Оставалась щель у самого потолка, но температура камня – не меньше девятисот градусов по Фаренгейту. Взобраться туда невозможно.
– Айк! – позвала Али.
Но его, казалось, поглотила скала.
Стена задерживала воду. На глазах у всех река стала мелеть, кое-где дюйм за дюймом проступало дно. Коридор наполнялся паром. Похоже, гибель будет гнаться за ними по пятам.
– Здесь нельзя оставаться, – сказал кто-то.
– Подождем! – потребовала Али. И добавила: – Пожалуйста.
Они ждали, а вода все спадала. Еще несколько минут, и плот сядет на камни.
Али едва шевелила потрескавшимися губами. «Отец Небесный, – молилась она, – пусть на этот раз обойдется».
Это было на нее не похоже. Настоящая набожность не требует вознаграждения. С Богом нельзя заключать сделки. Только один раз, в детстве, Али просила, чтобы вернулись ее родители. С тех пор она решила – что будет, то и будет.
– Пусть они спасутся, – молила она.
Стена не открывалась. В жизни чудес не бывает. Камень оставался мертвым.
– Поплыли, – сказала Али.
И тут все услышали новый звук. Река за стеной поднималась все выше. И вдруг через щель наверху хлынула струя воды.
– Смотрите!
Словно Иона, извергнутый из чрева китова, через щель вылетел сначала один, потом другой человек. Вода защитила их от раскаленного камня и сбросила вниз. Оба солдата, шатаясь, побрели вниз по течению – безоружные, голые, обгоревшие, но живые! Вода доходила им до бедер. Сидевшие на плоту подгребли поближе и подобрали перепуганных мычащих солдат.
– Где Айк? – кричала Али, но из-за ожогов в горле они не могли говорить.
Все смотрели на бурлящий поток, в котором возник темный предмет. Длинный с темными полосами – байдарка Айка. Потом вылетело весло. И наконец – он сам.
Айк, полуошпаренный, упал на планшир байдарки. Немного передохнув, вылил оттуда воду, забрался внутрь и подплыл к остальным. У него были ожоги, но он оказался цел – даже обрез на месте. Он побывал на волосок от гибели, и сам это знал.
Айк сделал глубокий вдох, стряхнул воду с волос и попытался скрыть широкую улыбку.
– И чего мы ждем? – спросил он.
Марафон через корни вулкана закончился несколько часов спустя. Плоты вышли на мелководье – просвечивало дно из зеленого базальта. Воздух был прохладный, вода чистая, течение слабое.
Двух голых и счастливых солдат вернули Уокеру. Их переполняла благодарность к Айку. Однако их радость омрачало пятно – полковник наверняка стыдился того, что хотел их бросить.
Следующие двадцать часов все отсыпались. Когда люди проснулись, Айк накидал в воду у берега камней, чтобы всем удобнее было напиться. Али никогда не видела его таким довольным.
– Ты заставила всех подождать, – сказал он ей.
И у всех на виду поцеловал в губы. Возможно, решил, что это единственный безопасный способ. И Али смирилась, хоть и покраснела.
Она уже успела разглядеть за обезображенной внешностью и нелепыми татуировками его настоящую сущность. Али стала доверять ему гораздо больше и в то же время меньше. У него было какое-то ощущение собственной неуязвимости. И Али видела, что каждое столкновение с опасностью укрепляет в Айке этот дух и что один поцелуй может его сломить.
* * *
Реку, разумеется, назвали Стиксом.
Плоты неспешно несло течением. Несколько дней люди почти не гребли. Сотни миль берегов тянулись с бесконечным однообразием. Наиболее заметным объектам местности давали имена, и каждый вечер Али торопливо наносила их на свою карту.
После того как прошел первый месяц, суточный цикл участников экспедиции приспособился к постоянной ночи. Сон напоминал скорее спячку с погружениями в фазу быстрого сна и яркими сновидениями. Сначала спали по десять часов, потом – по двенадцать. Каждый раз, когда люди закрывали глаза, им казалось, что они спали дольше. Вскоре их организмы настроились на пятнадцатичасовой сон. После такого отдыха сил хватало на тридцатичасовой «день».
Айку пришлось объяснять всем, как себя вести в таких долгих переходах, иначе они бы загнали себя до полного изнеможения. Чтобы идти так долго, нужны сильные мышцы, загрубевшие подошвы, нужно постоянно следить за дыханием и питанием.
Если бы не часы, люди были бы готовы поклясться, что суточный цикл такой же, как и на поверхности. Новый режим имел свои преимущества. Они проходили гораздо большее расстояние. Не завися от солнца или луны, они в каком-то смысле жили больше.
Время растягивалось. Можно прочитать за один присест книгу в пятьсот страниц. Всех потянуло на крупные произведения – симфонии Бетховена, романы Джеймса Джойса, альбомы группы Pink Floyd.
