Я, должно быть, ошиблась, я не врач, чтобы констатировать летальный исход. А все может быть не так страшно, есть же всякие медицинские термины, облегчающие совесть, – кома, например, или коллапс, или глубокая потеря сознания…
И, значит, я никого не убила.
Плохо соображая, я подхватила тело Алены под мышки и выволокла из ванной: она оказалась тяжелее, чем я думала. А вот Фарик был совсем легкий – даже удивительно, как ему удалось чуть не утопить меня. Восточный мальчик, который подсох на солнце и стал невесомым, как маленькая прозрачная тарань – такую тарань мы всегда ловили с отцом в августе, после смерти мамы… Каждый август; на базе отдыха, она называлась “Энергетик”…
Теперь нужно доехать до больницы, до ближайшей больницы, чтобы их спасли. И с легким сердцем отдаться в руки правосудия. Возможно, меня посадят, и тем самым избавят от дальнейших хлопот, разве это не выход?..
Как в тумане, я подогнала джип к самому крыльцу и открыла заднюю дверцу. Сначала Фарика, он легче; я провозилась с ним недолго – пока его голова не уткнулась в стекло, а бессильные ноги не потянули за собой Коврик. Вот черт, Алена ненавидит беспорядок и сбитые коврики в машине. Я поправила коврик и отправилась за Аленой.
На ступеньках крыльца вместе с телом Алены я села отдохнуть. Ее сухая красивая голова лежала на моих коленях – то, о чем она так долго мечтала. Затаив дыхание, я прислушивалась к Алене – никаких признаков жизни, ничего, девочка, врачи соберут тебя, они многое умеют, эти врачи, все будет хорошо.
Я усадила Алену рядом с Фариком и прикрыла их обоих пледом – ноябрьская ночь была холодной, под ногами хрустел первый хрупкий ледок – все-таки это север…
…Я пришла в себя только на безлюдном шоссе, ослепленная светом фар встречной машины – в зеркале мелькнули безжизненные лица Алены и Фарика: сумасшедшая скорость толкнула их друг к другу, убитую и убийцу, невинные жертвы страстей. Что я делаю здесь, на скользкой дороге, на скорости 100 километров, куда я их везу? Наваждение прошло, я понимала, что помочь им уже ничем нельзя. Я даже толком не понимала, куда еду с двумя трупами на заднем сиденье – я ведь никогда не запоминаю дорогу… Но я продолжала гнать джип сквозь ночь. В голове вдруг возникла шальная мысль врезаться на полной скорости в дерево, в камень, в указательны и столб, в бетонную опору, в тяжелый грузовик – врезаться и разом покончить с бессмысленностью жизни, приносящей одни несчастья.
Я устала.
Я так устала, что даже на секунду выпустила руль из рук. Когда ты плыла по течению и никого не задевала – в мире царили порядок и гармония. Но стоило тебе взбунтоваться и повернуть вспять – тут же начались несчастья. Но, возможно, сейчас несчастий больше не будет. Нужно только выбрать подходящие дерево, камень, опору, столб, грузовик…
А если кто-то из них двоих все же жив?
Додумать я не успела – прямо в лоб на меня несся огромный трейлер, из тех, что гоняют на междугородных перевозках, – я просто выехала на встречную полосу. Столкновение казалось неизбежным, разве не об этом ты мечтала?
Я резко вывернула руль, и, послушный даже моим неопытным рукам, джип убрался с дороги за несколько метров до трейлера, прямо перед его тупым носом, и скатился в кювет. Устойчивости джипа можно было только позавидовать. Я растерялась, я даже не подумала затормозить и сбросить скорость – и джип, как огромный лось, легко ломая кусты, взрезал рощу. Несколько минут по лобовому стеклу хлестали ветки, потом все исчезло – передо мной было открытое пространство, а под шинами с легким писком ломался первый тонкий лед. Наконец-то я остановилась, хруст исчез, но сразу же возник другой звук, которому я даже не придала поначалу значения.
