библиотека педагогического института где-нибудь за Уральским хребтом могла рыдать и заламывать руки от зависти.
Покопавшись глазами на полках, я нашла и поэзию – вероятно, Сирии был не лишен морализаторства и в свободное от заказных убийств время поучал своего забубенного племянника Власа рифмованными строками из Бодлера и Омара Хайяма. А между Цветаевой и Анненским я нашла тонкую книжку стихов Юнны Мориц – точно такую же спер для меня Иван в Доме книги на Новом Арбате в день моего рождения…
И я не удержалась – сунула Юнну Мориц в рюкзак. Туда же полетела и внушительная монография “Стрелковое оружие”, мало ли, в хозяйстве все сгодится.
А сунув, укорила себя – опомнись, Ева, не за этим ты сюда пришла!
Я начала соображать: начать нужно со стола, в письменном столе вполне может храниться то, что ты ищешь. Но поиски оказались неутешительными: коробка со счетами за квартиру, тонко очиненные карандаши, скрепки, блокноты с чистыми листами – и все в идеальном порядке. В нижнем ящике стола я нашла несколько рукописей, бегло просмотрев которые обнаружила, что Сирии всерьез интересовался историей Первой мировой войны и даже настрогал что-то посвященное Верденской операции 1916 года.
И больше ничего.
Ни записных книжек, ни засиженных временем открыток к Новому году и Дню Советской Армии, ни писем из глубинки от обстоятельных родственников – ничего, что хоть как-то могло быть связано с личной жизнью Сирина.
В коробке для документов я нашла только аттестат зрелости – Сирии окончил кишиневскую среднюю школу № 2; облупленный выпускной ромбик какого-то технического вуза, свидетельство о расторжении брака с гражданкой Филипповой и инструкцию по эксплуатации холодильника “Днепр”.
Перебирая все эти ненужные бумажки, я не могла отделаться от мысли, что во всем этом был дальний умысел Сирина – он как будто ждал непрошеных гостей в свое отсутствие и заранее посмеивался над ними.
Покончив со столом, я переместилась к тумбочке под телевизором – это было единственное укромное место во всей комнате.
И здесь мне повезло – между запечатанной коробкой с миксером “Рось” и шахматной доской я нашла целлофановый пакет с фотографиями. Все это шло вразрез с основательностью Сирина – ему бы больше подошел солидный альбом с изображением Нурекской ГЭС на обложке, чем этот пакет.
Я устроилась на ковре и начала терпеливо перебирать фотографии: лица на них ничего не говорили мне, большинство снимков относилось к пятидесятым и шестидесятым годам: прямые плечи в фасонах платьев у женщин, мужские белые полотняные костюмы, привет из Гурзуфа, привет из Мисхора, привет из Адлера, привет из Трускавца, привет из Мацесты… Я подумала о том, что даже толком и не разглядела лица Сирина, перед тем как убить его. А фотография в паспорте была далека от оригинала, как и все фотографии для документов.
Из всего массива бесполезных изображений я выделила свадьбу Сирина: молодой Леня Дрондин и молодая Вера Филиппова натужно улыбались в объектив, призрак расторжения брака еще не маячил у них за спиной. Эта фотография, единственная из всех, была подписана:
"Исходя из того, что у Верочки аллергия на стиральный порошок, обязуюсь носки, трусы и рубахи стирать собственноручно до скончания века. Леонид Дрондин. Дата. Подпись”.
Аллергия, очень мило. Должно быть, Сирину смертельно надоело стирать носки и трусы собственноручно, потому он и разошелся.
Кроме всей этой семейно-интимной лабуды, старух в фартуках, стариков с шашками и детей в костюмах зайчиков, было еще несколько полуофициальных фотографий: Сирии на какой-то конференции с указкой в руках и погонами старшего лейтенанта; Сирии возле какого-то присутственного места с погонами капитана; Сирии на банкете с погонами майора… Сирии без погон и практически без одежды, исключение составляют демократичные сатиновые трусы, на шашлыках, в окружении сугубо мужской компании.
