– Это твой напарник?
Влас, совершенно деморализованный, кивнул.
– А на фотографиях? Очередная дичь? Он молчал, он не говорил ни “да”, ни “нет”, больше всего опасаясь моей реакции на возможные “да” и “нет”. Впрочем, все и так было ясно. Разрозненные мысли в Коей голове сухо щелкали, выскакивали на табло, как цифры в калькуляторе. После несложных арифметических действий забрезжил результат: Влас не должен воспринимать произведенный мной выстрел как случайность, иначе он сразу же сообразит, что имеет дело лишь с перетрусившей дамочкой. А дамочки, даже вооруженные, в конечном итоге всегда нарываются.
– Я жду, – жестко сказала я.
– Да.
– Кто это? – Я подпустила в свой вопрос грубоватой милицейской проницательности. Это должно было означать, что мне известны некоторые подробности их промысла. Они и были известны, я не лукавила.
– Румслиди, Игорь Викторович, концерн “Юнона”, – сказал Влас, а в подтексте слышалось: “Что тут анкеты разводить, ты и так все знаешь, если угрожаешь пистолетом полуголому человеку”.
"Румслиди, очень хорошо, лукавый обрусевший грек, судя по особняку на фотографиях; почти соотечественник Евы”.
– Профиль деятельности?
– Нефтепродукты, терминал, агентство недвижимости… Ну и всякие мелочи типа турфирм. Многостаночник.
– Заказчик?
– Я не знаю… Правда не знаю… – Он пялился на мою рубаху, будто надеясь разглядеть там погоны капитана милиции. Или старшего лейтенанта на худой конец – дурновкусие, и все от потребления массовой культуры.
– Не в курсе, – я угрожающе повела пистолетом, уже зная, что не смогу им воспользоваться ни при каких обстоятельствах, ведь не убийца же я в самом деле!.. Но он этого не знал.
И поднял вверх сложенные лодочкой ладони, как бы защищаясь, – умоляющий жест католической Божьей матери. Пистолет в моей руке гипнотизировал его, а участь подельника не улыбалась. Более весомого аргумента, чем лужа крови в соседней комнате, придумать было невозможно.
– Если не развяжешь язык, последуешь за старшим товарищем. Я не шучу, – пригрозила я.
Какие уж тут шутки, лицо его сжалось, как перед прыжком с десятиметровой вышки.
– Он… Сирии, – кивок в сторону мертвого тела, – абонировал почтовый ящик. Туда приходил пакет с фотографией и координатами, что-то безобидное типа:
"Дорогой Павел, это я на выставке, или на Ривьере, или в санатории…”, словом, что-то соответствующее снимку; до пятнадцатого буду в Москве или где-нибудь еще, надеюсь на встречу. До пятнадцатого – крайний срок исполнения заказа. И еще – номер телефона, по которому нужно звонить после окончания дела. Если все проходило успешно, ему сообщали номер ячейки в камере хранения на вокзале.
– На каком?
– Да на любом. В основном – на Казанском. Там были деньги за заказ…
– Сколько?
– Я не знаю. Я недавно в деле, – Влас пытался подстраховаться, выторговать поблажку для себя, – я только получал свою долю. Я профессиональный фотограф, я не убивал.
– Кроткая невинная овца, понятно. Снимки – твоих рук дело?
– Да.
– Фотографировал и ни разу не попался?
– Меня обучали профессиональной слежке.
– Кто?
– Сирии и обучал. Он работал раньше в структурах КГБ, чуть ли не во внешней разведке, я точно не знаю… Он профессионал… Был. – Влас с сомнением посмотрел на мертвое тело.
– И никаких контактов с заказчиками?
– Конечно. Это же первое правило работы.
– Когда вы должны были убрать этого типа?
– Грека, что ли? – Влас кололся с такой готовностью фотографа районного фотоателье, что я даже поморщилась. – Через два дня, ну да, в ближайший понедельник…
– Грека?
– Ну да, Сирин всем клиентам давал клички, это называлось у него оперативной разработкой. Так-то веселее, ближе к объекту. – В голосе на секунду забывшегося Власа послышались ностальгические нотки.
– А как он назвал тех двоих, которых вы убрали в Москве, в Бибиреве? – Теперь я шла напролом, ради этой фразы все и затевалось.
