Джеззар удавил нескольких своих жен, не затрудняясь проверкой слухов об их неверности, изувечил ближайших советников, чтобы помнили, кто хозяин, и утопил раздражавших его генералов и капитанов. Такая жестокость, как полагал Мухаммед, была необходима. Эту провинцию населяли многочисленные религиозные и этнические группы, которые чувствовали себя здесь так же спокойно, как кальвинисты на пиршестве католиков. Вторжение в Египет породило новый поток беженцев в Святую землю, Ибрагим-бей привел сюда своих мамелюков и поисках опоры и защиты. В ожидании французского вторжения прибывали сюда и новые оттоманские рекруты, а британское золото и обещание морской поддержки разгорячили их и без того горячую южную кровь. Одна половина населения шпионила за другой половиной, и каждый клан, секта или верующие многочисленных конфессий глубокомысленно взвешивали возможности Джеззара и пока непобедимых французов. Вести о поразительных победах Наполеона в Египте, последней из которых стало подавление мятежа в Каире, потрясли всю Оттоманскую империю.
Я знал также, что Наполеон еще надеялся в конечном счете объединиться с силами Типу Султана, известного франкофила, сражающегося с войсками губернатора Британской Индии Ричарда Уэлсли. Крайне честолюбивый Бонапарт уже собирал верблюжий корпус, рассчитывая в итоге пересечь восточные пустыни более успешно, чем Александр. Этот двадцатидевятилетний корсиканец хотел превзойти великого македонца, стремительно проскакав до Южной Индии, чтобы примкнуть к «гражданину Типу» и лишить Британию ее богатейшей колонии.
По заданию Смита мне надлежало разобраться в жуткой мешанине взглядов и предпочтений местного населения.
– Палестина похожа на запутанное скопище праведников, – заметил я Мухаммеду, плетясь рядом с ним по пыльной дороге на спине моего худосочного осла, хребет которого по жесткости мог сравниться со стволом гикори, к тому же это животное едва ли способно было быстро передвигаться даже под весом десятилетнего ребенка. – А фракций тут у вас не меньше, чем в городском совете Нью-Гемпшира.
– Все люди здесь у нас святые, – мирно сказал Мухаммед, – но нет ничего более раздражающего, чем равно святой сосед, исповедующий другую веру.
Аминь, верно сказано. Для иного человека убежденность в своей правоте оборачивается уверенностью в неправоте соседа, что является причиной половины мировых кровопролитий. Французы и англичане могут служить прекрасным примером, продолжая обрушивать друг на друга бортовые залпы и спорить, кто из них более демократичен: Французская республика с ее кровавой гильотиной или Британский парламент с его долговыми тюрьмами. Прежде, живя в Париже и интересуясь только карточными играми, женщинами да случайными фрахтовыми контрактами, я ни к кому не испытывал особой неприязни, да и мною, насколько я помню, все были довольны. Но выигрыш пресловутого медальона привел меня в Египетский поход, к знакомству с Астизой, Наполеоном, Сиднеем Смитом, и вот я уже погоняю эту бедную скотину к мировой столице твердолобой вечной вражды. В тысячный раз я задумался о том, что же меня довело до такой жизни.
Из-за позднего выхода и неторопливой поступи верблюжьего каравана мы долго добирались до Иерусалима, прибыв туда в сумерках третьего дня. Это утомительное путешествие и извилистые узкие дороги, которые мог перегородить любой обладающий чувством собственного достоинства козел и, очевидно, не приводившиеся в порядок со времен Понтия Пилата, за малое время привели нас от бурых, поросших клочковатым кустарником холмов в предгорья, напоминающие крутизной Аппалачские горы. Мы вскарабкались к селению Баб аль-Вад, к соснам и можжевельникам, зеленеющим над побуревшими осенними лугами. Воздух стал значительно холоднее и суше. Поднимаясь и опускаясь, обходя непреодолимые преграды, мы продолжали путь вместе с кричащими ослами, пускающими ветры и покрытыми пеной верблюдами, оставляя на обочинах повозки перегонщиков скота, чьи быки бодались, пока их хозяева спорили друг с другом. Мы обогнали облаченных в коричневые рясы монахов и миссионеров из Армении, бородатых ортодоксальных иудеев с длинными пейсами, сирийских купцов, одного или двух французских переселенцев, занявшихся торговлей хлопком, и неисчислимые группы замотанных в тюрбаны мусульман, уныло постукивающих суковатыми посохами. Словно пенные водные потоки, струились вниз по склонам гор гонимые бедуинами стада овец и коз, а по обочинам дорог соблазнительно покачивали бедрами юные селянки, ловко удерживая на головах большие глиняные кувшины. Талии женщин были затянуты яркими кушаками, а темные глаза блестели, как черные камушки на речном дне.
