!
19
Межинский замедленно, будто в рапидной съемке, положил телефонную трубку и посмотрел сквозь Четверика. В накатившей тишине стало слышно, как тикают в углу кабинета огромные, в форме деревянной башни, часы, оставшиеся еще со времен, когда здесь заседал и думал о судьбах необъятной страны какой-то чин Центрального Комитета Коммунистической партии.
Таким обалдевшим Четверик еще ни разу не видел начальника.
Межинский от новости, кажется, не только ослеп, но и оглох.
- М-да... Сан-Барбуза, - произнес себе под нос Четверик. - Хорошенькое названьице! Как два арбуза...
Даже эти глупые звуки не встряхнули начальника. Межинский упрямо изображал из себя монумент. С такой сединой и с такими упрямо сжатыми губами мог быть если не римский император, то сенатор - точно. Но ни один скульптор в мире не знал, что именно в эту минуту существует такой способный натурщик, и тяжкий труд Межинского пропадал даром.
- Можно, я ваши закурю? - одновременно с вопросом перегнулся через стол и вырвал сигарету из бело-синей пачки Четверик.
У начальника сейчас несложно было вытянуть бумажник. Ни один мускул на его лице не дрогнул бы.
Хрустнуло кожаное кресло. Прикуривавший Четверик не заметил момент оживления. Когда он положил зажигалку начальника рядом с его пачкой, в глаза Межинского вернулась жизнь. Во всяком случае, они были грустными. У памятников не бывает настолько грустных глаз.
- Они все-таки сделали ракетный пуск...
Горящая сигарета выпала изо рта Четверика.
- Как?! По Москве?! - вскрикнул он.
- Нет, по Камчатке.
- А-а! - вскинулся Четверик.
Сзади него с артиллерийским залпом грохнулся стул. Хлипкая спинка, отлетев, ударила по часам, и они испуганно стали отбивать семнадцать ноль-ноль московского времени.
- Ну надо же! Прожег новые брюки! - чуть не плача, смотрел на ровный черный ободочек на левой штанине Четверик.
Из дырочки торчал пучочек смоляных волос. Они раскачивались, будто смеялись над незадачливым хозяином.
- Сядь! - заставил его оторвать взгляд от брюк Межинский.
Четверик поднял стул без спинки, но сел на другой. И только сейчас заметил, что в кабинете все стало иным. Мрачные фиолетовые тени лежали в углах кабинета, а лицо начальника из бледного перекрасилось в серо-землистое. Глаза сами собой вскинулись к верху окна. Вместо солнца, еще недавно стоявшего в нем яркой желтой лампой, там висел черно-сизый комок тучи.
- По Камчатке? - у себя спросил Четверик и с собой не
согласился: - Это невозможно. Нужны коды...
- А у них получилось...
- Правда?
- Что там было в последнем их сообщении? - обернулся Межинский к сейфу.
На стол плашмя упала красная папка. Когда все вокруг было серо-синим, это цветовое пятно смотрелось издевательски. Стол как будто подожгли в том месте, куда легла папка. Межинский резко раскрыл ее. Огонь исчез из кабинета. Теперь на Четверика смотрели круглыми глазенками-дырками от скоросшивателя какие-то важные бумаги.
- Вот... Точно, - нашел документ Межинский. - Они сообщили, что дают последнее предупреждение в виде ракетного залпа. Практической ракетой. Да, практической. И бить будут в северную часть полигона, а не в южную, как нужно было по плану стрельб...
- Попали? - Наклонился над столом Четверик.
Текст новой записки, продиктованной неизвестным террористом из телефона-автомата в канцелярию Совета Безопасности, он уже слышал два часа назад, но почти все забыл, и теперь до тошноты в голове пытался прочесть перевернутые слова.
- Они выстрелили!.. Понимаешь ты это или нет?! - Межинский
ударил кулаком по лежащей на столе бумаге. - И это главное! Значит, они могут нанести удар и по Москве! Как здесь же написано! - ткнул он пальцем в какое-то слово и ногтем разорвал его.
Разгладил лист, придавил обрезанный кусочек бумаги. Разорванным оказалось слово "ядерная".
- Точно - ядерная ракета! - в ужасе посмотрел он на слово. - Москве хватит одной. А их тринадцать...