Я переворошила фотографии – ничего, ничего, ничего! Сунув их в пакет, я забросила его в недра тумбочки. Оставалась последняя надежда – спальня. Но я уже знала, что и там ничего не найду.
Я была уже возле двери, когда неожиданная догадка чуть не сбила меня с ног – последняя фотография, сатиновые трусы! Я опрометью вернулась к тумбочке, вытащила пакет и достала фотографию на шашлыках.
Да! Да, да, да…
В компании полуголых мужиков отирался Александр Анатольевич! Он был на заднем плане, лет на пятнадцать моложе, с еще не сломанными ушами, но с коротким бобриком. Я не могла ошибиться.
Друг Сирина, позвонивший ему в утро накануне убийства.
Двадцать против одного – это и был Александр Анатольевич, бывший коллега по ФСБ, или КГБ, или как там все это называлось… Мужики с фотографии были поразительно похожи друг на друга – одинаковые короткие стрижки, функционально-военные, никаких вольностей, только коллеги могут выехать вот таким дружным коллективом на шашлыки.
Это была несомненная удача, ради одной этой фотографии стоило отправиться сюда – теперь я могу, по крайней мере, предположить, кто заказал Сирину убийство, Нимотси и Веньки. А та оперативность, с которой Сирии выполнил заказ, та оперативность, с которой Александр Анатольевич связался с Сириным, предполагали только искреннюю дружбу. Не исключено, что Александр Анатольевич мог заказать Сирину и что-то еще…
Я заложила фотографию в сборник Юнны Мориц – на всякий случай, – остальные положила на место, внимательно осмотрела все вокруг (не осталось ли следов моего торопливого пребывания), погасила свет в комнате и вышла в коридор. Там я постояла несколько секунд, лениво раздумывая, стоит ли посетить еще и спальню – наверняка я не найду там ничего, кроме эстампа с одинокой березой, аккуратной стопки белья и заправленной постели…
Неожиданный шорох у дверей заставил меня насторожиться. Вся вечерняя удаль испарилась из меня, как вода из луж знойным летним полднем. Одну ниточку ты получила, так что поклонись обстоятельствам в ножки и сделай ручкой!..
Я аккуратно отжала замок, приоткрыла дверь, но выйти из квартиры не успела.
Дверь с треском распахнулась, оглушительный удар сшиб меня с ног и бросил на пол… Нос оказался предательски хлипким, кровь фонтаном хлынула из него и оказалась соленой на вкус – я даже не подозревала, что она похожа на соевый соус, которым нас с Иваном угощал в далекие вгиковские времена знакомый китаец Ли…
Пока я разбиралась со своими мимолетными, а потому – острыми ощущениями, возле самой моей головы, размазанной на линолиуме, щелкнул затвор. И спустя секунду я увидела высокие ботинки на шнурках – сначала одну пару, а потом две других. Первая пара еще хранила следы дисциплинированной утренней чистки, но на подошвы уже налипли комья грязи и какой-то строительный мусор, несладкая у вас работа, ребятки!..
Мне ловко завернули руки за спину и защелкнули наручники – это вообще казалось фантастикой, во всяком случае, мои запястья отказывались в это верить, а потом я получила ощутимый удар в пах. И прежде чем боль расстроенной струной прозвучала в голове, успела подумать: счастье, что ты не мужик, иначе детородные органы тебе отбили бы напрочь…
– Лежать, сука! – с остервенением заорала первая пара ботинок, в то время как две другие мгновенно рассыпались по пустой квартире с надсадным криком: “Милиция! Всем на пол и руки за голову!"
Квартира надменно молчала, и через несколько минут, а может быть, секунд милиционеры вернулись ко мне.
Кто-то из милиционеров обшарил мой тощий рюкзак:
– Негусто!
Я аккуратно повернула голову на взволнованные азартные голоса, в которых чувствовалась досада гончих, не доставших лису:
– Больше нет никого, черт…
Если никого не было, то отыграться нужно было на мне.
