Он очень способный беллетрист, за одно это я готов снисходительно смотреть на его родимые пятна. Смею надеяться, что ты встретишь Арика с должной приязнью.
- Конечно!.. Но ты устал, я же вижу. Тебе бы отдохнуть, а не мотаться в темноте по чужому городу. Завтра ведь снова работать.
- Э-э, нет. С завтрашнего дня у меня каникулы.
- Господи, наконец-то! - с облегчением воскликнула Лена.
- Теперь буду заходить в офис раз в неделю на часок-другой, а в первых числах июля мы отправимся в Рим.
- Дядя Витя, можно я с вами? - робко попросил Саша.
- В Рим? Естественно! Куда же мы без тебя?
- Мне сейчас охота прокатиться на "беэмвешке". Можно?
На лице Лены отразилось сомнение.
- Почему бы и нет? - Вороновский кивнул. - По коням!
63. ДЕФИЦИТ МИЛОСЕРДИЯ
Около десяти часов вечера аэропорт Ш+-нефельд казался вымершим: на автостоянке - пустота, только мокрый асфальт с бликами уличных фонарей и белыми линиями разметки, а внутри и снаружи здания из стекла и стали безмолвие, кругом ни души, если не считать хмурого Добрынина, в измятом джинсовом костюме притулившегося на скамье под навесом.
- Арик, что же ты голову повесил? - сказал Вороновский, подойдя к нему вместе с Сашей. - Не узнаю Григория Грязнова!
- Нескладуха, старик... - Добрынин ногтями поскреб бородку. - Чей это мальчонка?
- Сын Елены. Саша, познакомься с дядей Аристархом. Он - писатель из Москвы.
- Александр Холмогоров, - по-взрослому отрекомендовался Саша.
Прочитав зимой роман Рабле, он смотрел на Добрынина с любопытством, не лишенным опаски: если писатели, по его представлениям, люди культурные, то от Гаргантюа можно ждать любого подвоха.
- Угодил в переплет, врагу не пожелаю, - с досадой начал рассказывать Добрынин. - Заказали мне документально-публицистический фильм о бесславном конце вождей на примере Живкова и Хонеккера. В Софии все было чин-чинарем, а вчера, в ночь перед вылетом в Берлин, консультант-международник из ЦК, черт его дери, вдруг затрубил отбой - наверху, видишь ли, находят, что Хонеккером заниматься не время. А у нас - билеты на руках и отснят материал на полфильма. Ну, не бардак ли это, Витя?
- У кого - у нас? - удивленно спросил Вороновский. - Ты прилетел не один?
- То-то и оно, что со мной съемочная группа из Останкина: режиссер, оператор и звуковик.
- Час от часу не легче! - Вороновский возвел глаза к небу.
- Подкузьмили меня комиссары в пыльных шлемах, захотели оставить на бобах посреди дороги. А я - кровь из носу! - доведу дело до конца, - хорохорился Добрынин. - Видит Бог, в лепешку расшибусь, но не дам себя опозорить!
- Где твоя группа, баламут? - Добрынин ткнул пальцем за спину.
- В затишке втроем дуются в картишки.
- Вы, стало быть, без крыши над головой?
- Сунулись мы в гостиницу, а там цены... - Добрынин присвистнул. - Дешевле 100 марок на ночлег не устроиться. А смета на телевидении сиротская: суточные - 54 марки на брата, а квартирные и того меньше...
Вороновский собрал прибывших воедино и без лишних слов объяснил, что сейчас отвезет Добрынина и режиссера в общежитие Берлинской бригады, чтобы разместить там всю группу. Оператору и звукооператору придется подождать здесь - позднее он пришлет дежурную машину, которая заберет их обоих, а также чемоданы и ящики со съемочной аппаратурой. С завтрашнего дня отважную четверку поставят на довольствие в офицерскую столовую в Карлсхорсте и по мере возможности помогут им автотранспортом, но покорнейшая просьба - не привередничать, а, как говорится, по одежке протягивать ножки.
Через час Вороновский сидел у себя в коттедже рядом с Леной и, улыбаясь, поглядывал на Добрынина, с шумом поглощавшего франкфуртские сосиски с баночным пивом "Л+-венбрау". Саши с ними не было, его, невзирая на мольбы, отправили спать.