Айк старался, как мог, их просвещать. Формы камней, вкус минералов, оттенки тишины. Он требовал, чтобы ученые все запоминали. Люди слушались его, но посмеивались. Зачем им знать такие вещи, если есть он? Это его работа, не их. Айк не унимался. «Может случиться, – говорил он, – что у вас не будет ни карт, ни приборов. Ни меня. Вам придется ориентироваться на ощупь или по эху». Некоторые пытались перенять его спокойную манеру, другие – его умение подчинять себе вещи. Всем нравилось, как он умел поддразнивать самоуверенных головорезов Уокера.
В его осторожности и расчетливости сразу чувствовался бывший альпинист. В Йосемитской долине и Гималаях Айк научился передвигаться медленно, по дюйму. Али поняла, что такое осязательное восприятие развилось у него задолго до подземья. Для Айка было естественно читать мир с помощью пальцев, и Али нравилось думать, что именно это дало ему преимущество при самом первом спуске – в Тибете.
Но вот ирония! Его способности к восхождению привели его к спуску в бездну. Часто, по утрам, до того как лагерь просыпался, Али видела, как мелькает по черной воде байдарка, не оставляя даже ряби. В такие минуты ей казалось, что внутри Айка живет обычный человек. Видя, как он ускользает, словно монах в темноту, Али думала о простой силе молитвы.
Краской Айк больше не пользовался, а просто проводил по стене двумя свечами и шел дальше. И все плыли мимо голубых крестов, светящихся над водой, словно мимо неоновой надписи «Иисус спасает». Они следовали за Айком через дыры и проходы в скале. Он дожидался остальных на каком-нибудь утесе из оливина или пирита или сидел в своей байдарке, держась за выступ в стене. Таким спокойным и невозмутимым он нравился Али.
Однажды плоты огибали излучину, и люди услышали загадочный звук – то ли свист, то ли вой. Оказывается, Айк нашел примитивный музыкальный инструмент, брошенный каким-то хейдлом. Он был сделан из кости животного и имел три отверстия сверху и одно снизу. Когда все высадились, те, кто умел играть на флейте, по очереди попробовали что-нибудь исполнить. Одному удалось извлечь несколько тактов Бетховена, другому – фрагмент композиции Jethro Tull. Потом они вернули инструмент Айку, и тот сыграл то, для чего флейта и предназначалась, – песню хейдлов с фрагментами мелодии и размеренным ритмом. Слушателей, даже солдат, заворожила чужая музыка. Значит, вот что слушают хейдлы? Синкопы, писки и трели, неожиданное рычание и, наконец, приглушенный вопль: песня земли, в которой и журчание воды, и крики животных, и рокот землетрясений.
Али была зачарована и в то же время в смятении. Эта музыка говорила о плене Айка гораздо красноречивее, чем татуировки и шрамы. Он не просто искусно играл песню, которую хорошо запомнил, он явно любил эту музыку. Она брала его за душу.
Когда Айк доиграл, слушатели неуверенно захлопали. Он посмотрел на флейту, словно видел ее впервые, и бросил в реку. Когда другие ушли, Али пошарила рукой у берега и достала инструмент.
Очень интересной оказалась тропа хейдлов. Там, где коридор сужался и берега пропадали, они разглядели над водой опоры для ног и рук. Потом нашли остатки примитивных цепей, вделанных с двух сторон в стены и почти полностью проржавевших. Однажды ночью, когда некуда было причалить, чтобы разбить лагерь, привязались к цепям и спали на плотах. Возможно, хейдлы пользовались цепями, чтобы подниматься на плотах по течению, а может, просто карабкались по ним. В любом случае, эти цепи раньше висели поперек реки.
Там, где река расширялась, иногда метров до ста, течение как будто останавливалось, и плоты стояли почти без движения. В других местах течение усиливалось. Однако стремнинами такие места назвать было нельзя. Река несла свои воды через перекаты с неспешностью Амазонки. Переволакивать лодки и плоты приходилось редко.
В конце каждого «дня» исследователи отдыхали, собравшись у маленьких «костров», роль которых выполняли поставленные на землю газовые «свечи». Вокруг каждой усаживались по пять-шесть человек. Они рассказывали разные истории или просто погружались в мысли.
Прошлое представало в подробностях, сны становились ярче. Рассказы звучали все увлекательнее. Однажды вечером Али одолели воспоминания. Она вспомнила кухню в доме родителей. На деревянной доске лежат три спелых лимона, солнце обливает светом поры на кожуре. Мама, в облачке муки, месит тесто для пирога и поет. Такие видения стали посещать ее все чаще и становились все более отчетливыми. Куигли, психиатр, считал, что такая глубина воспоминаний может быть формой слабоумия или легкого расстройства психики.
В коридорах и гротах было очень тихо. Раздавался нетерпеливый шелест переворачиваемых страниц: люди читали книги, которые передавались от ученого к ученому, словно слухи. Часами не стихал стук клавиш – все заносили в память ноутбуков данные, писали письма, чтобы передать у следующей шахты. Постепенно свечи тускнели, и лагерь засыпал.