К сожалению, девушки, приходившие к нам в гостиницы, выглядели значительно менее соблазнительными. Впрочем, не слишком привлекательными выглядели и сами гостиницы, называемые здесь караван-сараями, – зачастую они представляли собой просто обнесенные стенами дворы, разделенные на кишащие блохами загоны. Нам также встречались отряды воинственных всадников, которые в четырех разных местах стребовали с нас дань за проезд. И всякий раз я ожидал, что мои проводники потребуют у меня несправедливо завышенную долю. Эти сборщики дорожной дани казались мне обычными грабителями, но Мухаммед уверял, что эти местные деревенские бандиты не подпускают к дороге гораздо более страшных головорезов и каждая деревня имеет право на долю дорожной мзды, так называемый гафар. Вероятно, он говорил правду, ведь налоги на защиту от грабителей взимают власти всех стран земли. Эти вооруженные мужланы были чем-то средним между частными вымогателями и полицейскими чиновниками.
Когда я забывал о растущей утечке монет из кошелька, то начинал замечать своеобразное очарование Израиля. Хотя Палестина и не выглядела столь древней, как Египет, зато была настолько общеизвестной, что, казалось, в ушах звучат голоса давно ушедших иудейских героев, христианских святых и мусульманских завоевателей. Мощные стволы оливковых деревьев достигали в обхвате размеров винной бочки, а раскидистые кроны за бесчисленные века успели сплестись в плотные шатры. Останки исторических руин встречались на склоне каждого холма. Останавливаясь на водопой, мы спускались к источникам или колодцам по скалистым уступам, истертым и отполированным множеством сандалий и башмаков, которые топтали их на протяжении тысячелетий. Как и в Египте, здесь сияло яркое солнце, разительно отличающееся от туманного светила Европы. Воздух также имел особый привкус пыли, наводящий на мысль о многовековой истории и множестве живших здесь народов, вдыхавших его до нас.
А в одном из караван-сараев мне напомнили, что я не слишком отдалился от того мира, где был создан мой медальон. Нам встретился один чудак неопределенного вероисповедания и возраста, получавший скудную пищу от хозяина за поденную работу, причем он выглядел таким кротким и непритязательным, что мы обратили на него внимание, лишь когда нам понадобилась кружка воды и лишняя овчина для лежанки. Особое внимание я мог бы уделить юной служанке, но потрепанный, машущий метлой парень меня совершенно не заинтересовал, поэтому когда я разделся после полуночи и на мгновение выложил моих золотых серафимов, то испуганно отскочил, столкнувшись с ним и впервые осознав его присутствие. Он таращил глаза на моих распростерших блестящие крылья ангелочков, и сначала я подумал, что этот старый босяк крутится тут в надежде поживиться чужим добром. Но вместо этого он попятился, оцепенев от ужаса.
Я накрыл серафимов бельем, их блеск исчез, словно загашенное пламя свечи.
– Тайный знак, – пробурчал он по-арабски.
– Что?
– Стрелы шайтана. Да защитит вас милосердный Аллах.
Он вел себя как настоящий безумец. И все же его перепуганный вид встревожил меня.
– Это моя личная реликвия. Держи язык за зубами.
– Мой имам по секрету рассказал мне о ней. И о логове…
– О каком логове?
Они же хранились в тайнике Великой пирамиды!
– Логове Апопа, – буркнул он и, ничего больше не добавив, развернулся и убежал.
В общем, я был поражен не меньше, чем в тот момент, когда сработали подвески священного медальона. Апоп! Так называют змеиного бога, или демона, чье логово, по утверждению Астизы, находилось в недрах Египта. Я не воспринял ее слова серьезно – в конце концов, я же ученик Франклина, здравомыслящий западный человек, – но что-то же двигалось в той дымящейся пропасти, к которой мне совершенно не хотелось приближаться. Однако я надеялся, что весь гот кошмар и сам Апоп остались далеко позади в Египте… А теперь его имя произнесли вновь! Клянусь шакалоголовым Анубисом, мне более чем хватило языческих богов и богинь, испортивших мне жизнь, точно нежеланные родственники, натащившие грязи в дом на своих ботинках. И вот некий дряхлый подметала опять произнес змеиное имя. Наверняка это ничего не значащее совпадение, но оно привело меня в смятение.