- Ну, красуля, твой хахаль - маг и волшебник, - говорил Добрынин с полным ртом, обращаясь главным образом к Лене. - Не успел он закончить разговор с дежурным по штабу, как администраторша повела меня наверх - показывать хоромы. Гляжу и глазам не верю: апартамент метров на сорок и еще эркер метров десять. На коечках - чистое белье, на столе - нарядная клееночка в цветочках. Вот только в холодильнике - шаром покати. Старик, сколько берут за эдакую благодать?
- По 6 марок в сутки с каждого постояльца, - ответил Вороновский.
- Годится. А трехразовая шамовка почем?
- Не дороже 12 марок.
- Это нам по карману... - Добрынин одобрительно закивал. - Раз все ходят перед тобой на цырлах, устрой мне встречу с Хонеккером. Не откажи, всецело на тебя уповаю!
- К Хонеккеру трудно прорваться, обстановка вокруг него накалилась. Немцы рвут и мечут, нацелились на судебное разбирательство, в то время как Москва выводит его из-под удара под предлогом болезненного состояния. Насколько мне известно, сейчас он в Белице, на обследовании в Центральном военном госпитале Западной группы войск, куда тележурналистов не подпускают на пушечный выстрел. Завтра я, разумеется, прозондирую почву, но... - Вороновский с сомнением покачал головой. - Что еще ты собирался увековечить на пленке?
- В Болгарии мы отсняли резиденцию Живкова под Софией. Бьюсь об заклад, цари так не жили! - Добрынин вскрыл четвертую банку пива и наполнил бокал. Представляете, на горе отгрохали санаторий для всех членов Политбюро, а он, душка, поселился там один. Интерьеры - с ума сойти, все утопает в коврах. Кинозал, бассейн, зимний сад - закачаешься! И на родине Живкова, в городке Правец, летняя резиденция в мавританском стиле, где он принимал своего кровного дружка Ким Ир Сена, - тоже конфетка. Для симметрии нам бы не помешало снять особняк Хонеккера.
- Боюсь, что ты разочаруешься, - заметил Вороновский. - Видишь ли, Арик, болгары ближе к Оттоманской империи, их бонзам сродни пышная роскошь Востока, а немцы - народ аскетичный, с иной ментальностью. В их национальном сознании власть не ассоциируется с показухой. В этом смысле Герман Геринг - исключение, а не правило. Судя по тому, что я слышал, резиденция Хонеккера чуть-чуть больше этого коттеджа.
Запихнув в рот сосиску, Добрынин с сожалением посмотрел на опустевшую тарелку и одним духом опорожнил бокал с пивом.
- А вы тут недурственно устроились, даже зависть берет. - Он ухмыльнулся и произнес нараспев: - "Уточки все парами, за волной волна, все Абрамы с Сарами, только я одна..." Братцы, не пора ли и мне остепениться, подыскать пару?
- Дерзай, бродяга, но заруби себе на носу: надо сменить район поиска, насмешливо посоветовал Вороновский, обнимая Лену. - Сделай одолжение, больше не женись на актрисах. По моему примеру найди себе девушку из публики.
- А что, дельная мысль! - Добрынин дернул за колечко следующей банки с пивом и умильно взглянул на Лену. - Красуля, будь ласкова - подкинь мне чего-нибудь остренького на закуску.
Сотрясаясь от еле сдерживаемого смеха, Лена спросила у Вороновского:
- Может быть, угостим Аристарха Ивановича твоими маринованными луковками?
Вороновский только-только собрался кивнуть, а Добрынин уже захлопал в ладоши.
- Обожаю лук в маринаде, становлюсь сам не свой. Елена, солнце, не жмись, тащи сразу несколько банок. Видит Бог, стоит мне понервничать, как у меня прорезается зверский аппетит. И жажда обуревает. Не обессудь, старик, разорю тебя еще на одну упаковку пива...
Маринованные луковки в самом деле пришлись кстати: Добрынин лопал их горстями; как земляные орешки. А когда Лена похвасталась чрезвычайно выгодными покупками, он моментально загорелся.
- Зачем граждане СССР рвутся на чужбину? Чтобы прибарахлиться на командировочные, которыми их скупо наделяет родина-мать! - заявил Добрынин, осушив невесть какой по счету бокал. - Прошвырнусь и я по магазинам, а то, видит Бог, обносился до невозможности. Возьмите меня завтра с собой, не то пропаду в расцвете лет...