- Но как они сумели дать ракетный залп? - не мог избавиться от удивления Четверик. - Нужны же команды... ну, в смысле код из Генерального Штаба...
Перед глазами Межинского возникло черствое лицо Свидерского. Но он ничего не сказал о нем. Чем меньше людей знает тайну, тем больше вероятность, что она умрет именно с ними.
- Кодовый сигнал поступил с какого-то судна, находящегося в
районе Новой Земли, - сообщил он Четверику. - Спутник засек
судно из космоса. Кстати, от него не так уж далеко до предполагаемого места нахождения лодки. Судя по направлению движения, они стремятся укрыться под кромкой льдов.
- Это, наверно, неблизкий путь. Сейчас же лето...
- Я бы не сказал. Час назад я был у моряков. Они показали мне на карте эту границу. Она тянется вдоль южных берегов Шпицбергена и Земли Франца-Иосифа, а потом спускается вниз, к Новой Земле.
- А идут они в каком направлении?
- Вверх... В смысле, на север, к проходу между Шпицбергеном и Землей Франца-Иосифа. Моряки сказали, что именно оттуда по большей части проникают к нашим берегам американские лодки. Неужели они решили плыть прямо к Штатам?..
- Виктор Иванович, но если спутник засек лодку, значит, он ее ведет... Может, уничтожить лодку?
- Спутник засек старт с глубины. Саму лодку он не видит.
- Неужели у нас такие плохие спутники?
- Хор-рошие! - огрызнулся Межинский. - Такие же, как у американцев или французов... Голицыно-два дало техническую сводку по своим возможностям. Они способны засечь лодку на глубине двойной прозрачности моря, то есть в лучшем случае до пятидесяти метров. Да, именно пятидесяти. Моряки назвали такую цифру для этого региона в это время года... А у данного проекта лодки только рабочая глубина погружения - где-то в районе трехсот метров. А захочет - нырнет и за триста... И за четыреста...
- И сколько они могут не всплывать?
- Почти три месяца.
Именно в этот момент Межинский вспомнил о Тулаеве. Один в поле не воин. Правда, подводная лодка - это не поле. Но в любом случае Тулаев, даже на время ставший Корнеевым, один. И что он сможет, если по старой мировой статистике потери наступающих всегда превышают потери обороняющихся в три раза? Умереть сразу?
Межинский перевел взгляд на помутневшее, ставшее каким-то осенним окно, и с горечью подумал, что Тулаев больше не увидит дневного света. Даже тусклого московского.
А Четверик, сложив губы трубочкой, издал звук, похожий и на стон, и на свист одновременно.
- Они загнали Кремль в угол, - дополнил он словами свою заунывную мелодию.
- Они загнали нас в угол.
Пальцы Межинского вырвали сигарету из пачки, задумчиво помяли ее хрупкое тельце, скомкали и швырнули мимо урны. Повернувшись к сейфу, он опять что-то достал из него и положил поверх бумаги с текстом террористов.
- Завтра вылетишь в Гавану, - не поднимая глаз, приказал он Четверику. - Оттуда до Сан-Барбузы есть рейсы местной карибской авиакомпании.
Четверик грустно посмотрел на международный паспорт, изнутри которого, если его развернуть, явно взглянул бы на него суровыми глазами еще один Четверик. Под фамилией какого-нибудь Карла Мендеса из Картахены. Рядом с паспортом лежала плотная пачка долларов и две кредитные карточки. От их вида на сердце стало чуть веселее. Тягостная поездка начинала казаться курортным вояжем.
- Испанский не забыл? - спросил Межинский.
- Не забывается такое никогда.
В голове тележным колесом завертелись одни и те же слова: малярия, лихорадка, чума... Малярия, лихорадка, чума... Скорее всего, на этой клятой тропической Сан-Барбузе разгуливали совсем иные болячки, но Четверику упрямо казалось, что там будут именно эти три зверя: малярия, лихорадка, чума. В Западной Сахаре, где он ровно год отбыл в роли наблюдателя ООН на затихшем фронте войны между Марокко и Мавританией, в крохотном городке в пустыне знали и помнили чуму, холеру, тиф и дизентерию. От прививки, сделанной в первые дни, отваливалась спина и мир казался доменной печью. Но без прививки он умер бы уже в первый месяц службы. Сахара умела быстро заглатывать свеженьких стерильных ребят из Европы.
