Так вот, в Вене, сэкономив на суточных, Тизенгауз приобрел кое-какие носильные вещи, поскупившись на подарок Марине, которой на память о его зарубежной поездке достался - смешно сказать! - только грошовый брелок с изображением фасада Венского национального музея, явно полученный им в качестве сувенира от принимавшей стороны.
Лену отвлек сдавленный смешок, донесшийся из левого отсека. Она перестала печатать на машинке, прислушалась и в потоке слов, отчетливо прозвучавших в тишине, уловила ключевое - "Барон".
- Девочки! - требовательно произнесла Лена.
- Что, Елена Георгиевна? - дружно отозвались обе лаборантки.
- Надо быть добрее, - посоветовала им Лена, - уважать старших.
Бароном в ЦНИИСЭ за глаза называли Тизенгауза, и Лене не хотелось, чтобы Марина лишний раз услышала это обидное прозвище, тем более от бесцеремонных проныр. По поводу возникновения прозвища существовало две версии: если сама Марина считала первопричиной созвучие фамилии Андрея Святославовича, происходившего из семьи давным-давно обрусевших остзейских немцев, с бароном Тузенбахом, персонажем чеховских "Трех сестер", то Лена, тактично помалкивая, не сомневалась, что в его основе лежит внешнее сходство Тизенгауза с обтрепанным героем пьесы Максима Горького "На дне".
К возвращению Марины не терявшая времени Лена как раз закончила печатать концовку акта.
- Скоро час, - нетерпеливо заметила светившаяся от радости Марина. Ставить чайник?
- Ставь. - Лена поднялась и, приблизившись к подруге, прошептала ей на ухо: - Говори, чему радуешься?
Марина поднесла указательный палец к губам и выразительно посмотрела в сторону левого отсека.
- Схожу к шефам, отдам им свой шедевр, - направляясь к двери, сказала Лена. - Я быстро.
Когда она вернулась, проныры уже ушли обедать, а на лабораторном столе стоял укрытый вафельным полотенцем заварной чайник в окружении чашек с ложками, блюдца с нарезанным тонкими ломтиками хлебом и пузатой баночки вишневого варенья.
- Чем сегодня поразишь воображение оголодавшей общественности? - задорно полюбопытствовала Марина.
Намыливая руки под краном, Лена интригующе улыбнулась.
- Зайка, не томи.
Насухо вытерев руки, Лена достала из холодильника принесенный из дому пакет с закусками.
- У-у, балык из осетрины! - восторженно ахнула Марина. - Мамочка, говяжий язык! Обожаю! Может, в кои-то веки согрешим, нарушим трудовую дисциплину?
Лена отрицательно покачала головой. В отличие от подруги она не любила разбавленный спирт-ректификат.
- Как скажешь... - Марина положила в рот кусок языка и смежила веки в пленительной истоме. - Сказка, как во сне. Зайка, пожалуйста, не буди меня, дай вволю насладиться... Ей-богу, сто лет его не ела.
Лена налила себе чаю и сделала бутерброд с балыком.
- Сказка! - Марина по-детски захлопала ресницами. - Можно еще кусманчик?
- Зачем спрашиваешь?
- Боюсь показаться нахалкой... Вообще-то я уже стала подозревать, что при социализме коровы рождаются без языка, немыми. Животноводам так удобнее никто не замычит от бескормицы. А те особи, у кого чудом сохранился атавистический орган, приберегают его для номенклатурных работников не ниже секретарей райкома. Вместе с печенкой.
- Будет тебе! - Лена негромко рассмеялась.
- Балует тебя твой Сережа, - с завистью заметила Марина. - Счастливая ты, зайка.
- Сережка добрый, заботливый, - признала Лена, прихлебывая чай с вареньем. - Каждую субботу отвозит две полные сумки с продуктами во Всеволожск, чтобы скрасить жизнь бабушке и дяде. Там даже вареной колбасы за два двадцать не купишь, в продаже одни свиные головы. И отчима своего, Боголепова, тоже не забывает, хотя никогда его не любил, скорее ненавидел. После смерти Сережкиной матери тот остался один-одинешенек, так Сережка не реже двух раз в месяц навещает старика, снабжает деликатесами.
- За это ему воздается, - вдумчиво промолвила Марина.