Несколько минут я просидела, уткнувшись головой в руль, потом посмотрела в зеркало: ни Фарика, ни Алены в нем не было, должно быть, тела завалились, когда машина соскочила в кювет. В любом случае, нужно было убираться отсюда, черт знает, где вообще я нахожусь.
Я хотела встать, выйти наружу, осмотреть джип – и не могла, ноги как будто приросли к полу. Тишина в машине была невыносимой, и, чтобы избавиться от нее, я включила магнитолу, сунула в нее первую попавшуюся кассету из “бардачка”. В “бардачке” лежали Аленины перчатки – мягкая лайка отличной выделки; ее маленькая сумка и газовый баллончик. Все в идеальном порядке, иначе и быть не могло.
В салоне повисло легкомысленное рэгги, не самая подходящая к случаю музыка, – и еще этот звук снаружи, похожий на чавканье огромного животного… Когда он стал невыносим – я открыла дверцу и чуть не вскрикнула от ужаса: почва под машиной была зыбкой, джип явно оседал, колеса уже наполовину ушли в трясину, а это была именно трясина, знаменитые местные болота, как я могла об этом забыть – ведь Алена говорила мне… Я сунула за пазуху Аленину сумочку – мало ли, может быть, там документы, которые ей понадобятся, – и соскочила с водительского места: нужно открыть заднюю дверцу и попытаться вытащить их, Алену, Фарика, я просто не имею права оставить их здесь…
Но едва я оказалась снаружи – ноги тотчас же ушли в липкую, припорошенную ночным инеем грязь, все, вот и все! Я сделала невероятное усилие и ухватилась за что-то: это была искореженная сухая ветка кустарника, росшего неподалеку, на кочке. Я рухнула в грязь и поползла – в спину мне постреливали музыкальные фразы, хороший, чуть хрипловатый английский и чавканье болота, каждую минуту пожирающего джип. От холода я не чувствовала ног, утонувших в зловонной жиже, ладони горели от шершавой плети упругого кустарника – в нем сейчас было мое единственное спасение.
Наконец я обрела желанную твердь, выползла на маленький островок сухой твердой земли, уткнулась лицом в содранные ладони и зарыдала.
Это был странный плач-причитание, кажется, я молилась и просила простить меня, я кричала в голос и боялась оглянуться на джип; музыка из него становилась все глуше, а потом и вовсе кончилась. Я подумала, что кассета доиграла до конца, но через несколько минут раздался самодовольный всплеск. Чудовище поглотило свою жертву, и все стихло.
До первых проблесков мутного северного рассвета я не могла обернуться. Я лежала, окоченев от холода, грея руки под свитером и курткой, поджав колени под подбородок: я должна умереть, бегство напрасно и обречено на поражение… Но спасительное предсмертное тепло не приходило – все-таки было еще недостаточно холодно, чтобы замерзнуть насмерть.
Периодически я проваливалась в какие-то обрывки снов-галлюцинаций, главным в них были прозрачные руки Фарика и Алены, они нежно касались меня, но их прикосновения были обжигающе-ледяными, они заставляли сжиматься и без того маленькое сморщенное сердце.
И только когда начало светать, я наконец заставила себя подняться и посмотреть назад.
…Джипа не было.
Вместо него на безмятежной глади болота рваной раной расплылось черное пятно. Еще несколько часов, а может, какой-то час – и уже ничто не будет напоминать о нем. Я не знала, как глубока трясина и насколько далеки от меня Алена и Фарик. И впервые за несколько часов я пожелала им смерти – мгновенной смерти там, на даче. Если это так – значит, они счастливо избежали этого мучительного долгого всасывания в вонючую утробу земли. Они не мучились…
Слезы снова полились у меня из глаз, скатились на запекшиеся губы – и меня обожгла едкая боль: оказывается, я содрала, искусала губы в кровь, когда ползла к спасительной кочке. Содранные губы, содранные ладони – это пассив. А в активе ты снова осталась жива…
Я мелко дрожала, свитер, рубаха и куртка промокли спереди насквозь и не могли меня согреть. Я сняла рубаху и свитер, надела их задом наперед, вывернула куртку, но теплее не стало. Низкое северное солнце равнодушно смотрело на меня, оно тоже ничем не могло помочь, а перед глазами маячила братская могила людей, которые погибли из-за меня…
Скорее машинально я открыла Аленину сумку; дорогая кожа была безнадежно испачкана болотом, но внутренности не пострадали. Немного денег на традиционный мартини по дороге домой, записная книжка, беспечно валяющиеся визитки, ключи от дома и какие-то яркие, хорошо отпечатанные бумаги. Я внимательно рассматривала их, а когда поняла, что это такое, ничком упала на стылую землю и сунула грязные руки в рот, чтобы заглушить стон.