– Поднимай его, – сказал один из милиционеров. Меня оторвали от пола, как легкий надувной матрас, я тут же облила куртку кровью и втайне порадовалась, что не надела на это рискованное мероприятие свое новенькое пальто с претензией на стильность.
Передо мной стояли три милиционера с автоматами наперевес, один из них поддерживал меня за шиворот. У милиционеров были решительные лица борцов с организованной преступностью.
– Добрый вечер, – ляпнула я, проглотив сгусток крови.
– Да это баба, – присвистнул один из блюстителей порядка.
Я посмотрела на своих мучителей с достоинством – насколько мне позволяла разбитая физиономия.
На лестничной площадке, привлеченные возней и нестандартными криками, как пираньи запахом свежей крови, начали собираться жильцы.
Один из милиционеров занялся потенциальными свидетелями: старухой полуночницей в войлочных шлепанцах и ее великовозрастным очкастым внуком.
– Знаете ее?
Свидетели сдали меня тут же: никогда не видели, никогда не слышали, здесь мужчина живет, очень интеллигентный человек, часто в командировках, подъезд у них на сигнализации и эта квартира тоже.
Если бы меня не поддерживали за шиворот, я бы просто упала от невозможности, сюрреалистичности ситуации: наемный убийца Сирии, оказывается, не только платил по счетам, но и ставил квартиру на сигнализацию!
Эта мысль показалась мне такой абсурдной, что я начала смеяться – сначала тихо, а потом все громче и громче. Это привело милиционеров в полную растерянность; державший меня даже ослабил хватку.
– Чего это с ней? – спросил он.
– Не видишь, шок. Морду-то ей вытри! Мой смеющийся рот вытерли какой-то сомнительной тряпкой, которую нашли тут же, между аккуратно составленных ботинок Сирина – видимо, ни у кого из милиционеров не нашлось платка или они решили не пачкать его о жалкую квартирную воришку. А я и была для них жалкой квартирной воришкой, мелкой рыбешкой, случайно застрявшей между крупных ячеек профессионального трала. Их несколько смущало мое гордое одиночество, оно переводило риск и отвагу совершенно в другую плоскость; столько усилий – и только для того, чтобы заломить руки субтильной дамочке – гора родила мышь…
– Ну что? – сочувственно сказала я воинственным представителям закона. – Гора родила мышь?
Разбитые губы плохо слушались меня, но тон выдал с головой – я издевалась. Я так откровенно издевалась, что в стриженые головы ментов закралось сомнение.
– Открывали ключами, – осмотрел замок один из милиционеров.
– Естественно, ключами. Не отмычкой же, – смешалась я. – Вы бы в дверь позвонили, прежде чем по морде бить. Я бы открыла.
– А ты хозяйка? – спросил у меня старший.
– Приятельница племянника хозяина, – шла напролом я. – Он попросил книгу привезти. Сам приехать не мог. Вот, ключи передал.
– И ты не знала, что квартира на сигнализации?
– Запамятовала. Он что-то мне говорил, но как-то из головы вон, – продолжала гнуть свою линию я. Единственное спасение я видела в наступлении на нестройные ряды милицейского наряда.
– Окна тоже закрыты. Да там и не заберешься никак. Пятый этаж и стена голая, – добавил самый молодой мент, вернувшийся в коридор после детального осмотра комнат.
– Вы вообще за кого меня принимаете? – нагло поинтересовалась я. Слишком нагло, чтобы они оставили это безнаказанным.
– Ну не за Клару Цеткин, это точно, – съязвил старший. – Давай телефон этого племянника, пусть подъезжает, разберемся.
Вот ты и попалась.
– Ну?
Я молчала. Далекий пол показался пропастью и закачался под моими ногами.
– У него нет телефона.
– Адрес.
– Да не знаю я точно. Где-то на Сретенке. Мы с ним завтра должны встретиться… Вы бы наручники сняли, смешно, ей-Богу.
Младший милиционер с почти женской родинкой над верхней губой вопросительно посмотрел на старшего.
– Сними, – сказал тот, – пусть пойдет умоется, что ли… А то скажут потом, что мы честным гражданам вывески портим.
