Многие имели в нем квартиры или родственников, многие в нем учились и, по-большому счету, службу на севере считали чем-то типа длительной командировки из родного дома.
- Водка - это ж ситро для флота, - нравоучительно произнес Вова-ракетчик. - Главный капитан - это "шило"!
В инструктаже Межинского ничего о таинственном "шиле" не говорилось. Возможно, это было нечто похожее на изобретение военных летчиков - "Военный ликер "Шасси", а проще говоря, спирт, выгнанный особым способом из тормозной жидкости, заливаемой в самолетное шасси.
- Не-е, ну ты точно - политрабочий! - вскрикнул
Вова-ракетчик таким тоном, как будто сказал: "Не-е, ну ты точно чокнутый!"
- А чем ты лучше? - решил защитить Тулаев политработников всего мира.
Он хоть и ехал на флот под этой "крышей", но к политработникам с армейских времен относились уважительно как к людям, способным много и долго говорить, не повторяясь. Наверное, если бы у нас в телекомментаторы набирали из бывших политработников, то никто и никогда бы не услышал вечных эканий и мэканий с экрана.
- Я-а?! - привстав, ударился теменем о верхнюю полку Вова-ракетчик, ...твою мать! Я - ракетчик!
- Так это же первые бездельники.
- Кто бездельники?! Ракетчики - бездельники?!
- А ты сколько раз в жизни сам делал ракетный пуск?
наполнил Тулаев слова иронией старого морского волка.
Ну, сколько?
- Я-а?!
- Да... Ты!.. Вот сколько?
- Я-а?! Дважды!
Бутылка в его руке два раза дернулась вверх, изображая из себя стартующую ракету. Из горлышка слезами разлетелись по каюте капли, и сразу запахло водкой.
- Сам? - не унимался Тулаев.
В пьяных глазах Вовы-ракетчика плескалась неуверенность. Он явно врал о двух стартах. Один-то самостоятельный, может, у него и был, а может, и того не было, но названная цифра уже висела в воздухе, и он не мог опять не коснуться ее своим чуть заплетающимся языком:
- Сам!.. Дважды!.. А вы, политработники... вы все
балласт!.. Вы ни хрена не можете! Даже водку пить! Токо это... стучать наверх можете!
- Пошел вон!
Привстав на сидении, Тулаев толкнул Вову-ракетчика в правое плечо, к выходу в коридор. Гость попытался удержать равновесие, махнул рукой с бутылкой, попал ею по металлическому ободу столика, и звон разлетающихся стекол наполнил купе.
- Ну ты козел! - сам как-то тупо, по-козлиному, посмотрел
на оставшийся в руке осколок Вова-ракетчик.
Острия торчали ножами. Они были направлены на Тулаева. Он
быстро перехватил своими пальцами запястье гостя, рванул его
вверх, над головой, и уже всем телом вытолкнул
Вову-ракетчика из купе.
- Да я тебя!.. Я-а!.. - кипятился соперник.
Хваткими пальцами левой руки он скомкал футболку на плече Тулаева и тянул ее вниз, как бы в отместку за то, что его руку с огрызком бутылки упорно держат вверху.
- Что у вас разбилось?! - ожил где-то за тельняшкой
женский голос. - О, господи! Прекратите драку! Я сейчас начальнику поезда сообщу!
Большим пальцем Тулаев все-таки отыскал уязвимое сухожилие на запястье противника и с усилием надавил на него.
- А-а! - ужаленно вскрикнул Вова-ракетчик.
Горлышко с острым оперением тупо ударилось о ковер.
- Прекратите! Я вызову начальника поезда! - напомнила о себе тетечка-проводница.
Тулаев не видел ее из-за соперника, но мог представить: маленькая, предпенсионного возраста женщина с усталым, безразличным ко всему лицом. И то что она при всем своем безразличии к миру так остро отреагировала на их стычку, удивило его. Удивило и остудило. Тулаев сдержал в своем теле новый порыв к толчку.
Он просто отпустил руку соперника и резким круговым движением вырвал из его крабьих пальцев футболку. Проводница протиснула свое пухленькое тельце между Вовочкой-ракетчиком и стенкой купе и снизу вверх посмотрела на соперника Тулаева. Судя по интересу к нему, он ей не нравился больше.
- Я тебе в Питере при посадке говорила, что ты пьян? - с вызовом спросила она.
