“Дешевый мелодраматический эффект”, – вдруг отстранение подумала я. Грудь его была вскрыта пулями, превращена в месиво – так убивают в аффекте. Но в то же время это были хорошо продуманные выстрелы, каждый из которых мог оказаться смертельным. Врывавшийся в разбитое окно летний ветерок ерошил волосы Нимотси, и я вдруг впервые заметила трещинки и крошечные болячки в уголках его губ, обыкновенный герпес, вещь не смертельная, но страшно неприятная, что-то такое у меня было в прошлом году, и, кажется, осталась мазь… Я ударила себя кулаком по голове – какая мазь. Господи, вот он лежит перед тобой с вывороченной грудью, и еще неизвестно, что там, за разбитым окном.
Впрочем, я уже знала, что там, за разбитым окном. Там, внизу, были сломанные ветки деревьев на уровне шестого этажа и сломанные ветки кустов на уровне первого этажа, а в самом низу, на земле, лежала Венька, в комбинезоне и джинсовой жилетке, форма одежды номер пять. Ее руки были разбросаны, ее волосы были разбросаны – должно быть, я упала бы точно так же, вот только сверху никогда бы не выглядела такой красивой…
В оцепенении я смотрела на мертвую Веньку под окнами, я ждала. Я ждала, пока хоть кто-то обнаружит это выпавшее тело, но увидела двоих, которые спокойно вышли из соседнего подъезда и направились к вишневой “девятке”. Тот, с перстнем, неторопливо сел за руль. И только когда они уже уехали, дворовые дети, бездарно прожигающие каникулы в пыльном бибиревском дворе, наконец-то известили истошно-радостными воплями о происшествии все окрестности. Должно быть, это будет самым ярким впечатлением этого лета, о котором даже можно написать в сочинении…
Я отпрянула от окна и, непонятно зачем, прикрыла пустые рамы. Я наблюдала за собой со стороны – все это время я наблюдала за собой со стороны: бездушная стерва с холодным носом и заледеневшими руками. Она – это ты. Она – это ты.
Она – это ты. Никто пока не обнаружил подмены, никто пока не обнаружил ошибки, солнце било прямо в окна, и, должно быть, мое окно было единственным, в котором не отражался солнечный свет.
Стоп-стоп, почему единственным? Сейчас лето, и окна настежь, попробуй найди, из которого выпал человек. Но все равно, времени у меня было немного, ведь обязательно найдется кто-то, кто легко вычислит траекторию падения и легко вызовет уже бесполезную “Скорую”.
И милицию.
И слава Богу.
Я снова отхлебнула из бутылки. Ничего не слава Богу. Что я смогу объяснить им? Пересказать путаную историю Нимотси с кровавым порнографическим синдикатом? (Подумав об этом, я вдруг похолодела и, чтобы не замерзнуть окончательно, загнала эту мысль на самое дно души, откуда уже поднимались ей навстречу ужас и .тошнота – нет, только не сейчас, не сейчас…) И – если повезет – стать свидетелем и сидеть в раскалившемся от жары кабинете и вместе с толстым потным милицейским художником составлять словесный портрет дешевого серебряного перстня со змеей…
Если повезет – а если нет? Если я не смогу толком ничего объяснить, да еще окажусь замазанной в темную порнографическую историю. И потом – наркотики – не употребляла, но давала приют…
Статья за хранение, Фарик бы мне объяснил.
Фарик. Вот оно, вот чего я жду.
Фарик и Марик.
Я подумала о мальчиках, и как только коснулась их, то поняла, что это не сойдет мне с рук – потерять одну, а потом и вторую; и в смерти этой второй виновата я, я, стареющая бесцветная дрянь, отнявшая их девочку, их маленькую…
Я вспомнила Марика – “нет человека, нет проблемы”.
Со мной не будет никаких проблем.
Они давно хотели меня убрать, а сейчас появился повод, все искупающий повод.
Спокойно, спокойно… Документы, чековая книжка (кой черт дернул меня положить все деньги в банк) – бедный Нимотси, я так ничего и не успела сделать для него… Я судорожно бросала в рюкзак вещи, какая глупость, ну зачем тебе Венькина туалетная вода, и все остальное ни черта не пригодится… Ладно, разберусь потом.
