Как она изволила выразиться - с паршивой овцы хоть шерсти клок. Мало того, не поставив меня в известность, она созвонилась с Аристархом Ивановичем, чтобы он оговорил это условие с их руководством. Представляете, в какой переплет я попал?
Лена кивнула.
- Само собой разумеется, просторная квартира нам бы не помешала. Лучшую из комнат я бы отвел под коллекции, но... Как это будет выглядеть с точки зрения этики?
- Андрей Святославович, от вас требуют заявление? - поинтересовалась Лена.
- Да нет, Арик берется решить этот вопрос без моего участия.
- Тогда что вас смущает?
- Елена Георгиевна, не знаю, как бы точнее выразиться... - Тизенгауз болезненно поморщился. - По моему разумению, акт дарения в принципе исключает компенсацию как таковую. Тем более когда машина уже запущена на полный ход. Фонд потратил энную сумму в валюте для изготовления демонстрационных шкафов, оповестил общественность, а теперь выясняется, что я... Кошмар какой-то!
- Андрей Святославович, вы, по-моему, зря огорчаетесь, - уверенно сказала Лена. - Если бы запоздалая инициатива исходила непосредственно от вас, то да, это был бы не вполне этичный поступок. Раз замысел принадлежит Марине, а Добрынин взял на себя переговоры, вам не в чем себя упрекать...
- Вы так полагаете? - просветлел Тизенгауз.
- Ни секунды не сомневаюсь, что Виктор Александрович сказал бы вам то же самое.
- Большое вам спасибо, Елена Георгиевна. Прямо камень с души сняли! - С этими словами Тизенгауз попятился и скрылся за дверью.
"Ничего себе выдалась зима! - подумала Лена, проводив его взглядом. - Наши беды вроде бы позади, а мы все равно в тревоге - и я сама, и Маришка, и Тизенгауз. Господи, неужели это никогда не кончится?"
58. ДАР
Шкафы и витрины с коллекцией янтаря были расставлены в бело-голубом зале полукругом, выгнутым к окнам, выходившим на заснеженный Гоголевский бульвар. Напротив, тоже полукругом, в три ряда поставили стулья для членов правления Советского фонда культуры и почетных гостей, а все те, кому выпало стоять, расположились позади, окаймляя последний ряд. По бокам, в проходах вдоль стен, деловито расхаживали телеоператоры со своими ассистентами, передвигавшими штативы с аппаратурой, а посредине круга, ближе к местам, предназначенным для главных действующих лиц, которых ждали с минуты на минуту, установили столик с микрофоном и раскрытым еженедельником "Суббота", где полполосы занимал поясной фотопортрет Тизенгауза.
Раиса Максимовна Горбачева появилась в зале без пяти час. На ней была юбка из серого твида, темно-бордовая блузка с бантом на шее и синий шерстяной жакет с позолоченными ромбами на вшитых погончиках.
- Заметьте, по четыре на каждом, - придвинувшись к Лене, шепнул Крестовоздвиженский. - Как у генерала армии.
Они сидели в центре второго ряда. Слева от Лены замерла побледневшая от волнений Марина, за ней Добрынин, что-то говоривший знаменитому басу из Большого театра, а с краю, потупившись, беззвучно шевелил губами Тизенгауз.
Раскланиваясь со знакомыми, Горбачева прошла в первый ряд и опустилась на стул прямо перед Леной. Пока Лена рассматривала ее серьги из мелкого жемчуга, пришедший вместе с Горбачевой мужчина с депутатским флажком на лацкане пиджака постучал ногтем по микрофону, требуя тишины, и сообщил присутствующим, с какой целью их сюда пригласили.
- Слово предоставляется Андрею Святославовичу Тизенгаузу, коллекционеру из Ленинграда! - завершил он свое краткое вступление.
