова.
– Нам необходимо произвести тщательный обыск в доме, – объяснил Максим Петрович. – Это, между прочим, в ваших же интересах. Дело в том, Евгения Васильевна, что у нас появились довольно веские основания предполагать, что деньги находятся именно в доме.
– Раз-два – взяли! Еще раз – взяли!
Грузчики, помогая себе зычными возгласами, снова навалились на неподъемный буфет, да, видно, усердие их было не совсем ловким: в деревянной махине что-то тут же жалобно заскрипело, а скрип этот завершился оглушительным треском.
– Яша! – простонала Извалова. Она рванулась было к грузчикам, однако удержалась – то, о чем сказал Щетинин, было куда важнее всяких буфетов.
– Ну, пожалуйста, пожалуйста, – живо сказала Извалова. – Дай бог, чтоб нашлись, но только как же так – я не понимаю, ведь я сама прятала… Неужели…
– Да вот, представьте себе. Итак… – Максим Петрович оглянулся, отыскивая взглядом Евстратова, который сразу, войдя во двор, отстал, куда-то исчез, а сейчас бродил по малиннику, к чему-то внимательно приглядываясь, словно что-то ища…
– Товарищ Поперечный! – позвал Максим Петрович Костю. – Будьте добры, пригласите сюда участкового уполномоченного…
Подошел Евстратов, держа в руке длинный гаечный ключ.
– В малиннике нашел, – пояснил он. – Вещь полезная, а валяется, ишь, заржавел как! Виноват, товарищ капитан, – добродушно улыбнулся Евстратов, встретив строгий, вопрошающий взгляд Щетинина. – Увлекся… Сентябрь месяц, понимаете, а глядите – ягода! Последушки…
На его широкой ладони краснели собранные им в малиннике ягоды. Максим Петрович укоризненно покачал головой. «Ведь вот, – подумал он, – и не мальчик как будто, а тоже – вроде Кости… Ягодками увлекся!».
Максим Петрович взял ключ, повертел его в руках. Тяжелый, черт! Грубо высеченные зубилом, на нем четко виднелись кривоватые буквы: «С. Л.». Какое-то неприятное воспоминание было связано с тяжелым железным ключом… Какое? А! Тогда ночью, когда ловили «привидение», в малиннике, за конурою убитого Пирата, больно ушиб ногу об этот самый ключ…
– Ваше хозяйство? – Максим Петрович протянул Изваловой ключ.
– Не знаю… Валерьяна Александрыча, может быть, – пожала плечами Извалова. – Я в этих железяках не разбираюсь…
– Ну, ладно, – сказал Максим Петрович, кладя ключ на подоконник. – Давайте приступать.
Начали с дальней комнаты – той самой спальни, где стоял комод, из которого, по утверждению Изваловой, были похищены деньги. Искали тщательно, проверяя, прощупывая, перетряхивая каждую вещь, пробуя половицы, обстукивая стены, шаря в отдушниках, в топках двух печей. С детским любопытством, вытянув шеи, ходили понятые. Ими были те двое грузчиков, с которыми пререкался Малахин. Сам он ни минуты не оставался бездеятельным: стараясь всячески помочь работникам милиции, передвигал мебель, прощупывал матрацы, присматривался к половицам, пробовал приподнять иные из них, казавшиеся подозрительными, подавал советы. Его маленькие вострые глазки зорко поглядывали из-под набрякших, склеротических, чуть подрагивающих век, внимательно следя за тем, как перетряхивались, прощупывались одеяла, одежда, как перебиралось содержимое ящиков, шкафов, сундуков, каких-то затрапезных, кисловато и остро пахнущих прадедовских укладок.
Всякий раз, как обшаривались печные отдушники, у Кости замирало сердце: вот сейчас… вот сейчас… Их было три в доме – с медными блестящими закрышечками на цепочках, – и все три оказались пустыми. Наконец он не выдержал:
– Позвольте мне… У меня руки длинные, тут нужно поглубже залезать, – просительно сказал Костя, и, засучив рукав рубахи до самого плеча, проверил каждый из отдушников, весь перемазавшись той самой черной, жирной сажею, которую так живо представлял себе еще в вагоне, думая о поисках спрятанных денег, но так ничего и не нашел.