Я наткнулась на разрозненные страницы одного из своих порносценариев – странно, мне казалось, что ничего подобного в моем доме не сохранилось.
Но эту внезапно мелькнувшую мысль я так и не додумала – пустили лифт. Я набросила на плечи кофту, Венькину летнюю кофту, вполне нейтральную, не вызывающую подозрений в летний жаркий день.
"Останься, – сказала мне моя обычная трезвая половина, – останься, не сходи с ума, ты ни при чем, ты не виновата, ничего они тебе не сделают, пришла и увидела этот кошмар, эту бойню… А сразу не спустилась… Что ж, состояние прострации вполне объяснимо… Хотели убить тебя, а убили другую… Но как ты объяснишь, почему хотели убить тебя?.."
"Зубную щетку, ты забыла зубную щетку”, – цинично сказала мне другая половина, о наличии которой я даже не подозревала.
И обе половины не понравились мне – так не понравились, что у меня вдруг отказали ноги: я опустилась по стене, против Нимотси, близкого друга, обещавшего так много. А там, за окном, на летнем разлагающем солнце, лежала Венька, обещавшая так много…
Чтобы не зарыдать, я зажала рот кулаком и очнулась только тогда, когда почувствовала теплый привкус крови, Такой же был и у Марика, когда мы целовались, у него были слабые десны. А от слабых десен нужно пить кору дуба…
Ты сходишь с ума.
Ты сходишь с ума, надень-ка лучше очки, те, которые подарила вам обеим Венька: просто и со вкусом, от ранних солнечных морщин – и ни одна сволочь не догадается заглянуть под них…
Двор разорвал надрывный голос неотложки – оперативно они приезжают, чтобы констатировать смерть, а потом перекусить бутербродами с ветчиной на свежем воздухе.
Внизу, в колодце подъезда, снова заработал лифт, послышались голоса – и это вывело меня из оцепенения.
Я взяла набитый впопыхах рюкзак – все мысли потом, потом – ив последний момент переложила туда же записную книжку и кассету Нимотси – просто так, как перекладывают страницы засохшими цветами; на память.
И выскользнула из квартиры.
Через чердак – конечно же, через чердак: даже здесь мне подсказали дорогу – если ушли они, значит, без помех уйду и я.
Чердачный люк не поддавался, а звук поднимающегося лифта становился все ближе, как неотвратимое наказание за малодушие, трусость и предательство.
Спокойно, спокойно – ты никого не предала. Ну, открывайся же!..
Люк наконец открылся, я выскочила на крышу и прикрыла его за собой.
Соседний подъезд был рядом, я спустилась на девятый этаж, потом на восьмой – и здесь перевела дыхание.
Дура, дура, дура! Но в любом случае – назад дороги не было.
…Во дворе, вокруг мертвой Веньки, уже образовалась толпа. “Скорая” стояла тут же, спустя минуту приехала еще одна – видимо, сердобольные граждане звонили с нескольких телефонов.
Люди все прибывали и прибывали, запруживая пятачок перед ареной смерти. Они-то находились в полной безопасности, как читатели колонок криминальной хроники, и осознание превосходства этой безопасности позволяло им переговариваться друг с другом вальяжным полушепотом.
– Чего тут?
– Да вот, девчонка выбросилась!
– Откуда, откуда?
– А черт его знает… Сейчас менты приедут, разберутся. Вроде как с девятого этажа…
– А кто такая?
– Да не знаю, не напирайте. Я своего соседа по лестничной клетке не знаю…
– Чо, насмерть?
– Ну!
– Точно, это наша девчонка, из нашего подъезда… Такая вежливая, всегда здоровалась… Она на девятом этаже живет… Недавно въехала, в прошлом году… Да говорю вам, из нашего подъезда, из второго!
– А чего это она?
– Там, говорят, пистолет нашли, рядом с ней валялся…
– Застрелилась, что ли?
– Да из окна выбросилась.
– Если из окна выбросилась – то пистолет зачем?
– Веселая нынче молодежь пошла – одни людей грабят, другие клей нюхают… Или вот так… Тут в сентябре парень тоже выбросился, назло жене, ревновал ее очень.