Тизенгауз подошел к микрофону. Не зная, куда девать руки, он ухватил пальцами полы расстегнутой ветровки и обратился к Горбачевой, заговорив о том, что ему с самого начала была близка идея создания фонда культуры. Он, Тизенгауз, давно хотел подарить коллекцию янтаря, но ранее не осуществил это намерение по причинам, от него не зависящим, - два года назад его ни за что ни про что заключили в тюрьму и признали виновным в том, чего он не совершал. Янтарь был обречен на разграбление, от чего его спасло вмешательство замечательных людей из Прокуратуры СССР и решительность писателя Аристарха Добрынина, на свой страх и риск проводившего журналистское расследование, которое позволило общественности увидеть все в истинном свете. Поэтому дар, передаваемый им Советскому фонду культуры, без всякого преувеличения надо рассматривать как совокупность усилий не только собирателя коллекции, но и тех, кто внес лепту в восстановление справедливости.
Под вспышками блицев Андрей Святославович почтительно поцеловал руку Горбачевой, выразившей ему признательность от имени правления СФК, а тем временем в круг пробрался Добрынин. Приложившись к ручке Первой леди, он одернул синий вельветовый пиджак, попозировал фотографам и, обняв за плечи героя дня, произнес расчетливо выстроенную речь.
Отрадно видеть щедрые дары, адресованные нашему фонду культуры известными коллекционерами, издалека начал Добрынин, постепенно повышая голос. Но дар Андрея Тизенгауза занимает в этом ряду особое место... Дело не в денежной оценке янтарных скульптур, ювелирных украшений и всего остального. Самое знаменательное в том, кто дарит. Перед нами не американский финансовый магнат вроде Арманда Хаммера и не швейцарский капиталист типа Ганса Тиссен-Борнемиса, а обыкновенный российский интеллигент, у которого нет даже сносной квартиры. Захоти Андрей Тизенгауз продать янтарь, ему бы отвалили полный сундук денег. Но, собирая янтарь, он не стремился к обогащению и, будучи настоящим патриотом, изначально хотел, чтобы его труд коллекционера послужил целям культурного просвещения наших сограждан.
Добрынин гулко захлопал в ладоши, вызвав у публики шквал аплодисментов.
Затем он, выдержав паузу, расшаркался перед Прокуратурой СССР. Именно там, в доме на Пушкинской, он, по его словам, встретил неравнодушных, преданных Родине юристов, наглядно продемонстрировавших результат перестройки общественного сознания. Их неуклонная принципиальность в деле Тизенгауза означает наконец-то свершившийся поворот от бюрократического формализма к человеку, к обеспечению его реальных прав и свобод, хотя и записанных в Конституции, но прежде нарушавшихся сплошь и рядом вследствие произвола на местах и казенного безразличия центра.
Выступление Добрынина, по-видимому, очень понравилось Горбачевой - она часто кивала в знак согласия, а когда он умолк, зааплодировала первой. Лена аплодировала вместе со всеми из вежливости, чтобы не выделяться. В обличье царедворца Добрынин нравился ей значительно меньше, чем в прежней роли рубахи-парня.
По завершении торжественной части приглашенные мало-помалу разбрелись кто куда, а члены правления СФК во главе с Горбачевой принялись осматривать янтарь. Пояснения давали Тизенгауз и Добрынин, ни на шаг не отходивший от Первой леди. Марина и Крестовоздвиженский пристроились к процессии, медленно перемещавшейся от шкафа к шкафу, а Лена остановилась в проходе и отыскала глазами Вороновского. Виктор Александрович стоял неподалеку от двери и сосредоточенно беседовал со Скворцовым и еще с кем-то, чье знакомое лицо часто мелькало на экране телевизора. Кто же этот третий? Лена напрягла память и вспомнила, что до недавнего времени он был послом где-то на Западе, а теперь стал то ли секретарем ЦК КПСС, то ли заведующим международным отделом. Наблюдая за ними, Лена заметила, с каким вниманием собеседники слушают Вороновского. Господи, скорей бы уж он освободился от дел и подошел к ней!
Утром, кода она вышла из "Красной стрелы", на перрон Ленинградского вокзала, Вороновский, как назло, был не один - рядом стоял улыбавшийся Скворцов. Виктор Александрович на секунду обнял ее и тотчас отстранился, чтобы представить своего друга юности. С вокзала они поехали в гостиницу "Москва", где для Крестовоздвиженского был заказан номер, позавтракали там и в течение двух часов всей компанией знакомили Лену с достопримечательностями столицы, которой она почти не знала, а после полудня приехали в особняк СФК на Гоголевском бульваре. Подбодрив растерянного Тизенгауза, Вороновский вновь препоручил Лену заботам Крестовоздвиженского, а сам, сославшись на неотложное дело, вместе со Скворцовым скрылся из виду. Сколько можно заниматься делами?
