Постоянных спутников Туманова – тех, кто встречался на эскизах больше двух раз, – было четверо, я назвала их “Кордебалет”. Больше всех повезло именно Александру Анатольевичу, он был изображен трижды; причем самым прорисованным был тот портрет, который я увидела еще на квартире Серьги. Другие эскизы были менее детальны, несколько характерных линий, только и всего.
Да, ты бисируешь, Александр Анатольевич, похвалила своего бывшего порноредактора я. С тебя и начнем.
План действий, который выработала я, был примитивным, но единственно возможным. Серьга подвернулся мне в самый подходящий момент – он-то и станет моей визитной карточкой, ключом, который откроет мне дверь в сомнительный мир Володьки Туманова. Сейчас от меня требовалось одно – точно разыграть роль восторженной провинциалки, готовой на все, чтобы утвердиться в сумасшедшей Москве. Этот путь был самым легким, он не вызывал сомнений – что еще остается неглупой смазливице – вперед и вверх! Теперь я, как броней, была защищена своей внешностью, которая мало кого оставляла равнодушным. До сих пор я не знала, почему это происходит, мало ли красивых баб роет окопы собственного благополучия. Но пока мне удавалось все – и это касается не только мужчин.
Я растянулась на ковре – может быть, вес потому, что и Господь Бог тоже мужчина, не лишенный маленьких слабостей, он не прочь исподтишка взглянуть на маленькую раковину женского уха…
Я была уверена, что завтра или послезавтра, но Серьга обязательно позвонит мне – и не только потому, что я могла ему понравиться, это как раз было делом десятым.
Во-первых, еще во ВГИКе он отличался страстью к извинениям, это называлось у него “похмельным синдромом” и служило чем-то вроде огуречного рассола после пьянки. Он методично обходил всех, кому успел подгадить в период алкогольной невменяемости, и уныло извинялся. Он не успокаивался до тех пор, пока жертва его словесных или кулачных подвигов, плюнув на все, не говорила: “Все в порядке, старичок, знаем мы эти твои неконтролируемые импульсы. Иди с Богом!"
И, во-вторых, я была как-то связана с Аленой, рано или поздно это всплывет. Безнадежная, почти преступная страсть к ней была не изжита, я это видела, портрет Алены тоже на это намекал, шрамы на холсте больше походили на страстные поцелуи…
Нет, за марийского гения Серьгу можно не беспокоиться – он сделает все, что найду нужным я. Его вполне можно использовать вслепую.
Стоп-стоп, а почему вслепую?
Я даже приподнялась от этой мысли, иглой прошившей мне сердце. Почему вслепую? Ведь можно рассказать ему – если не все, то многое. Тогда ты получишь союзника, который вполне осознанно поможет тебе, а то, что он поможет, не вызывало сомнений. Он учился во ВГИКе, а ВГИК всегда похож на ген-мутант, он напрочь меняет химический состав крови, он вовлекает любого зазевавшегося в странную игру с жизнью, так похожую на кино…
Серьга вхож в порочный круг Туманова, он уже не может вызвать подозрений, как не может вызвать подозрений почтальон или разносчица молока. Если ты посвятишь его – можно напрямую спросить об Александре Анатольевиче и о многих других. Искушение переложить на кого-то хоть часть адской работы было таким сильным, что я даже затрясла головой.
Нет.
Нет, ты не имеешь права использовать его таким образом. Ты не можешь быть уверена в нем настолько, чтобы он стал не только частью твоего плана, но и частью тебя самой. Серьга был открыт, наивен, простодушен, как эвенк со стойбища. И все эти достоинства автоматически оборачивались недостатками, стоит только посвятить Серьгу в суть происходящего. Кроме того, он от нечего делать стал крепко выпивать, и его вгиковские, часто комические алкогольные вспышки теперь приобрели мрачно-затяжной характер. Полоснуть ножом Туманова, как он делает это с портретом Алены, у него вполне может хватить ума, но вот хватит ли сил? Мне нельзя светиться, а Серьга, с его горячностью, засветит меня обязательно.