- Кто знает?.. - Лена откусила кусочек бутерброда и решила, что пора сменить тему разговора. - Скажи-ка лучше, Маришка, чем тебя так обрадовал Андрей Святославович?
- Позвал к себе на всю ночь. Представляешь? - Чтобы не отвечать на заданный вопрос, Лена снова вцепилась зубами в бутерброд.
Интимные свидания Тизенгауза с Мариной, по ее же словам, вырвавшимся в порыве откровенности, всегда имели место в его квартире, на улице Бутлерова, причем только по вечерам, с девятнадцати и до двадцати трех часов, после чего Андрей Святославович крепко засыпал, а Марина в кромешной тьме шла к метро "Академическая" и через весь город час с лишним добиралась к себе домой, в Веселый поселок. Но самое непостижимое для Лены заключалось в том, что все это происходило ровно пять раз в месяц. Не четыре, шесть или, допустим, десять, а почему-то именно пять, словно прием микстуры по предписанию врача. Это что, по-человечески?
- Тебе меня не понять, сытый голодного не разумеет, - помолчав, сказала Марина. - У тебя есть все, что душе угодно, а я... - Ее голос сломался.
- Маришка, не огорчайся. - Лена прикрыла ладонью руку подруги.
- Нет-нет, зайка, я в порядке... - Марина тряхнула головой, отбрасывая упавшую на глаза прядку крашенных хной волос. - Нужно лет пять прожить без мужика, чтобы оценить, как дивно проснуться не одной, приготовить ему завтрак, прижавшись, стоять рядом с ним в тесноте переполненного метро... - На ее глаза набежали слезы.
- Мариша, а почему Андрей Святославович не ездит на работу в своих "жигулях"?
- Не умеет.
- У него что, нет водительских прав?
- Права есть, но зимой он вообще не ездит, а летом - исключительно за город.
- Странно. Неужели экономит на бензине?
- Ничего странного. В центре большое движение, а Андрей Святославович плохо знает город, теряется, может попасть в катастрофу, - взяла его под защиту Марина. - Что ты хочешь, он же впервые сел за руль в пятьдесят лет. И машину купил только для того, чтобы было на чем добираться в глухомань. В июне-июле за черникой, в августе за грибами и брусникой, а в сентябре-октябре, ближе к заморозкам, за клюквой. Мало кто так любит и знает природу средней полосы, как Андрей Святославович. Он на Черном море отродясь не был, даже не представляет, как загорают на пляже.
- Не может быть, - поразилась Лена.
- На отдыхе он непоседа, бродит по лесам и болотам как заведенный. Когда мы летом ездили за Приозерск, к самой границе с Карелией, я приготовила на костре грибную лапшу из свеженьких боровиков, она ему милее всякого мясного блюда. Представляешь, зову его, не дозовусь, а он является к ночи, перепачканный в тине, насквозь пропотевший, весь искусанный комарами...
Красочный рассказ Марины прервался с появлением проныр-лаборанток. Лена допила чай, вымыла чашки и уселась за машинку, чтобы напечатать еще два акта экспертизы. Приблизительно через час к ним в комнату снова заглянул Тизенгауз. Марина тотчас отправилась на перекур, а по возвращении шепотом попросила у Лены 100 рублей до завтра. Андрея Святославовича, оказывается, по телефону уведомили, что в какой-то комиссионке только что выставили на продажу резной камень из Китая, а он, вот досада, по рассеянности забыл дома кошелек с деньгами, которые постоянно носит с собой на случай непредвиденных покупок.
Лена охотно одолжила названную сумму. Слава Богу, у нее в семье деньги перестали быть проблемой. Не зря же Сережка после работы в гастрономе чуть ли не каждый вечер ездит в Ленгипроторг, чтобы вместе с Додиком Шапиро, в прошлом тоже инженером-строителем, допоздна разрабатывать там планировочные чертежи и сметы для переоборудования продуктовых магазинов. Выгодные заказы на проектирование они добывают сами, работают на условиях аккордной оплаты, а Ленгипроторг нужен им как вывеска, без которой Стройбанк закроет финансирование. Жаль, конечно, что мальчики вынуждены работать в торговле, но так уж сложилось, такие настали времена. Как горько шутит Додик, на зарплату инженера не прокукуешь, будь ты хоть семи пядей во лбу.