…Это были два билета на паром “Анна Каренина”, Питер – Стокгольм, каюта “люкс”… Билеты были выписаны на мое и Аленино имя – она решила нам устроить уик-энд, жест безнадежно влюбленной богатой женщины. Здесь же лежали ее и мой заграничные паспорта – это был сюрприз, о котором она не успела сказать мне… Не успела, не успела, бедная Алена! Паром уходил в ближайшую субботу, через три дня; значит, никакой мещанской Финляндии с ее пивом и дорогами – о поездке туда мы вяло шутили всего неделю назад; всего лишь респектабельная Швеция, северные ворота огромного мира, куда единственно я и хотела попасть… Но сейчас это нужно мне было меньше всего, я отдала бы все, лишь бы они были живы! Но они мертвы, они покоятся в страшной яме болота. Я вытерла мокрое лицо платком и осторожно обвязала его вокруг тонкого стебля растущего на кочке кустарника – сегодня ночью он спас мне жизнь. Пусть хоть этот платок будет эпитафией на могиле, мне нельзя забыть это место…
…В ста метрах чернел худосочный пакостный лесок – искривленные деревца, чахлая щетка подлеска – и ни одной живой души.
В школе я неплохо бегала стометровку, но сто метров – обманчивая дистанция, когда между лесом и тобой хляби болота. И помощи ждать было неоткуда.
В свете дня это расстояние не казалось опасным, пейзаж затягивал своей умиротворенностью. Несколько минут я собиралась с силами, потом сломала маленькое сухое деревце – ничего более основательного под рукой не было. Его я использую в качестве проводника, в качестве щупа, чтобы добраться до леса и не утонуть в болоте.
Спустя час, измотанная до последней возможности, я выбралась на твердую землю, как могла, почистила одежду прелыми листьями; листья посуше набросала под дерево и заснула тяжелым сном.
Это был блаженный черный сон без сновидений, никто не тревожил меня в нем, никто не мучил прошлым и не пугал будущим.
…Я проснулась от близкого холода – еще немного, и на землю снова спустятся сумерки, мягкие, вкрадчивые – сейчас они были моим единственным союзником. Я приблизительно помнила направление, но сейчас это было неважно, я шла и шла, пока сквозь редкую стену деревьев не показалось шоссе. Машины проносились по нему довольно часто, мне только нужно выбрать подходящую, чтобы добраться до города.
По габаритным огням я определила мощный “КамАЗ” и подняла руку. Во ВГИКе я никогда не была хиппи и никогда не ездила автостопом, этим грешили мои более продвинутые сокурсники – от них-то я и узнала нехитрую технологию автостопа: немудреный психологизм, пачка хороших сигарет для парней и пара запасных презервативов для девушек: на трассе может случиться всякое, сопротивление бесполезно, тогда лучше расслабиться и получить удовольствие. А сами шоферы делятся на тех, кто жаждет выслушать историю твоей жизни, а заодно всех других жизней, и на таких, кто сам болтает без умолку, рассеивая скуку длинных трасс.
…Мне повезло – мой шофер оказался из породы говорунов. За время езды до Питера я узнала, что у него трое детей: старшая девочка и мальчики-близняшки; что жена его беременна четвертым ребенком, и, кажется, опять будет мальчик; что сам он из Медвежьегорска, везет из Карелии продукты питания; что напарник его погорел на сто тысяч долларов, когда связался с оргтехникой… Черт его попутал поставить в фуру канистру с бензином – бензин от тряски вытек и загадил новехонькие упаковки компьютеров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
И, значит, я никого не убила.