– Что вы говорите?!
– Я сам видел. Он дальнобойщиком работал – только в рейс, как его жена давай налево и направо ноги задирать.
– Ну, дальнобойщики тоже не святые, на каждом километре шлюх подсаживают…
Одна из “Скорых” уехала. А та, что приехала первой, – осталась. Ее шофер действительно жевал бутерброд, но не с ветчиной, а с сыром…
Я, не отрываясь, смотрела на Веньку – там, раскинув руки, лежала я, с волосами с медным отливом, в комбинезоне и жилетке. Именно смерть сделала ее так похожей на меня, что мне стало страшно. Подойти, обнять ее, защитить от всех этих упивающихся сопричастностью к далекой смерти глаз – уж она-то теперь себя защитить не сможет.
И Иван не смог себя защитить.
Венька повторила судьбу Ивана, прошла путь Ивана до самого конца – и так же оставила меня, как он. Меня, жалкую, так и не выросшую, так ничему и не научившуюся. Уж она-то не оставила бы меня здесь, в роли трупа неизвестной…
Пора идти, сказала я себе. У меня еще будет время на все, но сейчас пора идти, уговаривала я себя – и не уходила. Просто не могла оторваться от этого лежащего на земле тела.
…Я тихонько выбралась из толпы только тогда, когда приехал милицейский “газик”, а следом за ним – “рафик” с унылой надписью по борту – “Криминалистическая лаборатория”.
* * *
…Через полтора часа двенадцать тысяч долларов лежало у меня в рюкзаке. Я сняла все, что у нас было, – общие с Венькой деньги, заработанные на сценариях и рекламе: она сама настояла на этих общих деньгах, припугнув меня тем, что отдельный счет ей, гражданке уже благополучно забытой среднеазиатской республики, не откроют.
Я сняла все деньги, фальшиво улыбаясь знакомому долговязому клерку, для него я всегда была преуспевающей сценаристкой (“Вот, решила прикупить машину по случаю, как вы думаете, двенадцать тысяч за “Сааб” девяностого года в отличном состоянии – это не дорого?”).
"Дура ты дура”, – глаза клерка выдали его с головой, но он все же сказал учтиво:
– Большая сумма, а вы одни сегодня, без друзей… Вы ведь обычно не одна приходите… Вот оно, началось – Они на улице. У приятеля что-то с машиной… Так что “Сааб” в самый раз.
– Ну, удачи вам. И хорошей покупки. Кстати, у меня есть приятель в автосервисе для иномарок…
– Спасибо, я обязательно воспользуюсь…
– Я оставлю вам телефон.
– Да-да…
Он что-то черкнул на листке бумаги, протянул ее мне. Не глядя, я сунула ее в карман комбинезона.
– Спасибо.
– Надеюсь, вы еще воспользуетесь услугами нашего банка.
– Непременно, – кисло сказала я.
…Теперь мне нужно было обдумать ситуацию.
Я вперлась в метро, без устали гонявшее составы по кольцу, пристроилась в углу вагона и закрыла глаза.
"Труба дело. Надо когти рвать, – сказал мне мертвый Иван. – Бабки у тебя есть, так что надо рвать когти”.
"Точно. Через Чукотку на Аляску в собачьей упряжке. Главное – зад не отморозить”, – сказал мне мертвый Нимотси.
"И придатки”, – добавила мертвая Венька.
Я уронила голову в колени.
Все, кого я любила, были мертвы. Все до единого.
– Вам плохо? – спросил меня какой-то старичок с задорной бороденкой академика Павлова. Только теперь я поняла, что плачу.
– Все в порядке, – не поднимая головы, ответила я.
– Я могу вам чем-нибудь помочь?
– Нет-нет, все в порядке… – Чем ты мне можешь помочь, если даже о н и не могут мне помочь, если даже они оставили меня…
Старик вышел на “Белорусской”, я поехала дальше по кольцу.