Наручники были расстегнуты, и только теперь я поняла, что руки у меня затекли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Покопавшись глазами на полках, я нашла и поэзию – вероятно, Сирии был не лишен морализаторства и в свободное от заказных убийств время поучал своего забубенного племянника Власа рифмованными строками из Бодлера и Омара Хайяма. А между Цветаевой и Анненским я нашла тонкую книжку стихов Юнны Мориц – точно такую же спер для меня Иван в Доме книги на Новом Арбате в день моего рождения…
И я не удержалась – сунула Юнну Мориц в рюкзак. Туда же полетела и внушительная монография “Стрелковое оружие”, мало ли, в хозяйстве все сгодится.
А сунув, укорила себя – опомнись, Ева, не за этим ты сюда пришла!
Я начала соображать: начать нужно со стола, в письменном столе вполне может храниться то, что ты ищешь. Но поиски оказались неутешительными: коробка со счетами за квартиру, тонко очиненные карандаши, скрепки, блокноты с чистыми листами – и все в идеальном порядке. В нижнем ящике стола я нашла несколько рукописей, бегло просмотрев которые обнаружила, что Сирии всерьез интересовался историей Первой мировой войны и даже настрогал что-то посвященное Верденской операции 1916 года.
И больше ничего.
Ни записных книжек, ни засиженных временем открыток к Новому году и Дню Советской Армии, ни писем из глубинки от обстоятельных родственников – ничего, что хоть как-то могло быть связано с личной жизнью Сирина.
В коробке для документов я нашла только аттестат зрелости – Сирии окончил кишиневскую среднюю школу № 2; облупленный выпускной ромбик какого-то технического вуза, свидетельство о расторжении брака с гражданкой Филипповой и инструкцию по эксплуатации холодильника “Днепр”.
Перебирая все эти ненужные бумажки, я не могла отделаться от мысли, что во всем этом был дальний умысел Сирина – он как будто ждал непрошеных гостей в свое отсутствие и заранее посмеивался над ними.
Покончив со столом, я переместилась к тумбочке под телевизором – это было единственное укромное место во всей комнате.
И здесь мне повезло – между запечатанной коробкой с миксером “Рось” и шахматной доской я нашла целлофановый пакет с фотографиями. Все это шло вразрез с основательностью Сирина – ему бы больше подошел солидный альбом с изображением Нурекской ГЭС на обложке, чем этот пакет.
Я устроилась на ковре и начала терпеливо перебирать фотографии: лица на них ничего не говорили мне, большинство снимков относилось к пятидесятым и шестидесятым годам: прямые плечи в фасонах платьев у женщин, мужские белые полотняные костюмы, привет из Гурзуфа, привет из Мисхора, привет из Адлера, привет из Трускавца, привет из Мацесты… Я подумала о том, что даже толком и не разглядела лица Сирина, перед тем как убить его. А фотография в паспорте была далека от оригинала, как и все фотографии для документов.
Из всего массива бесполезных изображений я выделила свадьбу Сирина: молодой Леня Дрондин и молодая Вера Филиппова натужно улыбались в объектив, призрак расторжения брака еще не маячил у них за спиной. Эта фотография, единственная из всех, была подписана:
"Исходя из того, что у Верочки аллергия на стиральный порошок, обязуюсь носки, трусы и рубахи стирать собственноручно до скончания века. Леонид Дрондин. Дата. Подпись”.
Аллергия, очень мило. Должно быть, Сирину смертельно надоело стирать носки и трусы собственноручно, потому он и разошелся.
Кроме всей этой семейно-интимной лабуды, старух в фартуках, стариков с шашками и детей в костюмах зайчиков, было еще несколько полуофициальных фотографий: Сирии на какой-то конференции с указкой в руках и погонами старшего лейтенанта; Сирии возле какого-то присутственного места с погонами капитана; Сирии на банкете с погонами майора… Сирии без погон и практически без одежды, исключение составляют демократичные сатиновые трусы, на шашлыках, в окружении сугубо мужской компании.