Наутро они заехали за Добрыниным в общежитие и отправились в центр Берлина. Ни в Доме молодежи, ни в фирменном магазине джинсовых изделий на Лейпцигерштрассе купить штаны Добрынину не удалось, даже самые просторные оказались малы. Он уже отчаялся, но вскоре им повезло - на углу Унтер-ден-Линден и Шарлоттенштрассе в одном из уличных киосков Лене попались на глаза вареные джинсы 58-го размера.
- Эврика! - приложив джинсы к месту, где у него когда-то проходила талия, во весь голос заорал Добрынин. - Вить, смотаемся в ближайший сортир?
- Арик! - укоризненным тоном произнес Вороновский. - Надо ли оповещать берлинскую общественность о твоих намерениях?
- Мне же не по нужде, а для примерки, - сияя, возразил Добрынин. - Или ты предпочитаешь, чтобы я обнажил свой жирный торс под дождем?
Лена покатывалась со смеху, а Саша снизу вверх смотрел на Добрынина восторженными глазенками - ему очень нравился бесшабашно-веселый писатель.
- Сашок, поучаствуешь в примерке? - обратился к нему Добрынин. - Выручай. Дядя Витя у нас чопорный господин, по сортирам для простонародья не ходит. Мы же с тобой - люди маленькие, какой с нас спрос?
Оставив Лену в залог, Вороновский повел Добрынина и Сашу в расположенный по соседству отель "Унтер-ден-Линден", где вальяжный, наряженный в темно-вишневую ливрею с множеством галунов и аксельбантов швейцар за монету в пять марок почтительно проводил их до мужского туалета.
- Шикарный сортир! - отметил Добрынин. - А запах какой! Не хуже, чем на кондитерской фабрике!
- Будет тебе, баламут, - проворчал Вороновский. Добрынин натянул джинсы и объявил:
- Ягодицы вроде бы влезли. И по длине как раз... А что будем делать с брюхом? Не застегиваются, черт их дери!
- Дядя Арик, попробуем на выдохе, - сообразил Саша. - Выпрямьте спину и на счет "три" выпускайте воздух, а я потяну за молнию. Начали?
Со второй попытки джинсы удалось застегнуть, после чего Добрынин горделиво прошелся перед зеркалом, роняя на ходу:
- Тик в тик!.. И яйца на месте... Прямо хоть сейчас под венец! А, Вить?
- По-моему, нормально, - с холодком отозвался Вороновский. - Они должны быть в обтяжку...
Странствия по торговым точкам на этом не закончились. Вороновский не любил толчеи у прилавков и больше не ходил по магазинам вместе со всеми, а терпеливо ждал в "БМВ", сквозь стекла витрин наблюдая за экипировавшимся Добрыниным. Тот был в ударе - что бы ни примерял на себя, чем бы ни интересовался, все превращалось в потешный спектакль, где Лена и Саша одновременно являлись и участниками, и зрителями. Чем он их подкупал - природным обаянием или удалью заправского балагура? Как бы то ни было, Саша, по-видимому, в нем души не чает, а это значит, что завтра есть кому присмотреть за мальчуганом, когда они с Леной будут гостями Людвига Борнхаузера в "Кемпински"...
В общежитии, куда они ближе к обеду завезли Добрынина, его спутники из Останкинского телецентра засыпали Вороновского градом вопросов. Дело в том, что примерно час назад, прогуливаясь вдоль Карлсхорстского ипподрома, они стали невольными свидетелями поразительного зрелища: ничем не примечательный немец на их изумленных глазах без всякой денежной компенсации отдал нашему прапорщику вполне исправный "москвич-412", написав дарственную прямо на капоте машины. Коль скоро Виктор Александрович знает немцев не понаслышке, может ли он сказать, чем это объясняется - благодарностью к воинам-освободителям или же чувством вины за злодеяния, учиненные гитлеровцами на оккупированных ими территориях в годы Великой Отечественной войны?
Прежде чем ответить, Вороновский присмотрелся к москвичам. Всем троим уже за тридцать, по лицам сразу видно, что парни тертые. Усмехнувшись, он мигом их успокоил - мотивация поведения дарителя сводится к истинно немецкому практицизму. В ФРГ установлены довольно жесткие требования к составу выхлопных газов, и эксплуатация экологически грязных машин, подобных нашему "москвичу", вообще не допускается. Бросать же никчемные автомобили где попало нельзя, за это немилосердно штрафуют, вследствие чего граждане ФРГ вынуждены раскошеливаться на 200 марок за их утилизацию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
- Конечно!.. Но ты устал, я же вижу. Тебе бы отдохнуть, а не мотаться в темноте по чужому городу. Завтра ведь снова работать.