В глазах Власа снова промелькнул страх, он действительно не знал, что еще ему может быть инкриминировано.
– В Бибиреве, в июне этого года, – подсказала я, – ты ведь был там.
– Да. – Отпираться было бессмысленно. – Да. Самое идиотское дело… Я так и не понял, зачем нужно было убрать этого жалкого наркомана и его девку… Сирии вообще не берется за клиентов, чей годовой доход меньше двухсот тысяч долларов. А здесь эта фигня, срочный заказ, звонок среди ночи, очень странно все выглядело. Никаких контрольных выстрелов, этому свинец в пасть, девку за окно, грубая работа. Мужика пришлось расстрелять куда придется, он даже не сопротивлялся, сплошное желе… Первый раз с таким дерьмом столкнулся.
– Значит, ему позвонили?
– Ну да, позвонили и дали адрес, инструкции и все прочее…
– А как же правила? Как же почтовый ящик? Непохоже на крутых законспирированных профессионалов.
– Я не знаю. Звонил какой-то старый приятель Сирина, еще по КГБ. Я правда не знаю.
– Значит, вы просто расстреляли наркомана.
– Я не стрелял… Нужно было собрать все его вещи, все, что было…
– Сирии знал, что искать?
– Похоже, что нет. Во всяком случае, ничего конкретного не имелось в виду. Может быть, кассета, может быть – записи, совершенно непонятно, что может представлять ценность у такого живого трупа. – Влас оказался философствующим говоруном, он тут же попытался вылезти с оценками; бедный Нимотси, грустно ты смотришься в глазах случайно забредших киллеров.
– А девчонку вы просто выбросили в окно? – прервала я поток сознания Власа и содрогнулась – этим деловитым казенным тоном народного заседателя я спрашивала о Веньке…
– Ну да. Сначала вложили ей в руку пушку для отпечатков, и пушку выкинули вслед за девкой… Сирии выкинул, – вовремя поправился Влас, почувствовав в моей напрягшейся руке угрозу для себя. – Он потом страшно ругался по этому поводу, он ненавидел грязную работу…
– Одевайся, – я брезгливо искривила губы, – противно на тебя смотреть.
– А на тебя – очень даже ничего, – ляпнул он комплимент, почувствовав относительную безопасность.
– Что это за квартира?
– У него их несколько, здесь, в Питере, и в Москве, снимает на месяц, на два. Пока готовится к заказу.
– А ты что же, сюда девок водишь?
– Нет, клянусь, нет!..
– А я как же?
– Ну… Какая ты девка, ты же товарищ опер, – наша беседа неожиданно, перетекла в интимно-добродушное русло, – хорошенький опер, оперативно делающий минет.
Это было безмозглым хамским шантажом, и я окоротила зарвавшегося сопляка, помахав у него перед носом пистолетом.
– Заткнись, иначе последуешь за своим другом, отцом и учителем.
– Умолкаю. – Он слегка струсил, но только слегка. – Но ты позволишь мне упомянуть о твоем волшебном горле в письменном чистосердечном признании? И о том, что ты классно трахаешься тоже?
– Чистосердечное признание?
– Ну да. Очень прошу оформить явку с повинной.
– Да ты просто фуфло, – с удовольствием сказала я, – мог бы для начала в отказку уйти, покобениться для приличия. А так все сразу и сдал, даже неинтересно.
– А смысл? Вы же начнете мне ребра ломать, зубы драть без корней по одному. А потом ногти вытяните и заставите сожрать на ваших же глазах. А я с детства боли боюсь, – парировал он здраво, даже слишком здраво для провинциального фотографа. – И у меня, кстати, свои соображения по поводу последнего заказа. Могу поделиться. – Влас торговался, как продавец дынь на среднеазиатском базаре. – Нужно прошерстить латышей, связанных с нефтью. Если здесь будут терминалы, то нефть пройдет мимо них. Ищи, кому выгодно, еще древние римляне говорили. Ну что, ценная информация?
Я молчала. Я обдумывала ситуацию.