- Мне бы привиться нужно, - напомнил Четверик.
- Сделаешь на Кубе. Тебя встретят люди из посольства. На Сан-Барбузе выяснишь, какому банку принадлежит указанный террористами счет. Но все-таки твоя основная задача - найти Зака.
- Зака? - вскинул чернявую голову Четверик. - Вы думаете, его уже здесь нет?
- Из лаборатории дали первые данные по обработке голоса
террориста. Дважды звонил один и тот же человек. Но не Зак.
- Эти умники способны доказать, что это не Зак?
- Способны! - Грудью налег на стол Межинский. - Оказывается могут. Звонил не Зак. У голоса террориста нет раздвоения третьей частотной форманты, - словами эксперта-слухача сказал Межинский, но сказал с таким видом, будто это открыл он один.
- И вы считаете...
- Я уверен, что Зак если не там, то уже в пути. Он слишком уверен
в том, что у них все получится... К сожалению, у них как раз все и
получается...
Телефонный звонок оборвал его начинающуюся речь о способе, с помощью которого Зак мог по поддельному паспорту пересечь прозрачную границу между Россией и, к примеру, Украиной или Белоруссией и раствориться для начала среди городов тесной
Западной Европы, чтобы потом всплыть уже среди пальм Латинской Америки.
- Да, - ответил трубке Межинский и снова превратился в монумент.
Четверику стало холодно. Он почему-то подумал, что лодка сделала еще один залп. Уже ядерной ракетой.
- Есть, - исчез монумент.
Межинский бережно положил трубку и сказал, снова глядя сквозь Четверика:
- Меня вызывает президент. Он в ярости...
20
Больше всего в жизни Дрожжин не любил штурманов и штурманские карты. Он не помнил ни одной прокладки по кораблевождению, которую он в училище сдал бы с первого раза. Дрейфы, течения, невязки, глубины, пеленги, магнитные склонения, астрономические таблицы, смешавшись в голове будущего ракетчика, родили гремучую смесь. Он весь пропитался ею и если даже встречал в жизни хорошего штурмана, не мог сдержать к нему неприязни, как будто бы все штурманы мира составляли единую мафию, решившую извести Дрожжина.
Но еще большим злом казались ему карты. От каждой из них он ждал подвоха. Он не верил, что на них точно указаны глубины, не верил, что именно так, а не иначе направлены подводные течения, не верил, что лодка находится именно в этой точке, а не в другой.
Штурманские карты составляли обычные советские люди, а Дрожжин не помнил хоть что-то из своей жизни, что советские люди делали качественно.
Сейчас он стоял в центральном посту над прокладочным столом, смотрел на сиреневую извилистую линию, обозначающую на карте границу распространения дрейфующего льда, и думал, что только идиот мог на это время года определить здесь границу. Ну откуда картограф мог знать, что лето окажется таким жарким? Границу явно оплавило, сдвинуло севернее, а значит, и минута, когда Дрожжин мог ощутить себя спокойнее, минута, когда лодка уйдет под кромку льда и станет недоступна для надводных кораблей, отодвигалась на час, а то и больше от ожидаемой. А то, что за ними уже выслали ораву противолодочных кораблей, он даже не сомневался.
- Через одиннадцать минут наша очередь передавать сообщение, напомнила из кресла Лариса.
- Что?
- Наша очередь, говорю.
Он вскинул глаза на лодочные часы и опять ожегся о пулевую дыру в них.
- Таарищ камадир, - странным голосом произнес со своего штатного места механик, - паара атбой тр-ревоги аб... бъявить...
- Вы... ты... Ты что, пьян?! - вскрикнул Дрожжин.
- Не трогай его, - мягким кошачьим голоском остановила его
Лариса. - Он хороший спец. Он будет болеть, если не выпьет.
- Я чувствую, вы таких спецов набрали, - огрызнулся Дрожжин.
- Таащ камадир... и-ик, - то ли отрыгнул, то ли икнул механик.
- Таак я обявлю атбой?