Плохо соображая, я подхватила тело Алены под мышки и выволокла из ванной: она оказалась тяжелее, чем я думала. А вот Фарик был совсем легкий – даже удивительно, как ему удалось чуть не утопить меня. Восточный мальчик, который подсох на солнце и стал невесомым, как маленькая прозрачная тарань – такую тарань мы всегда ловили с отцом в августе, после смерти мамы… Каждый август; на базе отдыха, она называлась “Энергетик”…
Теперь нужно доехать до больницы, до ближайшей больницы, чтобы их спасли. И с легким сердцем отдаться в руки правосудия. Возможно, меня посадят, и тем самым избавят от дальнейших хлопот, разве это не выход?..
Как в тумане, я подогнала джип к самому крыльцу и открыла заднюю дверцу. Сначала Фарика, он легче; я провозилась с ним недолго – пока его голова не уткнулась в стекло, а бессильные ноги не потянули за собой Коврик. Вот черт, Алена ненавидит беспорядок и сбитые коврики в машине. Я поправила коврик и отправилась за Аленой.
На ступеньках крыльца вместе с телом Алены я села отдохнуть. Ее сухая красивая голова лежала на моих коленях – то, о чем она так долго мечтала. Затаив дыхание, я прислушивалась к Алене – никаких признаков жизни, ничего, девочка, врачи соберут тебя, они многое умеют, эти врачи, все будет хорошо.
Я усадила Алену рядом с Фариком и прикрыла их обоих пледом – ноябрьская ночь была холодной, под ногами хрустел первый хрупкий ледок – все-таки это север…
…Я пришла в себя только на безлюдном шоссе, ослепленная светом фар встречной машины – в зеркале мелькнули безжизненные лица Алены и Фарика: сумасшедшая скорость толкнула их друг к другу, убитую и убийцу, невинные жертвы страстей. Что я делаю здесь, на скользкой дороге, на скорости 100 километров, куда я их везу? Наваждение прошло, я понимала, что помочь им уже ничем нельзя. Я даже толком не понимала, куда еду с двумя трупами на заднем сиденье – я ведь никогда не запоминаю дорогу… Но я продолжала гнать джип сквозь ночь. В голове вдруг возникла шальная мысль врезаться на полной скорости в дерево, в камень, в указательны и столб, в бетонную опору, в тяжелый грузовик – врезаться и разом покончить с бессмысленностью жизни, приносящей одни несчастья.
Я устала.
Я так устала, что даже на секунду выпустила руль из рук. Когда ты плыла по течению и никого не задевала – в мире царили порядок и гармония. Но стоило тебе взбунтоваться и повернуть вспять – тут же начались несчастья. Но, возможно, сейчас несчастий больше не будет. Нужно только выбрать подходящие дерево, камень, опору, столб, грузовик…
А если кто-то из них двоих все же жив?
Додумать я не успела – прямо в лоб на меня несся огромный трейлер, из тех, что гоняют на междугородных перевозках, – я просто выехала на встречную полосу. Столкновение казалось неизбежным, разве не об этом ты мечтала?
Я резко вывернула руль, и, послушный даже моим неопытным рукам, джип убрался с дороги за несколько метров до трейлера, прямо перед его тупым носом, и скатился в кювет. Устойчивости джипа можно было только позавидовать. Я растерялась, я даже не подумала затормозить и сбросить скорость – и джип, как огромный лось, легко ломая кусты, взрезал рощу. Несколько минут по лобовому стеклу хлестали ветки, потом все исчезло – передо мной было открытое пространство, а под шинами с легким писком ломался первый тонкий лед. Наконец-то я остановилась, хруст исчез, но сразу же возник другой звук, которому я даже не придала поначалу значения.
Несколько минут я просидела, уткнувшись головой в руль, потом посмотрела в зеркало: ни Фарика, ни Алены в нем не было, должно быть, тела завалились, когда машина соскочила в кювет. В любом случае, нужно было убираться отсюда, черт знает, где вообще я нахожусь.