Возбуждение его упало, он весь потух, сомнение закрадывалось в душу, просачивалось по капельке. Некоторое время он совершенно механически продолжал обыск, помогая Максиму Петровичу и Евстратову выдвигать и задвигать ящики, подымать диванный матрац, обстукивать стены, перебирать, перелистывать бумаги и книги покойного Извалова.
Евгения Васильевна ходила, затаив дыхание, почему-то на цыпочках, иногда удивленно вскрикивая, хлопая в ладошки, когда обнаруживалась какая-нибудь вещица, давно пропавшая, о которой все уже позабыли – очки Валерьяна Александровича, завалившиеся за шкаф, косынка с эмблемой молодежного фестиваля, бог весть как очутившаяся в пыльном чреве старого дивана, чайная ложечка, трубочка бигуди… Вскрикивала и смеялась она деланно, кокетливо, играя под девочку, и это раздражало Костю, он искоса, неприязненно поглядывал на нее, так же, как и тогда, летом, когда она неожиданно застала его в пустом доме… Но четверть часа спустя забыл и про Извалову и про отдушники, когда в старом, запыленном сундуке, в куче бумажного хлама, обнаружил растрепанный переплетенный комплект журнала «Мир Приключений» за тысячу девятьсот девятый год.
– Разрешите мне взять на несколько дней это? – краснея, конфузясь, как школьник, обратился он к Изваловой.
– Ах, да пожалуйста, возьмите совсем, – сказала она, даже и не взглянув на книгу. – Я все равно хотела выбросить этот хлам…
Костя был счастлив. Он так и впился в старую, пахнущую мышами и затхлостью сундука книгу.
Но вот обыск закончился. Ни в доме, ни на чердаке, ни в сарае не нашлось ничего похожего на то, что искали.
Максим Петрович устало опустился на круглый табурет возле пианино.
– Теперь можно грузить? – робко спросила Извалова.
– Пожалуйста, – рассеянно ответил Максим Петрович, открывая крышку пианино. – Да, Евгения Васильевна! – окликнул он Извалову, кинувшуюся было к грузчикам, возле которых уже громыхал горластый Малахин. – Простите, на минуточку…
– Да? – обернулась Извалова.
– Я бы, знаете, советовал вам инструментик отремонтировать как следует, – сказал Максим Петрович, беря несколько аккордов. – Очень уж он у вас запущен…
Он довольно бойко отстукал какую-то простенькую пьеску, затем, наклонив голову, прислушиваясь, побубнил по басовым клавишам, что-то сердито хмыкнул и неожиданно, шумно, с тою мнимою техничностью, какой любят щегольнуть профессионалы-настройщики, в каком-то бравурном упражнении промчался пальцами по всей клавиатуре – от нижнего до верхнего регистров, но вдруг, оборвав игру, стал выстукивать несколько самых крайних верхних клавиш. Они не звучали, издавали пустой деревянный туповатый стук, словно что-то мешало молоточкам прикоснуться к струнам.
– Странно… – весь насторожившись, с некоторой даже тревогой в голосе пробормотал Максим Петрович.
Профессионально точным движением он снял переднюю стенку корпуса пианино. Ослепительно, словно косые струи солнечного дождя, блеснули золотые струны – волшебная, таинственная внутренность инструмента, и на клавиатуру с легким, сухим стуком упал небольшой сверток…
– Ах!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
– Послушайте, Максим Петрович, – вставая из-за стола и подходя к Щетинину, сказал Костя, таинственно понижая голос. – Не там мы с вами ищем деньги…
– Как так – не там? – озадаченно поглядел Максим Петрович на Костю. – А где же?
– Деньги в доме! – дрожа от предвкушения победы и чуточку сам пугаясь своей категоричности, сказал Костя. – Деньги, Максим Петрович, в доме, и никто их не крал и красть не собирался!
Глава сорок седьмая
Долгим, изучающим взглядом Максим Петрович поглядел на Костю.
– Это ты в каком же таком журнале вычитал? – наконец серьезно спросил он. – В «Знание – сила», что ли?