- Центральный пост! Лариса!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
19
Межинский замедленно, будто в рапидной съемке, положил телефонную трубку и посмотрел сквозь Четверика. В накатившей тишине стало слышно, как тикают в углу кабинета огромные, в форме деревянной башни, часы, оставшиеся еще со времен, когда здесь заседал и думал о судьбах необъятной страны какой-то чин Центрального Комитета Коммунистической партии.
Таким обалдевшим Четверик еще ни разу не видел начальника.
Межинский от новости, кажется, не только ослеп, но и оглох.
- М-да... Сан-Барбуза, - произнес себе под нос Четверик. - Хорошенькое названьице! Как два арбуза...
Даже эти глупые звуки не встряхнули начальника. Межинский упрямо изображал из себя монумент. С такой сединой и с такими упрямо сжатыми губами мог быть если не римский император, то сенатор - точно. Но ни один скульптор в мире не знал, что именно в эту минуту существует такой способный натурщик, и тяжкий труд Межинского пропадал даром.
- Можно, я ваши закурю? - одновременно с вопросом перегнулся через стол и вырвал сигарету из бело-синей пачки Четверик.
У начальника сейчас несложно было вытянуть бумажник. Ни один мускул на его лице не дрогнул бы.
Хрустнуло кожаное кресло. Прикуривавший Четверик не заметил момент оживления. Когда он положил зажигалку начальника рядом с его пачкой, в глаза Межинского вернулась жизнь. Во всяком случае, они были грустными. У памятников не бывает настолько грустных глаз.
- Они все-таки сделали ракетный пуск...
Горящая сигарета выпала изо рта Четверика.
- Как?! По Москве?! - вскрикнул он.
- Нет, по Камчатке.
- А-а! - вскинулся Четверик.
Сзади него с артиллерийским залпом грохнулся стул. Хлипкая спинка, отлетев, ударила по часам, и они испуганно стали отбивать семнадцать ноль-ноль московского времени.
- Ну надо же! Прожег новые брюки! - чуть не плача, смотрел на ровный черный ободочек на левой штанине Четверик.
Из дырочки торчал пучочек смоляных волос. Они раскачивались, будто смеялись над незадачливым хозяином.
- Сядь! - заставил его оторвать взгляд от брюк Межинский.
Четверик поднял стул без спинки, но сел на другой. И только сейчас заметил, что в кабинете все стало иным. Мрачные фиолетовые тени лежали в углах кабинета, а лицо начальника из бледного перекрасилось в серо-землистое. Глаза сами собой вскинулись к верху окна. Вместо солнца, еще недавно стоявшего в нем яркой желтой лампой, там висел черно-сизый комок тучи.
- По Камчатке? - у себя спросил Четверик и с собой не
согласился: - Это невозможно. Нужны коды...
- А у них получилось...
- Правда?
- Что там было в последнем их сообщении? - обернулся Межинский к сейфу.
На стол плашмя упала красная папка. Когда все вокруг было серо-синим, это цветовое пятно смотрелось издевательски. Стол как будто подожгли в том месте, куда легла папка. Межинский резко раскрыл ее. Огонь исчез из кабинета. Теперь на Четверика смотрели круглыми глазенками-дырками от скоросшивателя какие-то важные бумаги.
- Вот... Точно, - нашел документ Межинский. - Они сообщили, что дают последнее предупреждение в виде ракетного залпа. Практической ракетой. Да, практической. И бить будут в северную часть полигона, а не в южную, как нужно было по плану стрельб...
- Попали? - Наклонился над столом Четверик.
Текст новой записки, продиктованной неизвестным террористом из телефона-автомата в канцелярию Совета Безопасности, он уже слышал два часа назад, но почти все забыл, и теперь до тошноты в голове пытался прочесть перевернутые слова.
- Они выстрелили!.. Понимаешь ты это или нет?! - Межинский
ударил кулаком по лежащей на столе бумаге. - И это главное! Значит, они могут нанести удар и по Москве! Как здесь же написано! - ткнул он пальцем в какое-то слово и ногтем разорвал его.
Разгладил лист, придавил обрезанный кусочек бумаги. Разорванным оказалось слово "ядерная".
- Точно - ядерная ракета! - в ужасе посмотрел он на слово. - Москве хватит одной. А их тринадцать...