Я поспешно оделся, вновь спрятав ангелочков, и быстро вышел из крохотной спальни, чтобы найти улизнувшего старика и спросить его, что означало в здешних краях это имя.
Но он точно сквозь землю провалился. А утром владелец постоялого двора сказал, что этот слуга, очевидно, сбежал, прихватив с собой свои убогие пожитки.
И вот наконец мы прибыли к легендарному Иерусалиму. Признаюсь, вид его меня совершенно потряс. Город теснился на одном из множества холмов, и с трех сторон его окружали крутые склоны узких долин. А с четвертой, северной стороны обычно приходили захватчики. На окрестных взгорьях раскинулись оливковые рощи, виноградники и фруктовые сады, да и сам город напоминал цветущий сад. На несколько миль протянулось надежно защищавшее жителей кольцо внушительных крепостных стен, воздвигнутых по приказу мусульманского султана Сулеймана Великолепного. Ко времени нашего прибытия в городе обитало около девяти тысяч человек, живущих за счет паломников, скромного гончарного и мыловаренного производства. Вскоре я выяснил, что тысячи четыре горожан были мусульманами, тысячи три – христианами и около двух тысяч – иудеями.
Украшением города несомненно служили его здания. Золотой купол важнейшей мусульманской мечети Омара, возведенной над священной скалой, сверкал в лучах закатного солнца. Ближе к тому месту, где мы остановились, возле Яффских ворот высилась древняя военная цитадель, ее зубчатые бастионы завершались круглой, похожей на маяк башней. Такие же огромные каменные глыбы, какие я видел в Египте, образовывали и фундамент здешней крепости. Подобные глыбы я заметил потом также на Храмовой горе, на площади древнего иудейского храма, хотя ныне они служили основанием для главной городской мечети. Очевидно, Иерусалим заложили древние титаны.
На фоне небесной синевы темнели очертания многочисленных куполов, минаретов и колоколен, возведенных крестоносцами или прочими завоевателями, которые стремились увековечить в священном строении, прославляющем их веру, память об очередной кровавой бойне. Создавалось впечатление, что эти богоугодные строения соперничают друг с другом, как овощные прилавки на субботнем базаре; звон христианских колоколов перемежался криками муэдзинов и монотонным бормотанием иудейских богомольцев. Виноградные лозы, наряду с цветами и кустарниками, скрывали трещины полуразрушенных стен, а на площадях и в садах высились мощные стволы пальм. Спускающиеся от крепостных стен рощи оливковых деревьев распространялись по каменистым долинам, где дымились кучи сжигаемого мусора. От этих земных адских свалок взгляд возносился к небесам, там кружили птичьи стаи под божественными облачными чертогами, совершенными по своим изысканным формам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Я знал также, что Наполеон еще надеялся в конечном счете объединиться с силами Типу Султана, известного франкофила, сражающегося с войсками губернатора Британской Индии Ричарда Уэлсли. Крайне честолюбивый Бонапарт уже собирал верблюжий корпус, рассчитывая в итоге пересечь восточные пустыни более успешно, чем Александр. Этот двадцатидевятилетний корсиканец хотел превзойти великого македонца, стремительно проскакав до Южной Индии, чтобы примкнуть к «гражданину Типу» и лишить Британию ее богатейшей колонии.
По заданию Смита мне надлежало разобраться в жуткой мешанине взглядов и предпочтений местного населения.
– Палестина похожа на запутанное скопище праведников, – заметил я Мухаммеду, плетясь рядом с ним по пыльной дороге на спине моего худосочного осла, хребет которого по жесткости мог сравниться со стволом гикори, к тому же это животное едва ли способно было быстро передвигаться даже под весом десятилетнего ребенка. – А фракций тут у вас не меньше, чем в городском совете Нью-Гемпшира.
– Все люди здесь у нас святые, – мирно сказал Мухаммед, – но нет ничего более раздражающего, чем равно святой сосед, исповедующий другую веру.
Аминь, верно сказано. Для иного человека убежденность в своей правоте оборачивается уверенностью в неправоте соседа, что является причиной половины мировых кровопролитий. Французы и англичане могут служить прекрасным примером, продолжая обрушивать друг на друга бортовые залпы и спорить, кто из них более демократичен: Французская республика с ее кровавой гильотиной или Британский парламент с его долговыми тюрьмами. Прежде, живя в Париже и интересуясь только карточными играми, женщинами да случайными фрахтовыми контрактами, я ни к кому не испытывал особой неприязни, да и мною, насколько я помню, все были довольны. Но выигрыш пресловутого медальона привел меня в Египетский поход, к знакомству с Астизой, Наполеоном, Сиднеем Смитом, и вот я уже погоняю эту бедную скотину к мировой столице твердолобой вечной вражды. В тысячный раз я задумался о том, что же меня довело до такой жизни.