"Успокойся, возьми себя в руки – тебе надо сосредоточиться”. Но сосредоточиться не получилось. Я тупо сидела в уже обжитом углу вагона и, как четки, перебирала воспоминания о прошедшем годе и прошедших семи годах; я думала о том, какой же из сюжетов предложила Венька питерскому лоху, и о том, что на следующей неделе должны будут состояться переговоры по поводу очередной рекламы: эту рекламу устроил Веньке уже раскрученный художник азербайджанец Аликпер, восточный красавец с мягким голосом и мягким характером.
Ничего этого уже не будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Впрочем, я уже знала, что там, за разбитым окном. Там, внизу, были сломанные ветки деревьев на уровне шестого этажа и сломанные ветки кустов на уровне первого этажа, а в самом низу, на земле, лежала Венька, в комбинезоне и джинсовой жилетке, форма одежды номер пять. Ее руки были разбросаны, ее волосы были разбросаны – должно быть, я упала бы точно так же, вот только сверху никогда бы не выглядела такой красивой…
В оцепенении я смотрела на мертвую Веньку под окнами, я ждала. Я ждала, пока хоть кто-то обнаружит это выпавшее тело, но увидела двоих, которые спокойно вышли из соседнего подъезда и направились к вишневой “девятке”. Тот, с перстнем, неторопливо сел за руль. И только когда они уже уехали, дворовые дети, бездарно прожигающие каникулы в пыльном бибиревском дворе, наконец-то известили истошно-радостными воплями о происшествии все окрестности. Должно быть, это будет самым ярким впечатлением этого лета, о котором даже можно написать в сочинении…
Я отпрянула от окна и, непонятно зачем, прикрыла пустые рамы. Я наблюдала за собой со стороны – все это время я наблюдала за собой со стороны: бездушная стерва с холодным носом и заледеневшими руками. Она – это ты. Она – это ты.
Она – это ты. Никто пока не обнаружил подмены, никто пока не обнаружил ошибки, солнце било прямо в окна, и, должно быть, мое окно было единственным, в котором не отражался солнечный свет.
Стоп-стоп, почему единственным? Сейчас лето, и окна настежь, попробуй найди, из которого выпал человек. Но все равно, времени у меня было немного, ведь обязательно найдется кто-то, кто легко вычислит траекторию падения и легко вызовет уже бесполезную “Скорую”.
И милицию.
И слава Богу.
Я снова отхлебнула из бутылки. Ничего не слава Богу. Что я смогу объяснить им? Пересказать путаную историю Нимотси с кровавым порнографическим синдикатом? (Подумав об этом, я вдруг похолодела и, чтобы не замерзнуть окончательно, загнала эту мысль на самое дно души, откуда уже поднимались ей навстречу ужас и .тошнота – нет, только не сейчас, не сейчас…) И – если повезет – стать свидетелем и сидеть в раскалившемся от жары кабинете и вместе с толстым потным милицейским художником составлять словесный портрет дешевого серебряного перстня со змеей…
Если повезет – а если нет? Если я не смогу толком ничего объяснить, да еще окажусь замазанной в темную порнографическую историю. И потом – наркотики – не употребляла, но давала приют…
Статья за хранение, Фарик бы мне объяснил.
Фарик. Вот оно, вот чего я жду.
Фарик и Марик.
Я подумала о мальчиках, и как только коснулась их, то поняла, что это не сойдет мне с рук – потерять одну, а потом и вторую; и в смерти этой второй виновата я, я, стареющая бесцветная дрянь, отнявшая их девочку, их маленькую…
Я вспомнила Марика – “нет человека, нет проблемы”.
Со мной не будет никаких проблем.
Они давно хотели меня убрать, а сейчас появился повод, все искупающий повод.
Спокойно, спокойно… Документы, чековая книжка (кой черт дернул меня положить все деньги в банк) – бедный Нимотси, я так ничего и не успела сделать для него… Я судорожно бросала в рюкзак вещи, какая глупость, ну зачем тебе Венькина туалетная вода, и все остальное ни черта не пригодится… Ладно, разберусь потом.
Я наткнулась на разрозненные страницы одного из своих порносценариев – странно, мне казалось, что ничего подобного в моем доме не сохранилось.
Но эту внезапно мелькнувшую мысль я так и не додумала – пустили лифт. Я набросила на плечи кофту, Венькину летнюю кофту, вполне нейтральную, не вызывающую подозрений в летний жаркий день.
