Схватиться врукопашную бродяги могли из-за чего угодно. Лишний глоток водки из общей бутылки, ревность к любимой бомжевской подружке, а то и просто косой взгляд были способны вырвать из завшивевших дряблых тел такую ярость, какой бы позавидовал боксер-профессионал.
Нырнувшая под поезд девица оставила борющихся на солнцепеке один на один, и тут побеждающий бомж наконец-то поймал тощую правую руку соперника, прижал ее ногой к земле, облапил грязными сизыми пальцами пустую бутылку за горлышко, замахнулся ею и ощутил, что бутылка странно потянула его наверх вместо того, чтобы вдребезги разлететься на голове горбоносого противника.
- Ты чего? - обернулся победитель на схватившего его руку невысокого мужчину. - Ты чего лезешь?
А тот безмолвно надавил большим пальцем на грязную кисть бомжа. Что-то хрустнуло, упала на гравий между шпал бутылка, и победитель взвыл волком.
- Вставай! - приказал цепко держащий его за кисть Тулаев.
Бомж под удивленным взглядом своей выкарабкивающейся из-под поезда подружки встал и тут же получил пинок по голени от лежащего.
- Через пять минут чтоб тебя на Каланчевке не было! - толкнул Тулаев бомжа, который оказался на голову выше его. - И подруги твоей тоже. Иначе загремишь за сотый километр.
- Это мои баки, - прохрипел, отступая, он.
Больную кисть он прижимал к груди как ребенка.
- Это наши баки! - заступилась за него бомжиха.
- Еще раз объяснять? - платком вытер ладонь и палец Тулаев и сразу швырнул белый комок в спорный мусорный бак. - Или в камере будем разговаривать?
- Пошли, это мент, - снизу вверх прохрипела бомжиха и за рукав потянула за собой дружка.
Они поковыляли между донецким и пермским поездами, потом нырнули под колеса, навек исчезая из жизни Тулаева, и только тогда снизу подал голос оставшийся бомж:
- А мне идти, гражданин начальник?
Перепутавшиеся смоляные волосы парня напоминали щетину обувной щетки. Под глазом у него синел поздний, уже заживающий синяк, а свежие царапины делали его небритое бурое лицо еще более жалким.
- Ты - чеченец? - спросил Тулаев, глядя на его орлиный, с горбинкой, нос.
- Нет. Я не чеченец, - прохрустев галькой, встал он.
- А чего ж они тебя так называли?
- Я беженец. Из Чечни. Точнее, из Грозного.
Он стоял, покачиваясь, как тоненькое деревце под ветром, и Тулаев, еще раз всмотревшись в его лицо, понял, что парень действительно не чеченец, хотя примесь кавказской крови в нем явно вычернила волосы и заорлила нос.
- Из-за мусорного бака, значит, дрались?
Тулаев обернулся и с удовольствием увидел, что никого в раскаленной щели между поездами нет, а двери вагонов захлопнуты намертво.
- Где этот люк? - резко спросил он бомжа.
- Мы за бак дрались...
- Ты видел тех, кто вылезал из люка? - шагнув к бомжу почти вплотную и сразу ощутив тошнотворный запах мочи и гнили, все-таки выжал из себя вопрос Тулаев.
- Люка? Какого лю...
- Вчера. Поздно вечером.
От запаха можно было упасть в обморок. Но падать пришлось бы на гниющие помидоры и корки арбузов у мусорного бака, а их аромат вряд ли был бы слаще.
- Ну-у?.. - всмотрелся в то, что дергалось, плавало в слизи над синяком, Тулаев.
- Я... я издали... чуть-чуть. Я с-под колес...
- Сколько их было?
- Да я... да что... стемнело уже... И я... мало ли кто по канашкам лазит...
- По чем? - не понял Тулаев.
- По канашкам... Ну, по канализациям... Может, монтеры, а
может, наши кто... вот... свободные, значит, люди...
- Свободные? - хмыкнул Тулаев.
Значит, у бомжей существовала своя философия, и пока он, иногда встречаясь с ними на улицах Москвы, жалел их, они, оказывается, в свою очередь, жалели его как человека, так и не узнавшего, что можно стать свободным и ни от кого не зависеть. А мусорный бак? Раз они дрались за него, а точнее, за то, что в нем, то, получается, они от бака совсем и не свободны? Или они свободны от человеческих приличий и условностей? Тулаев на мгновение представил, что случится со страной, если все сразу станут такими же свободными, как вокзальные бродяги, и его перекоробило еще сильнее, чем от вони, поднимающейся от линялых брюк бомжа.