– Что там – «Знание – сила»! – вспыхнув, за серьезностью старика угадывая злейшую иронию, отмахнулся Костя. – В «Знание – сила», если хотите знать, про китов: сто два кита выбросились на берег и покончили жизнь самоубийством. Вот как.
– Ну, киты – ладно. А причем деньги?
– А притом, милейший Максим Петрович, что привез я с собой один документик, – Костя похлопал по нагрудному карману пиджака, – на основании которого совершенно серьезно вам докладываю: деньги никто не брал, они – в доме.
Максим Петрович покосился на Костю, помолчал.
– А ты это… Не тово? – наконец с некоторым даже сочувствием, приставив указательный палец к виску и как бы ввинчивая его туда, спросил он.
Костя рассмеялся.
– Документик! – повторил он, уже явно торжествуя и больше не находя в себе силы скрывать это чувство.
– Хм… – задумался Максим Петрович, против своего желания покоряясь Костиной убежденности. – Деньги в доме… Ишь ты!
Он еще раз смерил Костю изучающим взглядом.
– Какая же тогда, по-твоему, цель убийства?
– По-ли-ти-чес-ка-я, – оглянувшись на Евстратова, чуть слышно, еле прошевелил губами Костя. – Э, да что ж нам с вами в жмурки играть! – Он достал из кармана бланк телефонограммы. – Вот, нате, почитайте сами… убедитесь. Ясно?
Глава сорок восьмая
Ворота изваловской усадьбы были распахнуты настежь, во дворе стоял, видимо, только что приехавший райпотребсоюзовский грузовик, возле которого не спеша прохаживался шофер и, пиная сапогом скаты, проверял – надежны ли? Из открытых дверей дома доносились чьи-то вперебой говорящие голоса.
– Что тут такое происходит? – спросил Максим Петрович, здороваясь с шофером.
– Да что, за вещами приехали, – ответил шофер, с грохотом откидывая задний борт. – Сейчас грузиться будем. К сестре, стало быть, перебирается хозяйка, в райцентр… Вон какое дело…
– Нет, как же так? Это нельзя! – встревожился Костя. – Это приостановить надо!
– Не волнуйся, – сказал Максим Петрович, подымаясь на крыльцо и сталкиваясь в дверях с Изваловой, за которой двое здоровенных молодцов, кряхтя и тяжело топая сапогами, волокли громоздкий, старинной работы, трехэтажный чудовищный буфет.
– Осторожней, осторожней! Резьбу не поломайте! – пятясь задом, командовала Извалова. – Ах, господи, да разве ж так можно… Яша! Яша! – пронзительно закричала она кому-то в дом. – Скажи им, чтоб поаккуратней! Вещь дорогая, а они…
– Здравствуйте, Евгения Васильевна, – подал голос Максим Петрович. – Ликвидируете хозяйство?
– Ах, это вы! – вздрогнула Извалова, оборачиваясь к Максиму Петровичу. – Да вот, видите… Яша! Яша! – снова закричала она.
Грузчики в нерешительности опустили буфет.
– Небось, не стеклянный, – проворчал один, – не расколется…
– Не стеклянный, не стеклянный! – раздраженно передразнил его внезапно возникший возле Малахин. – Говорят тебе, балда, полегше ворочай! А, товарищ Щетинин!
На грубоватом кирпичном лице Малахина появилась любезная и даже восхищенная улыбка.
– Ну, поздравляю, поздравляю… Каюсь: сомневался в успехе, уверен был, что не найдете негодяя… Да и многие, знаете ли, не очень-то верили, зато, как узнали, – можете себе представить? – весь райцентр всполошился! Мне докладывают: товарищ Муратов привез преступника! Да ну, бросьте, говорю, не разыгрывайте, не может быть… Что вы думаете? Сам бегал в больницу смотреть, – его товарищ Муратов в больницу определил, – ну и горилл! Форменный горилл! Хотя, простите, не совсем понимаю – к чему такая гуманность? Сукинова сына повесить мало, а его – в больницу!