- Но как они сумели дать ракетный залп? - не мог избавиться от удивления Четверик. - Нужны же команды... ну, в смысле код из Генерального Штаба...
Перед глазами Межинского возникло черствое лицо Свидерского. Но он ничего не сказал о нем. Чем меньше людей знает тайну, тем больше вероятность, что она умрет именно с ними.
- Кодовый сигнал поступил с какого-то судна, находящегося в
районе Новой Земли, - сообщил он Четверику. - Спутник засек
судно из космоса. Кстати, от него не так уж далеко до предполагаемого места нахождения лодки. Судя по направлению движения, они стремятся укрыться под кромкой льдов.
- Это, наверно, неблизкий путь. Сейчас же лето...
- Я бы не сказал. Час назад я был у моряков. Они показали мне на карте эту границу. Она тянется вдоль южных берегов Шпицбергена и Земли Франца-Иосифа, а потом спускается вниз, к Новой Земле.
- А идут они в каком направлении?
- Вверх... В смысле, на север, к проходу между Шпицбергеном и Землей Франца-Иосифа. Моряки сказали, что именно оттуда по большей части проникают к нашим берегам американские лодки. Неужели они решили плыть прямо к Штатам?..
- Виктор Иванович, но если спутник засек лодку, значит, он ее ведет... Может, уничтожить лодку?
- Спутник засек старт с глубины. Саму лодку он не видит.
- Неужели у нас такие плохие спутники?
- Хор-рошие! - огрызнулся Межинский. - Такие же, как у американцев или французов... Голицыно-два дало техническую сводку по своим возможностям. Они способны засечь лодку на глубине двойной прозрачности моря, то есть в лучшем случае до пятидесяти метров. Да, именно пятидесяти. Моряки назвали такую цифру для этого региона в это время года... А у данного проекта лодки только рабочая глубина погружения - где-то в районе трехсот метров. А захочет - нырнет и за триста... И за четыреста...
- И сколько они могут не всплывать?
- Почти три месяца.
Именно в этот момент Межинский вспомнил о Тулаеве. Один в поле не воин. Правда, подводная лодка - это не поле. Но в любом случае Тулаев, даже на время ставший Корнеевым, один. И что он сможет, если по старой мировой статистике потери наступающих всегда превышают потери обороняющихся в три раза? Умереть сразу?
Межинский перевел взгляд на помутневшее, ставшее каким-то осенним окно, и с горечью подумал, что Тулаев больше не увидит дневного света. Даже тусклого московского.
А Четверик, сложив губы трубочкой, издал звук, похожий и на стон, и на свист одновременно.
- Они загнали Кремль в угол, - дополнил он словами свою заунывную мелодию.
- Они загнали нас в угол.
Пальцы Межинского вырвали сигарету из пачки, задумчиво помяли ее хрупкое тельце, скомкали и швырнули мимо урны. Повернувшись к сейфу, он опять что-то достал из него и положил поверх бумаги с текстом террористов.
- Завтра вылетишь в Гавану, - не поднимая глаз, приказал он Четверику. - Оттуда до Сан-Барбузы есть рейсы местной карибской авиакомпании.
Четверик грустно посмотрел на международный паспорт, изнутри которого, если его развернуть, явно взглянул бы на него суровыми глазами еще один Четверик. Под фамилией какого-нибудь Карла Мендеса из Картахены. Рядом с паспортом лежала плотная пачка долларов и две кредитные карточки. От их вида на сердце стало чуть веселее. Тягостная поездка начинала казаться курортным вояжем.
- Испанский не забыл? - спросил Межинский.
- Не забывается такое никогда.
В голове тележным колесом завертелись одни и те же слова: малярия, лихорадка, чума... Малярия, лихорадка, чума... Скорее всего, на этой клятой тропической Сан-Барбузе разгуливали совсем иные болячки, но Четверику упрямо казалось, что там будут именно эти три зверя: малярия, лихорадка, чума. В Западной Сахаре, где он ровно год отбыл в роли наблюдателя ООН на затихшем фронте войны между Марокко и Мавританией, в крохотном городке в пустыне знали и помнили чуму, холеру, тиф и дизентерию. От прививки, сделанной в первые дни, отваливалась спина и мир казался доменной печью. Но без прививки он умер бы уже в первый месяц службы. Сахара умела быстро заглатывать свеженьких стерильных ребят из Европы.