- Так сколько все-таки их было? - повторил он вопрос.
- Две... ага... две пары, - попробовал трехдневную щетину бродяга.
- С чего ты взял, что именно пары?
- По задкам.
- По чему? - удивился Тулаев.
- Ну, по задницам, - заморгал бомж, прогоняя выдавленную солнцем слезу. - Они ж у мужиков и баб разные. У мужиков плоские... Ну, если сзади смотреть. А у баб, значит, гитарами. С ободами, значит...
- Но ведь было темно. Ты же сам говорил.
- Ага. Уже темень была, - почему-то обрадовался бомж. - Токо они пошли сначала туды, - показал он в конец состава, - супротив света прожекторов, и я, значит, их силуэты запечатлел. А потом... потом свернули под поезда и туда, вправо, ушли... Вот... и, видно, пьяные они были...
- С чего ты взял?
- А одна баба или, может, девка совсем на ногах не стояла.
Ее парень и другая девка волокли... Вот... А другой
парень... во-от... он какой-то мешок тащил.
- Они говорили о чем-нибудь?
Тулаев так пообвыкся рядом с бомжом, что уже и запах его перестал замечать. Хотя если считать вонь платой за сведения, то это была в общем-то небольшая плата.
- Не... не помню... Может, чего и брякнули, но по тем путям поезд пошел на Курский, к отправлению... Нет, ничего не слышал...
- А милиция когда здесь появилась?
- Менты? - бомж нахмурил выгоревший лоб и тут же испуганно
посмотрел на своего собеседника. - Ну, граждане милиционеры
где-то через час пришли... Или позже. Они все люки подряд
открывали... Во-от...
- Тебя они тоже разбудили?
- Они, конечно...
Похрустывая галькой, бомж переминался с ноги на ногу. В мусорном баке за спиной лежали в выброшенном из вагона пакете огрызки хлеба и колбасные шкурки, а этот странный человек с выбритыми до синевы щеками, внимательными зелеными глазами и редкими волосенками на округлой голове спрашивал то, что он уже рассказывал прошлой ночью милиционерам. Вчера его пожалели и почему-то не увезли в отстойник, откуда толпой отправляли бродяг за сотый километр. Неужели сегодня их жалость кончилась, и они отнимут у него сразу и вокзал, и постель в старой солдатской шинели между шпал, и вкусные розовые шкурки от вареной колбасы?
- Ты им показал тот люк?
- А как же, товарищ начальник... Мы всегда...
- И что они там нашли?
- А эту... как ее... помаду бабскую... Красную такую... Коробочку в смысле...
- Футляр, - помог Тулаев.
- Ага. Хвутляр... Токо без помады... А в нем - бумажка.
- А что в ней?
- Ну, это мне граждане милиционеры вовсе не показали, - обиженно ответил он и подумал, что колбасные шкурки можно и не есть, а обменять на три глотка водки у того бомжа, с которым он только что дрался.
У каждого из людей свое понятие о свободе.
9
Кабинет Межинского имел небольшую переднюю. Человек, входящий в "Техотдел", попадал сначала в комнатенку с пустым канцелярским столом и одиноким стулом, а уже потом через плотно обитую дверь - к хозяину кабинета.
В первый свой приход сюда Тулаев решил, что именно за столом в передней будет его рабочее место, но Межинский о размещении вообще речи не вел. "Для какого-нибудь гуся с "волосатой лапой" приготовил", - подумал тогда Тулаев. Но вот минул месяц, а никто так и не занял стол, и он сиротливо стоял у дальней стены и почему-то казался лошадью, которую никто не покупает.
В пятнадцать пятьдесят девять Тулаев плотно прикрыл за собой утяжеленную обивкой дверь, и Межинский поднялся из кресла с довольным видом.
- По тебе часы сверять можно, - табачным духом окатил он Тулаева, крепко пожимая руку.
- Здравствуйте, Виктор Иванович, - не заметил комплимента Тулаев.
- Присаживайся... Ну, что нового?
Его лицо было благостно-безразличным. И только пальцы, сноровистые нервные пальцы рывком достали сигарету из пачки и поднесли ее к губам чуть быстрее, чем вчера.
- А с чего начинать, с хорошего или с плохого? - поинтересовался Тулаев.