"Останься, – сказала мне моя обычная трезвая половина, – останься, не сходи с ума, ты ни при чем, ты не виновата, ничего они тебе не сделают, пришла и увидела этот кошмар, эту бойню… А сразу не спустилась… Что ж, состояние прострации вполне объяснимо… Хотели убить тебя, а убили другую… Но как ты объяснишь, почему хотели убить тебя?.."
"Зубную щетку, ты забыла зубную щетку”, – цинично сказала мне другая половина, о наличии которой я даже не подозревала.
И обе половины не понравились мне – так не понравились, что у меня вдруг отказали ноги: я опустилась по стене, против Нимотси, близкого друга, обещавшего так много. А там, за окном, на летнем разлагающем солнце, лежала Венька, обещавшая так много…
Чтобы не зарыдать, я зажала рот кулаком и очнулась только тогда, когда почувствовала теплый привкус крови, Такой же был и у Марика, когда мы целовались, у него были слабые десны. А от слабых десен нужно пить кору дуба…
Ты сходишь с ума.
Ты сходишь с ума, надень-ка лучше очки, те, которые подарила вам обеим Венька: просто и со вкусом, от ранних солнечных морщин – и ни одна сволочь не догадается заглянуть под них…
Двор разорвал надрывный голос неотложки – оперативно они приезжают, чтобы констатировать смерть, а потом перекусить бутербродами с ветчиной на свежем воздухе.
Внизу, в колодце подъезда, снова заработал лифт, послышались голоса – и это вывело меня из оцепенения.
Я взяла набитый впопыхах рюкзак – все мысли потом, потом – ив последний момент переложила туда же записную книжку и кассету Нимотси – просто так, как перекладывают страницы засохшими цветами; на память.
И выскользнула из квартиры.
Через чердак – конечно же, через чердак: даже здесь мне подсказали дорогу – если ушли они, значит, без помех уйду и я.
Чердачный люк не поддавался, а звук поднимающегося лифта становился все ближе, как неотвратимое наказание за малодушие, трусость и предательство.
Спокойно, спокойно – ты никого не предала. Ну, открывайся же!..
Люк наконец открылся, я выскочила на крышу и прикрыла его за собой.
Соседний подъезд был рядом, я спустилась на девятый этаж, потом на восьмой – и здесь перевела дыхание.
Дура, дура, дура! Но в любом случае – назад дороги не было.
…Во дворе, вокруг мертвой Веньки, уже образовалась толпа. “Скорая” стояла тут же, спустя минуту приехала еще одна – видимо, сердобольные граждане звонили с нескольких телефонов.
Люди все прибывали и прибывали, запруживая пятачок перед ареной смерти. Они-то находились в полной безопасности, как читатели колонок криминальной хроники, и осознание превосходства этой безопасности позволяло им переговариваться друг с другом вальяжным полушепотом.
– Чего тут?
– Да вот, девчонка выбросилась!
– Откуда, откуда?
– А черт его знает… Сейчас менты приедут, разберутся. Вроде как с девятого этажа…
– А кто такая?
– Да не знаю, не напирайте. Я своего соседа по лестничной клетке не знаю…
– Чо, насмерть?
– Ну!
– Точно, это наша девчонка, из нашего подъезда… Такая вежливая, всегда здоровалась… Она на девятом этаже живет… Недавно въехала, в прошлом году… Да говорю вам, из нашего подъезда, из второго!
– А чего это она?
– Там, говорят, пистолет нашли, рядом с ней валялся…
– Застрелилась, что ли?
– Да из окна выбросилась.
– Если из окна выбросилась – то пистолет зачем?
– Веселая нынче молодежь пошла – одни людей грабят, другие клей нюхают… Или вот так… Тут в сентябре парень тоже выбросился, назло жене, ревновал ее очень.
– Что вы говорите?!
– Я сам видел. Он дальнобойщиком работал – только в рейс, как его жена давай налево и направо ноги задирать.