Влас скорее всего действительно уверен, что я какой-нибудь лихой оперработник, одно из звеньев длинной цепи, пятая колонна в тылу врага, мужественно ложащаяся под каждого потенциального преступника, – эпопея с Джеймсом Бондом вполне могла его испортить. Влас был сильнее меня, ему ничего не стоило отобрать у меня пистолет – но он не сделал этого. Он боялся, что я выстрелю, труп в соседней комнате красноречиво свидетельствовал, что со мной шутки плохи. А если даже и не выстрелю – за порогом квартиры вполне мог нарваться на крепких ребятишек из какой-нибудь местной группы захвата, ясно. Я была для него темной лошадкой, по крупу которой только сейчас стала проявляться масть – я знала об одном его московском деле, следовательно, наша встреча не случайна, его пасли, ничего другого предположить было невозможно, откуда ему знать о дурацких случайностях, преследующих меня, как безжалостные Парки. И пока он думал так – я была в относительной безопасности. Но Влас так ничего и не сказал мне об убийстве Веньки и Нимотси, он не знал главного, и я была там же, где и вначале. Следовательно, он был бесполезен, он оказался шлаком, отработанным материалом. Да, я ненавидела его, но даже в память обо всех погибших не смогла бы хладнокровно убить, разве что защищаясь… В какой-то момент мне даже захотелось во исполнение долга перед Нимотси, Венькой, Фариком и Аленой, чтобы он попытался вырваться, попытался выбить у меня пистолет, – и тогда бы я выстрелила! Но он сидел и жужжал. Он сам себе казался значительным в своих рассуждениях о мифических латышах – должно быть, из него получился бы отличный классический мент. Преступники и служители Фемиды – это две стороны одной медали – им нравится шастать по нейтральной полосе пограничных ситуаций и раздувать ноздри от запаха риска. И лишь такой фактор, как нравственность, является той черточкой, которая меняет плюс на минус…
Мне плевать было на нравственность, она требовала, чтобы я убила этого криминального Нарцисса, – а как раз этого я сделать не могла… Но способ должен был найтись, найтись обязательно, как находятся забытые в ванной часы. И я обязательно найду его – это чувство вдруг обдало меня таким жаром, что билет на вожделенный паром в Швецию оказался теперь лишь досадной помехой, ненужной деталью.
Я остаюсь. Мне нужно остаться.
Эта мысль пронзила меня своей бесповоротностью и естественностью, а вслед за этим и решение, такое простое, что я даже улыбнулась.
Влас скорее почувствовал улыбку, чем увидел ее, – нюх у него был звериный, – но интерпретировал ее по-своему:
– Вы что, тоже эту версию разрабатываете? Видишь, с мозгами у меня все в порядке.
– Со всем остальным тоже, – сказала я, решившись начать новую комбинацию. Я еще не знала, к чему она приведет, но, может быть, мне повезет, как везло до сих пор.
– Лестно слышать. Мне тоже было хорошо с тобой Я бы с тобой не расстался.
– Не расстанешься, – двусмысленно заверила я.
– Нет, правда. Ведь здорово же было, правда? – Он все еще оставался мальчишкой, для которого секс затмевал все остальное, а удачно проведенный акт стоил дороже выигранного Бородино и проигранного Ватерлоо.
– Правда. – Неожиданно для него я бросила пистолет на пол, позволила себе расслабиться и села на ковер против Власа.
– Не боишься, что отберу пушку и пристрелю тебя, как породистую сучку-медалистку? – спросил Влас.
– Нет. Ты ведь думаешь, что за дверью тебя ожидают дюжие ребятки. Ты ведь правда так думаешь?
– Да.
– Вот и славно.
– Тебя случайно зовут не Мата Хари?
– Мата Хари была лишь завравшейся самкой, которая запуталась в своих любовниках. Я предпочитаю не врать, и меня действительно зовут Ева, если тебя это интересует. – Я подпустила интимной ностальгии по прошедшей ночи в голосе, я совсем не жаждала его крови, и он должен был понять это.
Он понял.
– Что ты собираешься делать? – спросил он.
– Еще не знаю, – искренне соврала я и, выдержав паузу:
– Вернее, теперь не знаю.
Я сидела на ковре во фривольной позе, которая предполагала все, что угодно, но только не вышибленные в квартиру двери, не наручники, не камуфляж, не черные маски… Мой дурак почувствовал, что неотразим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75