- Мне бы привиться нужно, - напомнил Четверик.
- Сделаешь на Кубе. Тебя встретят люди из посольства. На Сан-Барбузе выяснишь, какому банку принадлежит указанный террористами счет. Но все-таки твоя основная задача - найти Зака.
- Зака? - вскинул чернявую голову Четверик. - Вы думаете, его уже здесь нет?
- Из лаборатории дали первые данные по обработке голоса
террориста. Дважды звонил один и тот же человек. Но не Зак.
- Эти умники способны доказать, что это не Зак?
- Способны! - Грудью налег на стол Межинский. - Оказывается могут. Звонил не Зак. У голоса террориста нет раздвоения третьей частотной форманты, - словами эксперта-слухача сказал Межинский, но сказал с таким видом, будто это открыл он один.
- И вы считаете...
- Я уверен, что Зак если не там, то уже в пути. Он слишком уверен
в том, что у них все получится... К сожалению, у них как раз все и
получается...
Телефонный звонок оборвал его начинающуюся речь о способе, с помощью которого Зак мог по поддельному паспорту пересечь прозрачную границу между Россией и, к примеру, Украиной или Белоруссией и раствориться для начала среди городов тесной
Западной Европы, чтобы потом всплыть уже среди пальм Латинской Америки.
- Да, - ответил трубке Межинский и снова превратился в монумент.
Четверику стало холодно. Он почему-то подумал, что лодка сделала еще один залп. Уже ядерной ракетой.
- Есть, - исчез монумент.
Межинский бережно положил трубку и сказал, снова глядя сквозь Четверика:
- Меня вызывает президент. Он в ярости...
20
Больше всего в жизни Дрожжин не любил штурманов и штурманские карты. Он не помнил ни одной прокладки по кораблевождению, которую он в училище сдал бы с первого раза. Дрейфы, течения, невязки, глубины, пеленги, магнитные склонения, астрономические таблицы, смешавшись в голове будущего ракетчика, родили гремучую смесь. Он весь пропитался ею и если даже встречал в жизни хорошего штурмана, не мог сдержать к нему неприязни, как будто бы все штурманы мира составляли единую мафию, решившую извести Дрожжина.
Но еще большим злом казались ему карты. От каждой из них он ждал подвоха. Он не верил, что на них точно указаны глубины, не верил, что именно так, а не иначе направлены подводные течения, не верил, что лодка находится именно в этой точке, а не в другой.
Штурманские карты составляли обычные советские люди, а Дрожжин не помнил хоть что-то из своей жизни, что советские люди делали качественно.
Сейчас он стоял в центральном посту над прокладочным столом, смотрел на сиреневую извилистую линию, обозначающую на карте границу распространения дрейфующего льда, и думал, что только идиот мог на это время года определить здесь границу. Ну откуда картограф мог знать, что лето окажется таким жарким? Границу явно оплавило, сдвинуло севернее, а значит, и минута, когда Дрожжин мог ощутить себя спокойнее, минута, когда лодка уйдет под кромку льда и станет недоступна для надводных кораблей, отодвигалась на час, а то и больше от ожидаемой. А то, что за ними уже выслали ораву противолодочных кораблей, он даже не сомневался.
- Через одиннадцать минут наша очередь передавать сообщение, напомнила из кресла Лариса.
- Что?
- Наша очередь, говорю.
Он вскинул глаза на лодочные часы и опять ожегся о пулевую дыру в них.
- Таарищ камадир, - странным голосом произнес со своего штатного места механик, - паара атбой тр-ревоги аб... бъявить...
- Вы... ты... Ты что, пьян?! - вскрикнул Дрожжин.
- Не трогай его, - мягким кошачьим голоском остановила его
Лариса. - Он хороший спец. Он будет болеть, если не выпьет.
- Я чувствую, вы таких спецов набрали, - огрызнулся Дрожжин.
- Таащ камадир... и-ик, - то ли отрыгнул, то ли икнул механик.
- Таак я обявлю атбой?
- Центральный пост! Лариса!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64