Он засветит меня обязательно, кем бы я ни представилась – подругой Алены, сотрудником Интерпола, агентом ФБР, далай-ламой… Пусть все остается, как остается, и я останусь при своем – мститель, карающая десница, тать в ночи…
Нет, своей собственной роли я никому доверить не могу.
Я еще несколько секунд пролежала неподвижно, закрыв глаза, и страсть к поискам соучастника прошла сама собой.
Теперь нужно набраться терпения и дождаться каныгинского звонка.
Но ждать просто так я не хотела.
У меня оставался запасной вариант – Сирии.
Пока в лагере любителя ритуальных услуг Туманова наблюдается ленивое послеобеденное затишье, самое время навестить берлогу Сирина. В удачу я верила мало – Сирии был кондовым осторожным профессионалом, – но попытаться стоило. Ключи от ларца сириновых тайн манили безопасностью и относительной несложностью предприятия. Адрес был четко пропечатан в паспорте гражданина Дрондина, оставалось только доехать до места на подходящем виде транспорта и открыть дверь.
Я решила посвятить экскурсии в пенаты Сирина следующий день, пока Серьга будет приходить в себя, подъедать нарезанную толстыми ломтями колбасу и отпаиваться рассолом.
Я наметила все то, что может заинтересовать меня, чтобы на месте не тратить время на ненужные поиски, – записные книжки, фотографии, кассеты, всю канцелярскую мелочь, в которой заключена информация о долгой жизни Сирина.
Лучше всего отправиться туда поздним вечером – судя по адресу, район был рабочим, а работяги предпочитают сидеть вечерами дома, попивая водку и потрахивая своих расплывшихся жен. У них нет кобельков мастино-наполитано, которых нужно прогуливать ближе к полуночи, а их детки предпочитают грабить ларьки в другом конце города.
Я переписала адрес Сирина на листок бумаги, а потом сожгла паспорт в малахитовой пепельнице – лишняя улика; Венькин браслет многому меня научил.
Я бросила в рюкзак ключи от квартиры Сирина, туда же положила перчатки. Рано или поздно квартиру Сирина вскроют, а мне совсем не хотелось оставлять там визитную карточку своих папилляров.
"Ну ты прямо пролетарский Джеймс Бонд! – восхитился Иван. – Штандартенфюрер Штирлиц, партайгеноссе Борман, адмирал Канарис и наш человек в Гаване. Только стреляющей авторучки не хватает. Испортили тебя дублированные шпионские фильмы!"
"Во-во! В небесах шпиен летит и яичками звенит, – проявил свой поэтический талант Нимотси. – Он перчатки натянул и на микрофильм срыгнул!"
Я послала их подальше, но была вынуждена признать, что в их замечаниях много справедливого, все происходящее мало походило на правду. И оставалось для меня безумной игрой. А игра предполагала наличие перчаток, все грабители банков вызывали слабое сочувствие, а расплата всегда оставалась за кадром.
Ну а пока она не пришла – выше голову и смейся, кажется, так было в первых тактах забытой мелодии двадцатых годов.
Перед тем как выйти из квартиры, я критически осмотрела себя в зеркале – никакого макияжа, стандартные джинсы, куртка; если я когда-нибудь стану трупом, то следственная группа намучается с моей безликой усредненностью. Ключи позвякивали в пустом рюкзаке – из предосторожности я больше ничего не взяла.
Я захлопнула за собой дверь и отправилась к Сирину.
* * *
…В половине двенадцатого я уже была в Текстильщиках, одном из самых унылых московских районов. Панельные многоэтажки, второсортные сталинские дома и хрущобы никак не хотели складываться в пасьянс и перемежались длинными железобетонными заборами уже давно почивших в бозе складов и предприятий.
Я довольно быстро и – главное! – без посторонней помощи нашла дом Сирина, оказавшийся серой кирпичной шестиэтажкой, определила подъезд и независимо вошла вовнутрь. Квартира Сирина была на предпоследнем этаже, куда я поднялась, никого не встретив.