- С самого плохого, - пыхнул дымом Межинский. - Дерьма много?
Тулаев ощутил неловкость. Начальник с первых минут показался ему подчеркнуто интеллигентным человеком, и услышанное резануло ухо.
- Прокуратура увидела во мне конкурента, - усилием воли выдавив из себя неприятное удивление, спокойно ответил Тулаев. - Врут, недодают документов, скрывают вещдоки...
- А ты чего хотел? Такой куш на кону лежит! Это тебе не наша стандартная отмазка в виде премии в один месячный оклад...
- Нехорошо как-то. Делим шкуру неубитого медведя.
- Да ты не волнуйся, Саша, - улыбнулся Межинский. - Это хорошо, что они темнят. Значит, хоть делом займутся. А не будь этих полста тыщ "зеленых", они б вообще пальцем не пошевелили! Вспомни: сколько громких убийств было, а хоть одно раскрыли?
- Думаете, Виктор Иванович, что виной всему - лень?
- Сашенька, - подался вперед Межинский, - мы все так воспитаны, что нам все по фигу! Весь мир удивляется, почему наши самолеты с сотнями пассажиров падают, и никак, дураки, не поймут, что летчикам тоже все по фигу. Предупреждали о неполадке перед вылетом, а он лапой махнул: ничего, авось дотянем. Попросил сынуля сесть за отцовский штурвал, а отец и разрешил. Не положено было по инструкции менять курс, а он сменил, чтоб путь срезать - и об гору. И падают, падают, падают...
Из Межинского перло публицистикой. В жизни Тулаева уже встречался один такой начальник-говорун. Кажется, он мог бы переговорить самого Горбачева. Неужели все начальники такие? Или как только кому попадает под зад хорошее кресло, он тут же начинает разглагольствовать о глобальных проблемах вместо того, чтобы решить хотя бы одну крохотную проблемку в своем ведомстве.
Межинский резко смолк, словно расслышав мысли Тулаева. Быстрым движением он достал из кармана пиджака коричневый мундштук, удлиннил его сигаретой и с долгими, смаковыми затяжками прикурил.
- Ладно. Давай докладывай по порядку, - разрешил он.
Тулаев рассказал о встрече со следователем, о показаниях свидетелей, о гильзе - единственном вещдоке, который он сегодня увидел, о бомже и футляре от помады.
- Записка, значит, была? - удивился Межинский. - И что же в ней?
- К сожалению, сам ее прочесть я не смог, - ответил
Тулаев. - Записку с рапортом из отделения подали вверх по инстанции, но сержанта, который первым развернул ее, я нашел-таки. Сержант уверяет, что это уголок газеты, на котором довольно коряво и явно в спешке написано: "Мафино Селли".
- А сержант не того?.. Не ошибается?
- Я проверю, конечно, - помялся Тулаев. - Но ефрейтор, который был с ним в одной патрульно-постовой группе, подтверждает написанное буква в букву.
- Чушь какая-то! - пыхнул дымом Межинский. - Стоило так рисковать, чтобы оставить абракадабру вместо четкого следа!
- По пути сюда, Виктор Иванович, я тоже думал, что это абракадабра. Более того, это очень похоже на итальянские имя и фамилию...
- Мафино? - с четким ударением на предпоследнем слоге,
так, как это делают только итальянцы, произнес Межинский. - М-да... Кроме аналогии с мафией ничего в голову не лезет. А Селли?
- Ну, вообще-то по второму слову у меня сомнений не было. Селли - это уменьшительно-ласкательное от имени американки - Селлестина. У них, штатников, так принято. Не Уильям, а Билл, не Кристофер, а Крис...
Под стряхивание на стекло сантиметровой головки пепла с сигареты Межинский помолчал. Тулаев думал, что в этот момент начальник сверяет его догадку со своей, но на самом деле Межинский просто никак не мог вспомнить фамилию американки, хотя зачем ему сейчас эта фамилия, он даже не знал. Во всяком случае, на загадочное "Мафино" она явно не походила.
В последней, виденной им у президента на столе бумаге из американского посольства, значилось то ли Райт, то ли Уайт, то ли еще что-то похожее на компьютерный термин "байт", и от того, что в фамилии было что-то компьютерное, Межинский и представил девушку сидящей перед монитором и что-то быстро-быстро набирающей на клавиатуре своими тоненькими спичечными пальчиками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64