Я хотела встать, выйти наружу, осмотреть джип – и не могла, ноги как будто приросли к полу. Тишина в машине была невыносимой, и, чтобы избавиться от нее, я включила магнитолу, сунула в нее первую попавшуюся кассету из “бардачка”. В “бардачке” лежали Аленины перчатки – мягкая лайка отличной выделки; ее маленькая сумка и газовый баллончик. Все в идеальном порядке, иначе и быть не могло.
В салоне повисло легкомысленное рэгги, не самая подходящая к случаю музыка, – и еще этот звук снаружи, похожий на чавканье огромного животного… Когда он стал невыносим – я открыла дверцу и чуть не вскрикнула от ужаса: почва под машиной была зыбкой, джип явно оседал, колеса уже наполовину ушли в трясину, а это была именно трясина, знаменитые местные болота, как я могла об этом забыть – ведь Алена говорила мне… Я сунула за пазуху Аленину сумочку – мало ли, может быть, там документы, которые ей понадобятся, – и соскочила с водительского места: нужно открыть заднюю дверцу и попытаться вытащить их, Алену, Фарика, я просто не имею права оставить их здесь…
Но едва я оказалась снаружи – ноги тотчас же ушли в липкую, припорошенную ночным инеем грязь, все, вот и все! Я сделала невероятное усилие и ухватилась за что-то: это была искореженная сухая ветка кустарника, росшего неподалеку, на кочке. Я рухнула в грязь и поползла – в спину мне постреливали музыкальные фразы, хороший, чуть хрипловатый английский и чавканье болота, каждую минуту пожирающего джип. От холода я не чувствовала ног, утонувших в зловонной жиже, ладони горели от шершавой плети упругого кустарника – в нем сейчас было мое единственное спасение.
Наконец я обрела желанную твердь, выползла на маленький островок сухой твердой земли, уткнулась лицом в содранные ладони и зарыдала.
Это был странный плач-причитание, кажется, я молилась и просила простить меня, я кричала в голос и боялась оглянуться на джип; музыка из него становилась все глуше, а потом и вовсе кончилась. Я подумала, что кассета доиграла до конца, но через несколько минут раздался самодовольный всплеск. Чудовище поглотило свою жертву, и все стихло.
До первых проблесков мутного северного рассвета я не могла обернуться. Я лежала, окоченев от холода, грея руки под свитером и курткой, поджав колени под подбородок: я должна умереть, бегство напрасно и обречено на поражение… Но спасительное предсмертное тепло не приходило – все-таки было еще недостаточно холодно, чтобы замерзнуть насмерть.
Периодически я проваливалась в какие-то обрывки снов-галлюцинаций, главным в них были прозрачные руки Фарика и Алены, они нежно касались меня, но их прикосновения были обжигающе-ледяными, они заставляли сжиматься и без того маленькое сморщенное сердце.
И только когда начало светать, я наконец заставила себя подняться и посмотреть назад.
…Джипа не было.
Вместо него на безмятежной глади болота рваной раной расплылось черное пятно. Еще несколько часов, а может, какой-то час – и уже ничто не будет напоминать о нем. Я не знала, как глубока трясина и насколько далеки от меня Алена и Фарик. И впервые за несколько часов я пожелала им смерти – мгновенной смерти там, на даче. Если это так – значит, они счастливо избежали этого мучительного долгого всасывания в вонючую утробу земли. Они не мучились…
Слезы снова полились у меня из глаз, скатились на запекшиеся губы – и меня обожгла едкая боль: оказывается, я содрала, искусала губы в кровь, когда ползла к спасительной кочке. Содранные губы, содранные ладони – это пассив. А в активе ты снова осталась жива…
Я мелко дрожала, свитер, рубаха и куртка промокли спереди насквозь и не могли меня согреть. Я сняла рубаху и свитер, надела их задом наперед, вывернула куртку, но теплее не стало. Низкое северное солнце равнодушно смотрело на меня, оно тоже ничем не могло помочь, а перед глазами маячила братская могила людей, которые погибли из-за меня…
Скорее машинально я открыла Аленину сумку; дорогая кожа была безнадежно испачкана болотом, но внутренности не пострадали. Немного денег на традиционный мартини по дороге домой, записная книжка, беспечно валяющиеся визитки, ключи от дома и какие-то яркие, хорошо отпечатанные бумаги. Я внимательно рассматривала их, а когда поняла, что это такое, ничком упала на стылую землю и сунула грязные руки в рот, чтобы заглушить стон.