Я переворошила фотографии – ничего, ничего, ничего! Сунув их в пакет, я забросила его в недра тумбочки. Оставалась последняя надежда – спальня. Но я уже знала, что и там ничего не найду.
Я была уже возле двери, когда неожиданная догадка чуть не сбила меня с ног – последняя фотография, сатиновые трусы! Я опрометью вернулась к тумбочке, вытащила пакет и достала фотографию на шашлыках.
Да! Да, да, да…
В компании полуголых мужиков отирался Александр Анатольевич! Он был на заднем плане, лет на пятнадцать моложе, с еще не сломанными ушами, но с коротким бобриком. Я не могла ошибиться.
Друг Сирина, позвонивший ему в утро накануне убийства.
Двадцать против одного – это и был Александр Анатольевич, бывший коллега по ФСБ, или КГБ, или как там все это называлось… Мужики с фотографии были поразительно похожи друг на друга – одинаковые короткие стрижки, функционально-военные, никаких вольностей, только коллеги могут выехать вот таким дружным коллективом на шашлыки.
Это была несомненная удача, ради одной этой фотографии стоило отправиться сюда – теперь я могу, по крайней мере, предположить, кто заказал Сирину убийство, Нимотси и Веньки. А та оперативность, с которой Сирии выполнил заказ, та оперативность, с которой Александр Анатольевич связался с Сириным, предполагали только искреннюю дружбу. Не исключено, что Александр Анатольевич мог заказать Сирину и что-то еще…
Я заложила фотографию в сборник Юнны Мориц – на всякий случай, – остальные положила на место, внимательно осмотрела все вокруг (не осталось ли следов моего торопливого пребывания), погасила свет в комнате и вышла в коридор. Там я постояла несколько секунд, лениво раздумывая, стоит ли посетить еще и спальню – наверняка я не найду там ничего, кроме эстампа с одинокой березой, аккуратной стопки белья и заправленной постели…
Неожиданный шорох у дверей заставил меня насторожиться. Вся вечерняя удаль испарилась из меня, как вода из луж знойным летним полднем. Одну ниточку ты получила, так что поклонись обстоятельствам в ножки и сделай ручкой!..
Я аккуратно отжала замок, приоткрыла дверь, но выйти из квартиры не успела.
Дверь с треском распахнулась, оглушительный удар сшиб меня с ног и бросил на пол… Нос оказался предательски хлипким, кровь фонтаном хлынула из него и оказалась соленой на вкус – я даже не подозревала, что она похожа на соевый соус, которым нас с Иваном угощал в далекие вгиковские времена знакомый китаец Ли…
Пока я разбиралась со своими мимолетными, а потому – острыми ощущениями, возле самой моей головы, размазанной на линолиуме, щелкнул затвор. И спустя секунду я увидела высокие ботинки на шнурках – сначала одну пару, а потом две других. Первая пара еще хранила следы дисциплинированной утренней чистки, но на подошвы уже налипли комья грязи и какой-то строительный мусор, несладкая у вас работа, ребятки!..
Мне ловко завернули руки за спину и защелкнули наручники – это вообще казалось фантастикой, во всяком случае, мои запястья отказывались в это верить, а потом я получила ощутимый удар в пах. И прежде чем боль расстроенной струной прозвучала в голове, успела подумать: счастье, что ты не мужик, иначе детородные органы тебе отбили бы напрочь…
– Лежать, сука! – с остервенением заорала первая пара ботинок, в то время как две другие мгновенно рассыпались по пустой квартире с надсадным криком: “Милиция! Всем на пол и руки за голову!"
Квартира надменно молчала, и через несколько минут, а может быть, секунд милиционеры вернулись ко мне.
Кто-то из милиционеров обшарил мой тощий рюкзак:
– Негусто!
Я аккуратно повернула голову на взволнованные азартные голоса, в которых чувствовалась досада гончих, не доставших лису:
– Больше нет никого, черт…
Если никого не было, то отыграться нужно было на мне.
– Поднимай его, – сказал один из милиционеров. Меня оторвали от пола, как легкий надувной матрас, я тут же облила куртку кровью и втайне порадовалась, что не надела на это рискованное мероприятие свое новенькое пальто с претензией на стильность.