– Ну, дальнобойщики тоже не святые, на каждом километре шлюх подсаживают…
Одна из “Скорых” уехала. А та, что приехала первой, – осталась. Ее шофер действительно жевал бутерброд, но не с ветчиной, а с сыром…
Я, не отрываясь, смотрела на Веньку – там, раскинув руки, лежала я, с волосами с медным отливом, в комбинезоне и жилетке. Именно смерть сделала ее так похожей на меня, что мне стало страшно. Подойти, обнять ее, защитить от всех этих упивающихся сопричастностью к далекой смерти глаз – уж она-то теперь себя защитить не сможет.
И Иван не смог себя защитить.
Венька повторила судьбу Ивана, прошла путь Ивана до самого конца – и так же оставила меня, как он. Меня, жалкую, так и не выросшую, так ничему и не научившуюся. Уж она-то не оставила бы меня здесь, в роли трупа неизвестной…
Пора идти, сказала я себе. У меня еще будет время на все, но сейчас пора идти, уговаривала я себя – и не уходила. Просто не могла оторваться от этого лежащего на земле тела.
…Я тихонько выбралась из толпы только тогда, когда приехал милицейский “газик”, а следом за ним – “рафик” с унылой надписью по борту – “Криминалистическая лаборатория”.
* * *
…Через полтора часа двенадцать тысяч долларов лежало у меня в рюкзаке. Я сняла все, что у нас было, – общие с Венькой деньги, заработанные на сценариях и рекламе: она сама настояла на этих общих деньгах, припугнув меня тем, что отдельный счет ей, гражданке уже благополучно забытой среднеазиатской республики, не откроют.
Я сняла все деньги, фальшиво улыбаясь знакомому долговязому клерку, для него я всегда была преуспевающей сценаристкой (“Вот, решила прикупить машину по случаю, как вы думаете, двенадцать тысяч за “Сааб” девяностого года в отличном состоянии – это не дорого?”).
"Дура ты дура”, – глаза клерка выдали его с головой, но он все же сказал учтиво:
– Большая сумма, а вы одни сегодня, без друзей… Вы ведь обычно не одна приходите… Вот оно, началось – Они на улице. У приятеля что-то с машиной… Так что “Сааб” в самый раз.
– Ну, удачи вам. И хорошей покупки. Кстати, у меня есть приятель в автосервисе для иномарок…
– Спасибо, я обязательно воспользуюсь…
– Я оставлю вам телефон.
– Да-да…
Он что-то черкнул на листке бумаги, протянул ее мне. Не глядя, я сунула ее в карман комбинезона.
– Спасибо.
– Надеюсь, вы еще воспользуетесь услугами нашего банка.
– Непременно, – кисло сказала я.
…Теперь мне нужно было обдумать ситуацию.
Я вперлась в метро, без устали гонявшее составы по кольцу, пристроилась в углу вагона и закрыла глаза.
"Труба дело. Надо когти рвать, – сказал мне мертвый Иван. – Бабки у тебя есть, так что надо рвать когти”.
"Точно. Через Чукотку на Аляску в собачьей упряжке. Главное – зад не отморозить”, – сказал мне мертвый Нимотси.
"И придатки”, – добавила мертвая Венька.
Я уронила голову в колени.
Все, кого я любила, были мертвы. Все до единого.
– Вам плохо? – спросил меня какой-то старичок с задорной бороденкой академика Павлова. Только теперь я поняла, что плачу.
– Все в порядке, – не поднимая головы, ответила я.
– Я могу вам чем-нибудь помочь?
– Нет-нет, все в порядке… – Чем ты мне можешь помочь, если даже о н и не могут мне помочь, если даже они оставили меня…
Старик вышел на “Белорусской”, я поехала дальше по кольцу.
"Успокойся, возьми себя в руки – тебе надо сосредоточиться”. Но сосредоточиться не получилось. Я тупо сидела в уже обжитом углу вагона и, как четки, перебирала воспоминания о прошедшем годе и прошедших семи годах; я думала о том, какой же из сюжетов предложила Венька питерскому лоху, и о том, что на следующей неделе должны будут состояться переговоры по поводу очередной рекламы: эту рекламу устроил Веньке уже раскрученный художник азербайджанец Аликпер, восточный красавец с мягким голосом и мягким характером.
Ничего этого уже не будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75