Малахин трещал, слова из него сыпались, сыпались, он весь лучился; раза два принимался трясти Максим Петровичеву руку:
– За проявленную, так сказать, настойчивость… в деле розыска…
– Жалко вот только, что деньги не нашлись, – огорченно вздохнула Извалова.
– Да, деньги, деньги! – Малахин покрутил головой. – Что они только делают! Горилл, горилл, а ведь вот, подите – польстился… Ну, давай, давай, чего стали! – повернулся он к грузчикам. – Этак мы и до ночи не управимся…
– Извините, Евгения Васильевна, – подчеркнуто вежливо, обращаясь именно к ней, к хозяйке, а не к Малахину, сказал Максим Петрович, – но с погрузкой ваших вещей придется повременить.
– Почему? – спросила Извалова.
– Нам необходимо произвести тщательный обыск в доме, – объяснил Максим Петрович. – Это, между прочим, в ваших же интересах. Дело в том, Евгения Васильевна, что у нас появились довольно веские основания предполагать, что деньги находятся именно в доме.
– Раз-два – взяли! Еще раз – взяли!
Грузчики, помогая себе зычными возгласами, снова навалились на неподъемный буфет, да, видно, усердие их было не совсем ловким: в деревянной махине что-то тут же жалобно заскрипело, а скрип этот завершился оглушительным треском.
– Яша! – простонала Извалова. Она рванулась было к грузчикам, однако удержалась – то, о чем сказал Щетинин, было куда важнее всяких буфетов.
– Ну, пожалуйста, пожалуйста, – живо сказала Извалова. – Дай бог, чтоб нашлись, но только как же так – я не понимаю, ведь я сама прятала… Неужели…
– Да вот, представьте себе. Итак… – Максим Петрович оглянулся, отыскивая взглядом Евстратова, который сразу, войдя во двор, отстал, куда-то исчез, а сейчас бродил по малиннику, к чему-то внимательно приглядываясь, словно что-то ища…
– Товарищ Поперечный! – позвал Максим Петрович Костю. – Будьте добры, пригласите сюда участкового уполномоченного…
Подошел Евстратов, держа в руке длинный гаечный ключ.
– В малиннике нашел, – пояснил он. – Вещь полезная, а валяется, ишь, заржавел как! Виноват, товарищ капитан, – добродушно улыбнулся Евстратов, встретив строгий, вопрошающий взгляд Щетинина. – Увлекся… Сентябрь месяц, понимаете, а глядите – ягода! Последушки…
На его широкой ладони краснели собранные им в малиннике ягоды. Максим Петрович укоризненно покачал головой. «Ведь вот, – подумал он, – и не мальчик как будто, а тоже – вроде Кости… Ягодками увлекся!».
Максим Петрович взял ключ, повертел его в руках. Тяжелый, черт! Грубо высеченные зубилом, на нем четко виднелись кривоватые буквы: «С. Л.». Какое-то неприятное воспоминание было связано с тяжелым железным ключом… Какое? А! Тогда ночью, когда ловили «привидение», в малиннике, за конурою убитого Пирата, больно ушиб ногу об этот самый ключ…
– Ваше хозяйство? – Максим Петрович протянул Изваловой ключ.
– Не знаю… Валерьяна Александрыча, может быть, – пожала плечами Извалова. – Я в этих железяках не разбираюсь…
– Ну, ладно, – сказал Максим Петрович, кладя ключ на подоконник. – Давайте приступать.
Начали с дальней комнаты – той самой спальни, где стоял комод, из которого, по утверждению Изваловой, были похищены деньги. Искали тщательно, проверяя, прощупывая, перетряхивая каждую вещь, пробуя половицы, обстукивая стены, шаря в отдушниках, в топках двух печей. С детским любопытством, вытянув шеи, ходили понятые. Ими были те двое грузчиков, с которыми пререкался Малахин. Сам он ни минуты не оставался бездеятельным: стараясь всячески помочь работникам милиции, передвигал мебель, прощупывал матрацы, присматривался к половицам, пробовал приподнять иные из них, казавшиеся подозрительными, подавал советы. Его маленькие вострые глазки зорко поглядывали из-под набрякших, склеротических, чуть подрагивающих век, внимательно следя за тем, как перетряхивались, прощупывались одеяла, одежда, как перебиралось содержимое ящиков, шкафов, сундуков, каких-то затрапезных, кисловато и остро пахнущих прадедовских укладок.