Передо мной стояли три милиционера с автоматами наперевес, один из них поддерживал меня за шиворот. У милиционеров были решительные лица борцов с организованной преступностью.
– Добрый вечер, – ляпнула я, проглотив сгусток крови.
– Да это баба, – присвистнул один из блюстителей порядка.
Я посмотрела на своих мучителей с достоинством – насколько мне позволяла разбитая физиономия.
На лестничной площадке, привлеченные возней и нестандартными криками, как пираньи запахом свежей крови, начали собираться жильцы.
Один из милиционеров занялся потенциальными свидетелями: старухой полуночницей в войлочных шлепанцах и ее великовозрастным очкастым внуком.
– Знаете ее?
Свидетели сдали меня тут же: никогда не видели, никогда не слышали, здесь мужчина живет, очень интеллигентный человек, часто в командировках, подъезд у них на сигнализации и эта квартира тоже.
Если бы меня не поддерживали за шиворот, я бы просто упала от невозможности, сюрреалистичности ситуации: наемный убийца Сирии, оказывается, не только платил по счетам, но и ставил квартиру на сигнализацию!
Эта мысль показалась мне такой абсурдной, что я начала смеяться – сначала тихо, а потом все громче и громче. Это привело милиционеров в полную растерянность; державший меня даже ослабил хватку.
– Чего это с ней? – спросил он.
– Не видишь, шок. Морду-то ей вытри! Мой смеющийся рот вытерли какой-то сомнительной тряпкой, которую нашли тут же, между аккуратно составленных ботинок Сирина – видимо, ни у кого из милиционеров не нашлось платка или они решили не пачкать его о жалкую квартирную воришку. А я и была для них жалкой квартирной воришкой, мелкой рыбешкой, случайно застрявшей между крупных ячеек профессионального трала. Их несколько смущало мое гордое одиночество, оно переводило риск и отвагу совершенно в другую плоскость; столько усилий – и только для того, чтобы заломить руки субтильной дамочке – гора родила мышь…
– Ну что? – сочувственно сказала я воинственным представителям закона. – Гора родила мышь?
Разбитые губы плохо слушались меня, но тон выдал с головой – я издевалась. Я так откровенно издевалась, что в стриженые головы ментов закралось сомнение.
– Открывали ключами, – осмотрел замок один из милиционеров.
– Естественно, ключами. Не отмычкой же, – смешалась я. – Вы бы в дверь позвонили, прежде чем по морде бить. Я бы открыла.
– А ты хозяйка? – спросил у меня старший.
– Приятельница племянника хозяина, – шла напролом я. – Он попросил книгу привезти. Сам приехать не мог. Вот, ключи передал.
– И ты не знала, что квартира на сигнализации?
– Запамятовала. Он что-то мне говорил, но как-то из головы вон, – продолжала гнуть свою линию я. Единственное спасение я видела в наступлении на нестройные ряды милицейского наряда.
– Окна тоже закрыты. Да там и не заберешься никак. Пятый этаж и стена голая, – добавил самый молодой мент, вернувшийся в коридор после детального осмотра комнат.
– Вы вообще за кого меня принимаете? – нагло поинтересовалась я. Слишком нагло, чтобы они оставили это безнаказанным.
– Ну не за Клару Цеткин, это точно, – съязвил старший. – Давай телефон этого племянника, пусть подъезжает, разберемся.
Вот ты и попалась.
– Ну?
Я молчала. Далекий пол показался пропастью и закачался под моими ногами.
– У него нет телефона.
– Адрес.
– Да не знаю я точно. Где-то на Сретенке. Мы с ним завтра должны встретиться… Вы бы наручники сняли, смешно, ей-Богу.
Младший милиционер с почти женской родинкой над верхней губой вопросительно посмотрел на старшего.
– Сними, – сказал тот, – пусть пойдет умоется, что ли… А то скажут потом, что мы честным гражданам вывески портим.
Наручники были расстегнуты, и только теперь я поняла, что руки у меня затекли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75