Из-за позднего выхода и неторопливой поступи верблюжьего каравана мы долго добирались до Иерусалима, прибыв туда в сумерках третьего дня. Это утомительное путешествие и извилистые узкие дороги, которые мог перегородить любой обладающий чувством собственного достоинства козел и, очевидно, не приводившиеся в порядок со времен Понтия Пилата, за малое время привели нас от бурых, поросших клочковатым кустарником холмов в предгорья, напоминающие крутизной Аппалачские горы. Мы вскарабкались к селению Баб аль-Вад, к соснам и можжевельникам, зеленеющим над побуревшими осенними лугами. Воздух стал значительно холоднее и суше. Поднимаясь и опускаясь, обходя непреодолимые преграды, мы продолжали путь вместе с кричащими ослами, пускающими ветры и покрытыми пеной верблюдами, оставляя на обочинах повозки перегонщиков скота, чьи быки бодались, пока их хозяева спорили друг с другом. Мы обогнали облаченных в коричневые рясы монахов и миссионеров из Армении, бородатых ортодоксальных иудеев с длинными пейсами, сирийских купцов, одного или двух французских переселенцев, занявшихся торговлей хлопком, и неисчислимые группы замотанных в тюрбаны мусульман, уныло постукивающих суковатыми посохами. Словно пенные водные потоки, струились вниз по склонам гор гонимые бедуинами стада овец и коз, а по обочинам дорог соблазнительно покачивали бедрами юные селянки, ловко удерживая на головах большие глиняные кувшины. Талии женщин были затянуты яркими кушаками, а темные глаза блестели, как черные камушки на речном дне.
К сожалению, девушки, приходившие к нам в гостиницы, выглядели значительно менее соблазнительными. Впрочем, не слишком привлекательными выглядели и сами гостиницы, называемые здесь караван-сараями, – зачастую они представляли собой просто обнесенные стенами дворы, разделенные на кишащие блохами загоны. Нам также встречались отряды воинственных всадников, которые в четырех разных местах стребовали с нас дань за проезд. И всякий раз я ожидал, что мои проводники потребуют у меня несправедливо завышенную долю. Эти сборщики дорожной дани казались мне обычными грабителями, но Мухаммед уверял, что эти местные деревенские бандиты не подпускают к дороге гораздо более страшных головорезов и каждая деревня имеет право на долю дорожной мзды, так называемый гафар. Вероятно, он говорил правду, ведь налоги на защиту от грабителей взимают власти всех стран земли. Эти вооруженные мужланы были чем-то средним между частными вымогателями и полицейскими чиновниками.
Когда я забывал о растущей утечке монет из кошелька, то начинал замечать своеобразное очарование Израиля. Хотя Палестина и не выглядела столь древней, как Египет, зато была настолько общеизвестной, что, казалось, в ушах звучат голоса давно ушедших иудейских героев, христианских святых и мусульманских завоевателей. Мощные стволы оливковых деревьев достигали в обхвате размеров винной бочки, а раскидистые кроны за бесчисленные века успели сплестись в плотные шатры. Останки исторических руин встречались на склоне каждого холма. Останавливаясь на водопой, мы спускались к источникам или колодцам по скалистым уступам, истертым и отполированным множеством сандалий и башмаков, которые топтали их на протяжении тысячелетий. Как и в Египте, здесь сияло яркое солнце, разительно отличающееся от туманного светила Европы. Воздух также имел особый привкус пыли, наводящий на мысль о многовековой истории и множестве живших здесь народов, вдыхавших его до нас.
А в одном из караван-сараев мне напомнили, что я не слишком отдалился от того мира, где был создан мой медальон. Нам встретился один чудак неопределенного вероисповедания и возраста, получавший скудную пищу от хозяина за поденную работу, причем он выглядел таким кротким и непритязательным, что мы обратили на него внимание, лишь когда нам понадобилась кружка воды и лишняя овчина для лежанки. Особое внимание я мог бы уделить юной служанке, но потрепанный, машущий метлой парень меня совершенно не заинтересовал, поэтому когда я разделся после полуночи и на мгновение выложил моих золотых серафимов, то испуганно отскочил, столкнувшись с ним и впервые осознав его присутствие. Он таращил глаза на моих распростерших блестящие крылья ангелочков, и сначала я подумал, что этот старый босяк крутится тут в надежде поживиться чужим добром. Но вместо этого он попятился, оцепенев от ужаса.