Довольная Марина убежала передавать деньги Тизенгаузу, а Лена, вслушиваясь в удалявшийся стук каблучков, в какой уж раз подумала о том, что лучше бы Андрею Святославовичу в его возрасте не гоняться за очередным раритетом из китайского камня, а купить на эти 100 рублей подарок Марине. Например, туфли или кожаную сумочку. Это, ей-богу, было бы куда человечнее.
36. УЧИТЕЛЬ ИЗ ПАЛАНГИ
Тем временем Тизенгауз, согнувшись пополам, надевал теплые зимние сапоги из чехословацкого кожзаменителя и мысленно нахваливал себя за то, что шесть лет тому назад остановил свой выбор именно на них. Сапоги оказались не менее носкими, чем кримпленовое пальто, и, что крайне важно, не требовали тщательного ухода - достаточно было утром протереть их тряпкой, смоченной теплой водой, чтобы они смотрелись как новенькие.
- Здравствуйте, кого не видела, - послышался из дверей голос Марины.
В этот момент Тизенгауз не мог увидеть ее, потому что его рабочее место было в самом углу, за шкафом. но, распрямившись, успел боковым зрением заметить, что все десять соседствовавших с ним сослуживцев отреагировали на появление Марины - кое-кто, не поднимая головы, скривил губы в ехидной усмешке, кто-то с кем-то переглянулся, а сидевшая у окна ханжа Окоемова, эксперт по радиотоварам, утробно захихикала. Тизенгауз сердито насупился: если его это мало трогало, то Марина принимала такие вещи близко к сердцу.
- Андрей Святославович, вот данные по химсоставу патины, которые вы просили. - Выглянув из-за шкафа, Марина протянула ему конверт с деньгами, полученными от Лены. - Больше ничего срочного?
- Любопытно, что там? - Включаясь в ее игру, Тизенгауз заглянул в конверт и обнаружил сторублевую купюру. - Так я и думал... Спасибо, Марина Васильевна, теперь я ваш неоплатный должник.
Одарив его мимолетной улыбкой, она вышла из комнаты.
Тизенгауз аккуратно поместил конверт в атташе-кейс, подаренный ему венскими искусствоведами, надел пальто и, взяв в руку шапку, испытал прилив горечи. Замечательная была шапка, семнадцать лет ничего с ней не делалось. Носить бы еще и носить, так его угораздило перед командировкой в Вену прополоскать шапку в мыльной воде! После стирки мех лопнул, а шапка настолько съежилась, что скорняк не взял ее в починку. Огорченно нахлобучив шапку, Тизенгауз на прощание кивнул сослуживцам и заспешил в комиссионный магазин, где на шестнадцать часов у него была назначена встреча с Бетой Юлиановной Рябокобылко.
На улице он мысленно прикинул, как побыстрее добраться до места встречи, и избрал маршрут через Литейный проспект, надеясь сесть там на "четырнадцатый" трамвай и доехать на нем до Гостиного двора.
Смеркалось, щеки пощипывал морозец, и широко, пружинисто шагавший Андрей Святославович в чаянии удачи позабыл о погубленной шапке, размышляя о том, сколько вокруг него чутких, бескорыстных людей, в особенности женщин. Марина, разумеется, не в счет. Их соединяет чувство, этим уже все сказано. А Бету Юлиановну с полным правом можно считать случайной знакомой, ни больше ни меньше. Что из того, что время от времени он консультирует ее и раза два-три в год одалживает ей мелкие суммы для приобретения предметов, составляющих весь смысл ее горемычной жизни. Будучи старой девой без друзей и родственников, даже без кошки или собачки, Рябокобылко, экономя на пенсии, собирает датский фарфор, а также полированные яйца из поделочных камней разнообразной текстуры, живет только этим увлечением и ежедневно объезжает все три комиссионных магазина, торгующих антиквариатом, - на Наличной улице, в Гавани, и в центре, на Садовой возле бывшего Пажеского корпуса и на Невском проспекте, по соседству с Елисеевским гастрономом, куда он сейчас направляется. Стоит ей увидеть что-то, представляющее интерес для него, Тизенгауза, как она немедленно звонит к нему в ЦНИИСЭ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110