На сирийской лестничной площадке, очевидно, жили поклонники московского “Спартака” – вся стена была изгажена клубной символикой. Туда же вклинились фанаты группы “ДДТ” и камикадзе-токсикоманы, исповедующие культ Курта Кобейна.
Несколько секунд я простояла перед дверью С номером 41. Она находилась в торце, и если бы в соседней квартире был “глазок”, то я просматривалась бы насквозь. К счастью, “глазка” не было. Ободренная этим, я подняла руку и надавила на кнопку звонка. В глубине квартиры раздался мелодичный звон. Я продолжала нажимать кнопку несколько минут, а потом решилась, сунула ключ в замок.
Дверь бесшумно открылась, и я посчитала это хорошим знаком: подошел первый же ключ из связки Сирина, значит, и все остальное может сойти с рук. Я толкнула дверь и, оказавшись внутри, опустилась по дверному косяку на корточки: нет, все-таки домушница – не моя специальность.
Сердце работало, как маленькая мельница на запруде, я так и видела, что с его лопастей стекают невинные струйки крови и отправляются в путь по организму, – лицо горело, кончики пальцев покалывало; дебют оказался удачным – во всяком случае, могильная тишина в квартире была для меня лучшими аплодисментами.
Я просидела у входной двери, пока глаза не привыкли к темноте. Мне уже была ясна примерная планировка квартиры: слева – спальня, справа – кухня, по центру – большая комната, которая стыдливо откликалась на псевдозападное “гостиная”. На полу в коридоре лежали квадраты света, очевидно, прямо в окна сирийской квартиры бил мощный уличный фонарь.
Я решила начать с большой комнаты, дверь которой была прямо передо мной.
Здесь было заметно светлее из-за фонаря, болтавшегося в наглухо закрытом окне. Я задвинула тяжелые пыльные шторы – “свет в окнах – помощь врагу!”, – вернулась к двери, нащупала выключатель и повернула его.
Аскетичная лампа под потолком загорелась, ну вот и посмотрим, кто-кто в теремочке живет.
В теремочке оказались диван-кровать с нелепым торшером в изголовье. Лысеющая пыльная голова торшера была увешана целой грудой колокольчиков самой необычной формы – очевидно, Сирину не были чужды сентиментальные радости коллекционера.
У окна стоял письменный стол, на котором возвышалась пишущая машинка. Машинка была прикрыта чехлом, так что определить ее марку я не могла.
Противоположную от дивана стену занимали книжные полки, а точнее – грубо сколоченные стеллажи, тянущиеся от пола до потолка. Интерьер завершали два глубоких кожаных кресла и журнальный столик с чисто вымытой пепельницей.
Библиотека Сирина поразила меня настолько, что в первый момент я даже забыла, зачем явилась сюда. Я даже почувствовала легкие угрызения совести – не убивать его надо было, а набиться в гости и выпросить что-нибудь из раритетов для уютного домашнего прочтения.
Такого обилия книг я не видела никогда прежде, конечно, библиотека для детей и юношества Центрального района, куда я бегала в детские годы за книжкой “Незнайка на Луне”, не в счет.
Все тома были педантично расставлены по отделам и рубрикам, очевидно, Сирии был поборником порядка не только в вопросах платы за квартиру. Центральное место занимал массив со специальной литературой – здесь были книги по восточным единоборствам и видам оружия, стенографические отчеты о крупных военных операциях последних десяти лет, многотомники, посвященные мировым и локальным войнам. Особняком стояли непереводные и тоже специальные издания и справочники, Сирии разбил их на отделы – “ФСБ”, “ЦРУ”, “МОССАД”, “ИНТЕЛЛИДЖЕНТ СЕРВИС”; военно-морские и общевойсковые словари, венцом которых были потускневшие от времени тома Брокгауза и Ефрона, черт возьми, вот это было здорово!
Лао Цзы, Макиавелли, Бисмарк, Черчилль, Сталин, Гитлер – видимо, Сирин был поклонником авторизованных биографий. Несколько полок занимала русская классика, а в самом низу прикорнула дешевая шпионская литература в мягких обложках;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75