Всякий раз, как обшаривались печные отдушники, у Кости замирало сердце: вот сейчас… вот сейчас… Их было три в доме – с медными блестящими закрышечками на цепочках, – и все три оказались пустыми. Наконец он не выдержал:
– Позвольте мне… У меня руки длинные, тут нужно поглубже залезать, – просительно сказал Костя, и, засучив рукав рубахи до самого плеча, проверил каждый из отдушников, весь перемазавшись той самой черной, жирной сажею, которую так живо представлял себе еще в вагоне, думая о поисках спрятанных денег, но так ничего и не нашел.
Возбуждение его упало, он весь потух, сомнение закрадывалось в душу, просачивалось по капельке. Некоторое время он совершенно механически продолжал обыск, помогая Максиму Петровичу и Евстратову выдвигать и задвигать ящики, подымать диванный матрац, обстукивать стены, перебирать, перелистывать бумаги и книги покойного Извалова.
Евгения Васильевна ходила, затаив дыхание, почему-то на цыпочках, иногда удивленно вскрикивая, хлопая в ладошки, когда обнаруживалась какая-нибудь вещица, давно пропавшая, о которой все уже позабыли – очки Валерьяна Александровича, завалившиеся за шкаф, косынка с эмблемой молодежного фестиваля, бог весть как очутившаяся в пыльном чреве старого дивана, чайная ложечка, трубочка бигуди… Вскрикивала и смеялась она деланно, кокетливо, играя под девочку, и это раздражало Костю, он искоса, неприязненно поглядывал на нее, так же, как и тогда, летом, когда она неожиданно застала его в пустом доме… Но четверть часа спустя забыл и про Извалову и про отдушники, когда в старом, запыленном сундуке, в куче бумажного хлама, обнаружил растрепанный переплетенный комплект журнала «Мир Приключений» за тысячу девятьсот девятый год.
– Разрешите мне взять на несколько дней это? – краснея, конфузясь, как школьник, обратился он к Изваловой.
– Ах, да пожалуйста, возьмите совсем, – сказала она, даже и не взглянув на книгу. – Я все равно хотела выбросить этот хлам…
Костя был счастлив. Он так и впился в старую, пахнущую мышами и затхлостью сундука книгу.
Но вот обыск закончился. Ни в доме, ни на чердаке, ни в сарае не нашлось ничего похожего на то, что искали.
Максим Петрович устало опустился на круглый табурет возле пианино.
– Теперь можно грузить? – робко спросила Извалова.
– Пожалуйста, – рассеянно ответил Максим Петрович, открывая крышку пианино. – Да, Евгения Васильевна! – окликнул он Извалову, кинувшуюся было к грузчикам, возле которых уже громыхал горластый Малахин. – Простите, на минуточку…
– Да? – обернулась Извалова.
– Я бы, знаете, советовал вам инструментик отремонтировать как следует, – сказал Максим Петрович, беря несколько аккордов. – Очень уж он у вас запущен…
Он довольно бойко отстукал какую-то простенькую пьеску, затем, наклонив голову, прислушиваясь, побубнил по басовым клавишам, что-то сердито хмыкнул и неожиданно, шумно, с тою мнимою техничностью, какой любят щегольнуть профессионалы-настройщики, в каком-то бравурном упражнении промчался пальцами по всей клавиатуре – от нижнего до верхнего регистров, но вдруг, оборвав игру, стал выстукивать несколько самых крайних верхних клавиш. Они не звучали, издавали пустой деревянный туповатый стук, словно что-то мешало молоточкам прикоснуться к струнам.
– Странно… – весь насторожившись, с некоторой даже тревогой в голосе пробормотал Максим Петрович.
Профессионально точным движением он снял переднюю стенку корпуса пианино. Ослепительно, словно косые струи солнечного дождя, блеснули золотые струны – волшебная, таинственная внутренность инструмента, и на клавиатуру с легким, сухим стуком упал небольшой сверток…
– Ах!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94