- Э-э, нет. С завтрашнего дня у меня каникулы.
- Господи, наконец-то! - с облегчением воскликнула Лена.
- Теперь буду заходить в офис раз в неделю на часок-другой, а в первых числах июля мы отправимся в Рим.
- Дядя Витя, можно я с вами? - робко попросил Саша.
- В Рим? Естественно! Куда же мы без тебя?
- Мне сейчас охота прокатиться на "беэмвешке". Можно?
На лице Лены отразилось сомнение.
- Почему бы и нет? - Вороновский кивнул. - По коням!
63. ДЕФИЦИТ МИЛОСЕРДИЯ
Около десяти часов вечера аэропорт Ш+-нефельд казался вымершим: на автостоянке - пустота, только мокрый асфальт с бликами уличных фонарей и белыми линиями разметки, а внутри и снаружи здания из стекла и стали безмолвие, кругом ни души, если не считать хмурого Добрынина, в измятом джинсовом костюме притулившегося на скамье под навесом.
- Арик, что же ты голову повесил? - сказал Вороновский, подойдя к нему вместе с Сашей. - Не узнаю Григория Грязнова!
- Нескладуха, старик... - Добрынин ногтями поскреб бородку. - Чей это мальчонка?
- Сын Елены. Саша, познакомься с дядей Аристархом. Он - писатель из Москвы.
- Александр Холмогоров, - по-взрослому отрекомендовался Саша.
Прочитав зимой роман Рабле, он смотрел на Добрынина с любопытством, не лишенным опаски: если писатели, по его представлениям, люди культурные, то от Гаргантюа можно ждать любого подвоха.
- Угодил в переплет, врагу не пожелаю, - с досадой начал рассказывать Добрынин. - Заказали мне документально-публицистический фильм о бесславном конце вождей на примере Живкова и Хонеккера. В Софии все было чин-чинарем, а вчера, в ночь перед вылетом в Берлин, консультант-международник из ЦК, черт его дери, вдруг затрубил отбой - наверху, видишь ли, находят, что Хонеккером заниматься не время. А у нас - билеты на руках и отснят материал на полфильма. Ну, не бардак ли это, Витя?
- У кого - у нас? - удивленно спросил Вороновский. - Ты прилетел не один?
- То-то и оно, что со мной съемочная группа из Останкина: режиссер, оператор и звуковик.
- Час от часу не легче! - Вороновский возвел глаза к небу.
- Подкузьмили меня комиссары в пыльных шлемах, захотели оставить на бобах посреди дороги. А я - кровь из носу! - доведу дело до конца, - хорохорился Добрынин. - Видит Бог, в лепешку расшибусь, но не дам себя опозорить!
- Где твоя группа, баламут? - Добрынин ткнул пальцем за спину.
- В затишке втроем дуются в картишки.
- Вы, стало быть, без крыши над головой?
- Сунулись мы в гостиницу, а там цены... - Добрынин присвистнул. - Дешевле 100 марок на ночлег не устроиться. А смета на телевидении сиротская: суточные - 54 марки на брата, а квартирные и того меньше...
Вороновский собрал прибывших воедино и без лишних слов объяснил, что сейчас отвезет Добрынина и режиссера в общежитие Берлинской бригады, чтобы разместить там всю группу. Оператору и звукооператору придется подождать здесь - позднее он пришлет дежурную машину, которая заберет их обоих, а также чемоданы и ящики со съемочной аппаратурой. С завтрашнего дня отважную четверку поставят на довольствие в офицерскую столовую в Карлсхорсте и по мере возможности помогут им автотранспортом, но покорнейшая просьба - не привередничать, а, как говорится, по одежке протягивать ножки.
Через час Вороновский сидел у себя в коттедже рядом с Леной и, улыбаясь, поглядывал на Добрынина, с шумом поглощавшего франкфуртские сосиски с баночным пивом "Л+-венбрау". Саши с ними не было, его, невзирая на мольбы, отправили спать.