Процессия приблизилась к Лене, и она услышала глуховатый голос Андрея Святославовича.
- ...чтобы выбраться из безвестности, мастера Литвы стали передавать свои лучшие работы мне и в благодарность часть из них подарили. Это колье "Янтарь в серебре" - подарок Феликса Пакутинскаса. А некоторые из скульптур перешли ко мне от отца. Например, та обезьянка с виолончелью, изготовленная в начале века мастером Раппопортом из фирмы Карла Фаберже.
- Тонкая работа, - сказала Горбачева. - Только... Здесь, кажется, чего-то недостает?
- Совершенно верно, - подтвердил Тизенгауз. - При обыске милиционеры выломали у обезьянки пюпитр с зеркальцем.
По лицу Горбачевой пробежала тень.
- Андрей, не стесняйся, покажи повреждения Раисе Максимовне, - посоветовал Добрынин.
- Смотрите, милиция изуродовала скульптуру "Хищник" работы Эрнста Лиса, отбив у нее хвост, - со вздохом стал перечислять Тизенгауз. - Варварски разбила шахматную доску из полированного янтаря, разукомплектовала фигуры. Видите, в каком они жалком состоянии: кони обезглавлены, у черного ферзя отбита корона, ладья без зубцов...
- Кто здесь из прокуратуры? - спросила Горбачева. Седой человек в очках вышел из-за спины Добрынина и с достоинством поклонился Горбачевой.
- Старший помощник Генерального прокурора, - отрекомендовал его Добрынин. - Вот, Раиса Максимовна, прошу любить да жаловать!
Лена смотрела на стройного, подтянутого прокурора и не верила своим глазам. По описанию Добрынина, тот выглядел дряхлым старцем, а в действительности оказался моложе и здоровее расплывшегося Аристарха Ивановича. Неужели все, о чем он пишет и говорит, надо, как выражаются острословы, делить на шестнадцать?
Горбачева пожала ему руку и спросила:
- Надеюсь, это не останется безнаказанным?
- Андрей Святославович в своем заявлении и в личной беседе не ставил перед нами таких вопросов, - ответил старший помощник Генерального прокурора. - Мы, однако, проверили полноту возврата изымавшихся у него ценностей и возбудили уголовное дело.
- В отношении кого? - мигом вклинился в разговор Добрынин.
Стоявшие рядом с Леной корреспонденты тотчас вытянули вперед портативные диктофоны.
- Об этом рановато говорить. Дело возбуждено в связи с выявленными нарушениями законности, и нам предстоит тщательно их исследовать.
- А что сегодня можно сообщить читателям "Субботы"? - напирал на прокурора Добрынин.
- Уже сейчас очевидно, что в стадии предварительного следствия по делу Тизенгауза работниками органов внутренних дел допускались подтасовка фактов и фальсификация протоколов следственных действий. Обнаружена также подделка подписей Андрея Святославовича.
Краем глаза Лена уловила нетерпеливое движение Тизенгауза, по-птичьи вытянувшего шею.
- Кому и зачем это понадобилось? - быстро спросил Добрынин.
- Над этим и работает наша бригада. Возглавляет ее старший следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре.
- Значит ли это, что в ходе расследования будут допрошены все, кто причастен к неправосудному осуждению Андрея Тизенгауза?
- В рамках своих полномочий мы вправе допрашивать любое должностное лицо, сколь бы высокое положение оно ни занимало, - сдержанно разъяснил прокурор.
То, что занимало умы пишущей братии, не представляло интереса для Раисы Максимовны Горбачевой. Ее вполне удовлетворил ответ представителя Прокуратуры СССР. Зло будет наказано, а каким образом - это дело специалистов. Бросив взгляд на часы, она мягко обратилась к Тизенгаузу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110