Ноздри Вовочки-ракетчика жадно пожирали воздух. Для него проводница была всего лишь частью поезда, а поскольку поезд - существо неодушевленное, то и проводницу он воспринимал примерно как заговорившее у самого уха поездное радио.
- Говорила?
- Иди проспись, - посоветовал Тулаев.
- Я-а?
- Ты!
Тулаев резко шагнул в купе и захлопнул дверь перед носом у Вовочки-ракетчика. Тот дернул ручку, но она уже была застопорена изнутри.
- Тебе что сказали?! - безуспешно сотрясала воздух проводница.
- Да иди ты! - махнул на нее Вовочка-ракетчик. - В какую сторону у вас вагон-ресторан?
- Там! - радостно показала она вправо и прижалась к стенке купе.
- А-ах! - врезал он носком черной флотской туфли по осколку бутылки и пообещал закрытой двери: - Мы еще встретимся, пол-литр-рабочий!..
2
В Тюленьей губе Тулаеву больше всего понравился воздух. Его можно было пить как целебное лекарство. Резкий, со льдинкой, щекочущей ноздри, пропитанный запахом йода и еще чего-то горьковатого, он пьянил голову, делал Тулаева каким-то рассеянным. Из прокопченой автомобильными выхлопами, загазованной Москвы сюда можно было возить людей за деньги. Чтоб отдышались. Или, как услышал уже в базе подводников Тулаев, провентилировались.
На зеленых сопках клоками лежал свежий снег. Он таял прямо на глазах, и потому казалось, что это вовсе и не снег, а просто зеленая краска заливает белую.
Наверное, именно из-за воздуха и снега сама база воспринималась ему чем-то чистым и свежим: белые, совсем без балконов, пятиэтажки, выметенные матросами асфальтовые дорожки, газоны с робкими цветками клевера, черные рыбины лодок у причалов. Но позже, когда он вышел из гостиницы и прогулялся по городку, ощущение чистоты и свежести медленно испарилось из души. Пятиэтажки вблизи оказались давно не белеными бетонными склепами, у многих из которых двери подъездов были крест-накрест заколочены досками, по дорожкам стадами носились неизвестно откуда взявшиеся облезлые собаки, а с большинства лодок-рыбин клоками свисало резиновое покрытие.
У входа в штаб дивизии Тулаев обернулся и совсем другими глазами посмотрел на базу. Вжавшаяся в бугристые базальтовые скалы, она смотрелась странным, непонятно как забредшим в угрюмый северный залив существом. И если это существо могло бы думать и ощущать, оно бы сейчас поняло, что его хозяин, живущий гораздо южнее, бросил его на произвол судьбы. Но оно не могло ни думать, ни ощущать.
Тулаев не без подсказки дежурного по штабу нашел отделение кадров, открыл его дверь и сразу забыл все, что думал до этого. Впрочем, при виде такой женщины можно было забыть и себя.
Она подняла глаза от бумаг, по которым лениво, с подчеркнутым презрением к ним, водила шариковой ручкой, поправила пальчиками чуть сползший вперед погон с широкой старшинской лычкой и посмотрела на Тулаева с видом продавщицы, которой принесли только что у нее же купленный дрянной товар.
- Вы что, читать не умеете? - с вызовом спросила она.
С трудом Тулаев оторвался от магнита ее лица, посмотрел на дверь. "Работа над документами", - сурово предупреждала белая табличка. Она висела криво и вот-вот могла сорваться с гвоздика.
- Я - из комиссии, - поправив табличку, Тулаев закрыл дверь и постарался посмотреть на хозяйку кабинета с максимальным равнодушием. - Вам звонили обо мне?
- Ах, это вы!
Она медленно поднялась из-за стола, оправила у пояса флотскую черную куртку, неплохо подчеркивающую ее выставочную грудь, и осветила лицо улыбкой.
- Проходите, присаживайтесь... А то я уж думала, какой-нибудь забулдыга-механик с отстоя приперся узнать, в каком году ему можно будет на пенсию уйти...
- А без вас он это не узнает?
- Конечно, нет. Здесь же все личные дела.