…Это были два билета на паром “Анна Каренина”, Питер – Стокгольм, каюта “люкс”… Билеты были выписаны на мое и Аленино имя – она решила нам устроить уик-энд, жест безнадежно влюбленной богатой женщины. Здесь же лежали ее и мой заграничные паспорта – это был сюрприз, о котором она не успела сказать мне… Не успела, не успела, бедная Алена! Паром уходил в ближайшую субботу, через три дня; значит, никакой мещанской Финляндии с ее пивом и дорогами – о поездке туда мы вяло шутили всего неделю назад; всего лишь респектабельная Швеция, северные ворота огромного мира, куда единственно я и хотела попасть… Но сейчас это нужно мне было меньше всего, я отдала бы все, лишь бы они были живы! Но они мертвы, они покоятся в страшной яме болота. Я вытерла мокрое лицо платком и осторожно обвязала его вокруг тонкого стебля растущего на кочке кустарника – сегодня ночью он спас мне жизнь. Пусть хоть этот платок будет эпитафией на могиле, мне нельзя забыть это место…
…В ста метрах чернел худосочный пакостный лесок – искривленные деревца, чахлая щетка подлеска – и ни одной живой души.
В школе я неплохо бегала стометровку, но сто метров – обманчивая дистанция, когда между лесом и тобой хляби болота. И помощи ждать было неоткуда.
В свете дня это расстояние не казалось опасным, пейзаж затягивал своей умиротворенностью. Несколько минут я собиралась с силами, потом сломала маленькое сухое деревце – ничего более основательного под рукой не было. Его я использую в качестве проводника, в качестве щупа, чтобы добраться до леса и не утонуть в болоте.
Спустя час, измотанная до последней возможности, я выбралась на твердую землю, как могла, почистила одежду прелыми листьями; листья посуше набросала под дерево и заснула тяжелым сном.
Это был блаженный черный сон без сновидений, никто не тревожил меня в нем, никто не мучил прошлым и не пугал будущим.
…Я проснулась от близкого холода – еще немного, и на землю снова спустятся сумерки, мягкие, вкрадчивые – сейчас они были моим единственным союзником. Я приблизительно помнила направление, но сейчас это было неважно, я шла и шла, пока сквозь редкую стену деревьев не показалось шоссе. Машины проносились по нему довольно часто, мне только нужно выбрать подходящую, чтобы добраться до города.
По габаритным огням я определила мощный “КамАЗ” и подняла руку. Во ВГИКе я никогда не была хиппи и никогда не ездила автостопом, этим грешили мои более продвинутые сокурсники – от них-то я и узнала нехитрую технологию автостопа: немудреный психологизм, пачка хороших сигарет для парней и пара запасных презервативов для девушек: на трассе может случиться всякое, сопротивление бесполезно, тогда лучше расслабиться и получить удовольствие. А сами шоферы делятся на тех, кто жаждет выслушать историю твоей жизни, а заодно всех других жизней, и на таких, кто сам болтает без умолку, рассеивая скуку длинных трасс.
…Мне повезло – мой шофер оказался из породы говорунов. За время езды до Питера я узнала, что у него трое детей: старшая девочка и мальчики-близняшки; что жена его беременна четвертым ребенком, и, кажется, опять будет мальчик; что сам он из Медвежьегорска, везет из Карелии продукты питания; что напарник его погорел на сто тысяч долларов, когда связался с оргтехникой… Черт его попутал поставить в фуру канистру с бензином – бензин от тряски вытек и загадил новехонькие упаковки компьютеров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75