- Ну, красуля, твой хахаль - маг и волшебник, - говорил Добрынин с полным ртом, обращаясь главным образом к Лене. - Не успел он закончить разговор с дежурным по штабу, как администраторша повела меня наверх - показывать хоромы. Гляжу и глазам не верю: апартамент метров на сорок и еще эркер метров десять. На коечках - чистое белье, на столе - нарядная клееночка в цветочках. Вот только в холодильнике - шаром покати. Старик, сколько берут за эдакую благодать?
- По 6 марок в сутки с каждого постояльца, - ответил Вороновский.
- Годится. А трехразовая шамовка почем?
- Не дороже 12 марок.
- Это нам по карману... - Добрынин одобрительно закивал. - Раз все ходят перед тобой на цырлах, устрой мне встречу с Хонеккером. Не откажи, всецело на тебя уповаю!
- К Хонеккеру трудно прорваться, обстановка вокруг него накалилась. Немцы рвут и мечут, нацелились на судебное разбирательство, в то время как Москва выводит его из-под удара под предлогом болезненного состояния. Насколько мне известно, сейчас он в Белице, на обследовании в Центральном военном госпитале Западной группы войск, куда тележурналистов не подпускают на пушечный выстрел. Завтра я, разумеется, прозондирую почву, но... - Вороновский с сомнением покачал головой. - Что еще ты собирался увековечить на пленке?
- В Болгарии мы отсняли резиденцию Живкова под Софией. Бьюсь об заклад, цари так не жили! - Добрынин вскрыл четвертую банку пива и наполнил бокал. Представляете, на горе отгрохали санаторий для всех членов Политбюро, а он, душка, поселился там один. Интерьеры - с ума сойти, все утопает в коврах. Кинозал, бассейн, зимний сад - закачаешься! И на родине Живкова, в городке Правец, летняя резиденция в мавританском стиле, где он принимал своего кровного дружка Ким Ир Сена, - тоже конфетка. Для симметрии нам бы не помешало снять особняк Хонеккера.
- Боюсь, что ты разочаруешься, - заметил Вороновский. - Видишь ли, Арик, болгары ближе к Оттоманской империи, их бонзам сродни пышная роскошь Востока, а немцы - народ аскетичный, с иной ментальностью. В их национальном сознании власть не ассоциируется с показухой. В этом смысле Герман Геринг - исключение, а не правило. Судя по тому, что я слышал, резиденция Хонеккера чуть-чуть больше этого коттеджа.
Запихнув в рот сосиску, Добрынин с сожалением посмотрел на опустевшую тарелку и одним духом опорожнил бокал с пивом.
- А вы тут недурственно устроились, даже зависть берет. - Он ухмыльнулся и произнес нараспев: - "Уточки все парами, за волной волна, все Абрамы с Сарами, только я одна..." Братцы, не пора ли и мне остепениться, подыскать пару?
- Дерзай, бродяга, но заруби себе на носу: надо сменить район поиска, насмешливо посоветовал Вороновский, обнимая Лену. - Сделай одолжение, больше не женись на актрисах. По моему примеру найди себе девушку из публики.
- А что, дельная мысль! - Добрынин дернул за колечко следующей банки с пивом и умильно взглянул на Лену. - Красуля, будь ласкова - подкинь мне чего-нибудь остренького на закуску.
Сотрясаясь от еле сдерживаемого смеха, Лена спросила у Вороновского:
- Может быть, угостим Аристарха Ивановича твоими маринованными луковками?
Вороновский только-только собрался кивнуть, а Добрынин уже захлопал в ладоши.
- Обожаю лук в маринаде, становлюсь сам не свой. Елена, солнце, не жмись, тащи сразу несколько банок. Видит Бог, стоит мне понервничать, как у меня прорезается зверский аппетит. И жажда обуревает. Не обессудь, старик, разорю тебя еще на одну упаковку пива...
Маринованные луковки в самом деле пришлись кстати: Добрынин лопал их горстями; как земляные орешки. А когда Лена похвасталась чрезвычайно выгодными покупками, он моментально загорелся.
- Зачем граждане СССР рвутся на чужбину? Чтобы прибарахлиться на командировочные, которыми их скупо наделяет родина-мать! - заявил Добрынин, осушив невесть какой по счету бокал. - Прошвырнусь и я по магазинам, а то, видит Бог, обносился до невозможности. Возьмите меня завтра с собой, не то пропаду в расцвете лет...