У нее определенно было лицо какой-то западной кинозвезды. То ли Джины Лоллобриджиды, то ли Фэй Данауэй. А может, и не той, и не другой. Но в ее выразительных, чуть хищных глазах, в ее ровненьком маленьком носике, в грубо, с вызовом напомаженных губах, в мягком овале лица жило что-то сказочное, заграничное. Такое восхищение в прежние годы мы испытывали перед яркой импортной упаковкой, к примеру, пресных галет.
- Это хорошо, что все личные дела именно у вас, - с легкой иронией произнес Тулаев. - Я бы хотел посмотреть вот эти экипажи, - протянул он ей бумажку с пятизначными номерами трех воинских частей.
- Вот прямо все вам нужны? - округлила она и без того большие серые глаза.
- Мне так приказали, - переложил Тулаев ответственность на мифического недосягаемого начальника.
Под окнами хрипло загавкала одна собака, ее злой лай подхватила другая, потом третья, за ними заголосило сразу не меньше десятка луженых, выдраенных северными ветрами глоток.
- Откуда у вас такая псарня? - поинтересовался Тулаев. - Сами, что ли, разводите?
- От соседей, - недовольно ответила она. - За сопками, западнее нас, базу отстоя закрыли, а там собаки всю воинскую часть охраняли. Люди ушли, а собаки... Собаки разбежались... В основном, к нам... Тут хоть какая-то жизнь теплится...
Он заметил, что она пытается вынуть из стального шкафа метровую книгу бурых папок, и бросился к ней на помощь. Ладонь Тулаева легла снизу на хрупкую, нежную кисть. Ее крашеные под блондинку волосы защекотали его щеку. Она резко повернула лицо к Тулаеву, он вдохнул пьянящий запах ее кожи и сказал совсем не то, что хотел:
- В Москве таких симпатичных офицеров я не встречал.
- Я - не офицер, - чуть ли не со стоном ответила она.
- А кто?.. Адмирал?
- Нет... Я - главстаршина сверхсрочной службы... Адмирал
- это мой муж...
Пальцы сразу ощутили тяжесть вавилонской башни папок. А до этого казалось, что держал на ладони воздух.
- Серьезно?
- Серьезно... Он - командир дивизии...
Сладкий аромат, струившийся от ее щек, тоже исчез. Только теперь Тулаев заметил, что от женщины пахнет луком.
- Вопросов нет, - уже смелее подхватил он с ее рук папки и перенес на стол.
- Это только один экипаж, - пояснила она. - Работайте
пока с ним. А два остальных - там, - показала она
пальчиком на другой стальной шкаф.
- Получается, что я вас выгнал, - оглядев комнату, не
нашел больше в ней столов Тулаев.
- Ничего. Я за стеночкой посижу, в соседнем кабинете.
Она выплыла из комнаты. У женщин появляется такая
походка только тогда, когда она твердо знает, что на ее ноги смотрит мужчина. Наверное, хозяйке кабинета и не стоило так стараться. Свою карьеру она уже сделала - вышла замуж за самого большого начальника в базе.
Без труда Тулаев отыскал в бурой колонне папок нужную. На белых полосках, наклеенных на обложку, печатными буквами было написано: "Комаров Эдуард Эдуардович". Тулаев открыл папку и извлек из бумажного кармашка фотографию девять на двенадцать: напряженно замершее усатое лицо с заметными залысинами на лбу, крупное блюдце ордена "За службу Родине в Вооруженных Силах" третьей степени, горстка юбилейных и "песочных" медалей.
Начальник особого отдела дивизии, который утром пришел в номер Тулаева в гостинице, хуже всего отозвался о Комарове.
- Я обобщил материал сразу после того, как получил команду из Москвы, - недовольно достал он из кожаной папки форматный листок бумаги.
На плечах его могучей тужурки лежало три звезды капитана первого ранга, и в том, как сковано он себя ощущал, видно было определенное душевное расстройство. Он привык, что ему докладывали о чем-либо капитаны третьего ранга, но чтобы он докладывал капитану третьего ранга...
- Один из тех, чьи фамилии фигурировали в шифрограмме, сейчас находится в госпитале.
- Что-нибудь серьезное?
- Плановая операция. Язва желудка.
- Давно он лег?
- Три дня назад. В Североморске.
Только после этих слов Тулаев понял, что Межинский не ошибался. Четыре дня назад, когда он впервые узнал о командировке, подозреваемых старпомов было три. По правилам математики для первого класса осталось два.
- А что по другим?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64