Я накрыл серафимов бельем, их блеск исчез, словно загашенное пламя свечи.
– Тайный знак, – пробурчал он по-арабски.
– Что?
– Стрелы шайтана. Да защитит вас милосердный Аллах.
Он вел себя как настоящий безумец. И все же его перепуганный вид встревожил меня.
– Это моя личная реликвия. Держи язык за зубами.
– Мой имам по секрету рассказал мне о ней. И о логове…
– О каком логове?
Они же хранились в тайнике Великой пирамиды!
– Логове Апопа, – буркнул он и, ничего больше не добавив, развернулся и убежал.
В общем, я был поражен не меньше, чем в тот момент, когда сработали подвески священного медальона. Апоп! Так называют змеиного бога, или демона, чье логово, по утверждению Астизы, находилось в недрах Египта. Я не воспринял ее слова серьезно – в конце концов, я же ученик Франклина, здравомыслящий западный человек, – но что-то же двигалось в той дымящейся пропасти, к которой мне совершенно не хотелось приближаться. Однако я надеялся, что весь гот кошмар и сам Апоп остались далеко позади в Египте… А теперь его имя произнесли вновь! Клянусь шакалоголовым Анубисом, мне более чем хватило языческих богов и богинь, испортивших мне жизнь, точно нежеланные родственники, натащившие грязи в дом на своих ботинках. И вот некий дряхлый подметала опять произнес змеиное имя. Наверняка это ничего не значащее совпадение, но оно привело меня в смятение.
Я поспешно оделся, вновь спрятав ангелочков, и быстро вышел из крохотной спальни, чтобы найти улизнувшего старика и спросить его, что означало в здешних краях это имя.
Но он точно сквозь землю провалился. А утром владелец постоялого двора сказал, что этот слуга, очевидно, сбежал, прихватив с собой свои убогие пожитки.
И вот наконец мы прибыли к легендарному Иерусалиму. Признаюсь, вид его меня совершенно потряс. Город теснился на одном из множества холмов, и с трех сторон его окружали крутые склоны узких долин. А с четвертой, северной стороны обычно приходили захватчики. На окрестных взгорьях раскинулись оливковые рощи, виноградники и фруктовые сады, да и сам город напоминал цветущий сад. На несколько миль протянулось надежно защищавшее жителей кольцо внушительных крепостных стен, воздвигнутых по приказу мусульманского султана Сулеймана Великолепного. Ко времени нашего прибытия в городе обитало около девяти тысяч человек, живущих за счет паломников, скромного гончарного и мыловаренного производства. Вскоре я выяснил, что тысячи четыре горожан были мусульманами, тысячи три – христианами и около двух тысяч – иудеями.
Украшением города несомненно служили его здания. Золотой купол важнейшей мусульманской мечети Омара, возведенной над священной скалой, сверкал в лучах закатного солнца. Ближе к тому месту, где мы остановились, возле Яффских ворот высилась древняя военная цитадель, ее зубчатые бастионы завершались круглой, похожей на маяк башней. Такие же огромные каменные глыбы, какие я видел в Египте, образовывали и фундамент здешней крепости. Подобные глыбы я заметил потом также на Храмовой горе, на площади древнего иудейского храма, хотя ныне они служили основанием для главной городской мечети. Очевидно, Иерусалим заложили древние титаны.
На фоне небесной синевы темнели очертания многочисленных куполов, минаретов и колоколен, возведенных крестоносцами или прочими завоевателями, которые стремились увековечить в священном строении, прославляющем их веру, память об очередной кровавой бойне. Создавалось впечатление, что эти богоугодные строения соперничают друг с другом, как овощные прилавки на субботнем базаре; звон христианских колоколов перемежался криками муэдзинов и монотонным бормотанием иудейских богомольцев. Виноградные лозы, наряду с цветами и кустарниками, скрывали трещины полуразрушенных стен, а на площадях и в садах высились мощные стволы пальм. Спускающиеся от крепостных стен рощи оливковых деревьев распространялись по каменистым долинам, где дымились кучи сжигаемого мусора. От этих земных адских свалок взгляд возносился к небесам, там кружили птичьи стаи под божественными облачными чертогами, совершенными по своим изысканным формам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65