Наутро они заехали за Добрыниным в общежитие и отправились в центр Берлина. Ни в Доме молодежи, ни в фирменном магазине джинсовых изделий на Лейпцигерштрассе купить штаны Добрынину не удалось, даже самые просторные оказались малы. Он уже отчаялся, но вскоре им повезло - на углу Унтер-ден-Линден и Шарлоттенштрассе в одном из уличных киосков Лене попались на глаза вареные джинсы 58-го размера.
- Эврика! - приложив джинсы к месту, где у него когда-то проходила талия, во весь голос заорал Добрынин. - Вить, смотаемся в ближайший сортир?
- Арик! - укоризненным тоном произнес Вороновский. - Надо ли оповещать берлинскую общественность о твоих намерениях?
- Мне же не по нужде, а для примерки, - сияя, возразил Добрынин. - Или ты предпочитаешь, чтобы я обнажил свой жирный торс под дождем?
Лена покатывалась со смеху, а Саша снизу вверх смотрел на Добрынина восторженными глазенками - ему очень нравился бесшабашно-веселый писатель.
- Сашок, поучаствуешь в примерке? - обратился к нему Добрынин. - Выручай. Дядя Витя у нас чопорный господин, по сортирам для простонародья не ходит. Мы же с тобой - люди маленькие, какой с нас спрос?
Оставив Лену в залог, Вороновский повел Добрынина и Сашу в расположенный по соседству отель "Унтер-ден-Линден", где вальяжный, наряженный в темно-вишневую ливрею с множеством галунов и аксельбантов швейцар за монету в пять марок почтительно проводил их до мужского туалета.
- Шикарный сортир! - отметил Добрынин. - А запах какой! Не хуже, чем на кондитерской фабрике!
- Будет тебе, баламут, - проворчал Вороновский. Добрынин натянул джинсы и объявил:
- Ягодицы вроде бы влезли. И по длине как раз... А что будем делать с брюхом? Не застегиваются, черт их дери!
- Дядя Арик, попробуем на выдохе, - сообразил Саша. - Выпрямьте спину и на счет "три" выпускайте воздух, а я потяну за молнию. Начали?
Со второй попытки джинсы удалось застегнуть, после чего Добрынин горделиво прошелся перед зеркалом, роняя на ходу:
- Тик в тик!.. И яйца на месте... Прямо хоть сейчас под венец! А, Вить?
- По-моему, нормально, - с холодком отозвался Вороновский. - Они должны быть в обтяжку...
Странствия по торговым точкам на этом не закончились. Вороновский не любил толчеи у прилавков и больше не ходил по магазинам вместе со всеми, а терпеливо ждал в "БМВ", сквозь стекла витрин наблюдая за экипировавшимся Добрыниным. Тот был в ударе - что бы ни примерял на себя, чем бы ни интересовался, все превращалось в потешный спектакль, где Лена и Саша одновременно являлись и участниками, и зрителями. Чем он их подкупал - природным обаянием или удалью заправского балагура? Как бы то ни было, Саша, по-видимому, в нем души не чает, а это значит, что завтра есть кому присмотреть за мальчуганом, когда они с Леной будут гостями Людвига Борнхаузера в "Кемпински"...
В общежитии, куда они ближе к обеду завезли Добрынина, его спутники из Останкинского телецентра засыпали Вороновского градом вопросов. Дело в том, что примерно час назад, прогуливаясь вдоль Карлсхорстского ипподрома, они стали невольными свидетелями поразительного зрелища: ничем не примечательный немец на их изумленных глазах без всякой денежной компенсации отдал нашему прапорщику вполне исправный "москвич-412", написав дарственную прямо на капоте машины. Коль скоро Виктор Александрович знает немцев не понаслышке, может ли он сказать, чем это объясняется - благодарностью к воинам-освободителям или же чувством вины за злодеяния, учиненные гитлеровцами на оккупированных ими территориях в годы Великой Отечественной войны?
Прежде чем ответить, Вороновский присмотрелся к москвичам. Всем троим уже за тридцать, по лицам сразу видно, что парни тертые. Усмехнувшись, он мигом их успокоил - мотивация поведения дарителя сводится к истинно немецкому практицизму. В ФРГ установлены довольно жесткие требования к составу выхлопных газов, и эксплуатация экологически грязных машин, подобных нашему "москвичу", вообще не допускается. Бросать же никчемные автомобили где попало нельзя, за это немилосердно штрафуют, вследствие чего граждане ФРГ вынуждены раскошеливаться на 200 марок за их утилизацию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110