Карта Али становилась какой-то сказочной. Вместо определенных ориентиров восток – запад она прибегла к тому, что художники называют точкой схода. Таким образом, все детали карты имели одну и ту же точку отсчета, даже если она была произвольной. По большому счету, нельзя было сказать, что экспедиция заблудилась. Люди знали, где находятся: милей ниже океанского дна между разломом Клиппертон и Галапагосским разломом и движутся на запад. На морских топографических картах эта область была белым пятном. Пешком экспедиция преодолевала меньше десяти миль в день. За первые две недели плавания они проплывали в десять раз больше, а всего одолели тысячу триста миль. С такой скоростью, если река не кончится, экспедиция достигнет Азии не позднее чем через три месяца.
Темная вода была не совсем темной. Она слегка фосфоресцировала слабым светом пастельного оттенка. Если выключить фонари, река выступала из темноты, словно изумрудно-призрачная змея. Один из геохимиков расстегнул шорты и помочился, демонстрируя светящуюся струю – результат того, что участники экспедиции пили речную воду.
При слабом свете реки самые терпеливые вроде Али могли видеть примерно так же, как на поверхности в глубоких сумерках.
Свет, который раньше казался таким необходимым, теперь причинял глазам боль. Уокер, правда, все равно настаивал на ярком свете – ради безопасности – и тем самым часто срывал эксперименты и наблюдения.
Ученые старались плыть как можно дальше от освещенных плотов с охранниками. О том, что таким образом пропасть между учеными и охраной все больше увеличивается, никто особо не задумывался – до одного вечера.
День был короткий, всего восемнадцать часов, и почти ничем не примечательный. Маленькая флотилия обходила излучину, когда луч от чьего-то фонаря выхватил из темноты одинокую светлую фигуру на берегу. Это мог быть только Айк – он ждал на месте, выбранном им для стоянки. Однако на оклик он не отозвался. Приблизившись, все увидели, что разведчик сидит лицом к стене в классической позе лотоса. Под уступом, на котором он застыл, была подходящая площадка для лагеря.
– Что еще за дерьмо! – заворчал Шоут. – Эй, будда, давай разрешение на высадку!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
– Айк! – позвала Али.
Но его, казалось, поглотила скала.
Стена задерживала воду. На глазах у всех река стала мелеть, кое-где дюйм за дюймом проступало дно. Коридор наполнялся паром. Похоже, гибель будет гнаться за ними по пятам.
– Здесь нельзя оставаться, – сказал кто-то.
– Подождем! – потребовала Али. И добавила: – Пожалуйста.
Они ждали, а вода все спадала. Еще несколько минут, и плот сядет на камни.
Али едва шевелила потрескавшимися губами. «Отец Небесный, – молилась она, – пусть на этот раз обойдется».
Это было на нее не похоже. Настоящая набожность не требует вознаграждения. С Богом нельзя заключать сделки. Только один раз, в детстве, Али просила, чтобы вернулись ее родители. С тех пор она решила – что будет, то и будет.
– Пусть они спасутся, – молила она.
Стена не открывалась. В жизни чудес не бывает. Камень оставался мертвым.
– Поплыли, – сказала Али.
И тут все услышали новый звук. Река за стеной поднималась все выше. И вдруг через щель наверху хлынула струя воды.
– Смотрите!
Словно Иона, извергнутый из чрева китова, через щель вылетел сначала один, потом другой человек. Вода защитила их от раскаленного камня и сбросила вниз. Оба солдата, шатаясь, побрели вниз по течению – безоружные, голые, обгоревшие, но живые! Вода доходила им до бедер. Сидевшие на плоту подгребли поближе и подобрали перепуганных мычащих солдат.
– Где Айк? – кричала Али, но из-за ожогов в горле они не могли говорить.
Все смотрели на бурлящий поток, в котором возник темный предмет. Длинный с темными полосами – байдарка Айка. Потом вылетело весло. И наконец – он сам.
Айк, полуошпаренный, упал на планшир байдарки. Немного передохнув, вылил оттуда воду, забрался внутрь и подплыл к остальным. У него были ожоги, но он оказался цел – даже обрез на месте. Он побывал на волосок от гибели, и сам это знал.
Айк сделал глубокий вдох, стряхнул воду с волос и попытался скрыть широкую улыбку.
– И чего мы ждем? – спросил он.
Марафон через корни вулкана закончился несколько часов спустя. Плоты вышли на мелководье – просвечивало дно из зеленого базальта. Воздух был прохладный, вода чистая, течение слабое.
Двух голых и счастливых солдат вернули Уокеру. Их переполняла благодарность к Айку. Однако их радость омрачало пятно – полковник наверняка стыдился того, что хотел их бросить.
Следующие двадцать часов все отсыпались. Когда люди проснулись, Айк накидал в воду у берега камней, чтобы всем удобнее было напиться. Али никогда не видела его таким довольным.
– Ты заставила всех подождать, – сказал он ей.
И у всех на виду поцеловал в губы. Возможно, решил, что это единственный безопасный способ. И Али смирилась, хоть и покраснела.
Она уже успела разглядеть за обезображенной внешностью и нелепыми татуировками его настоящую сущность. Али стала доверять ему гораздо больше и в то же время меньше. У него было какое-то ощущение собственной неуязвимости. И Али видела, что каждое столкновение с опасностью укрепляет в Айке этот дух и что один поцелуй может его сломить.
* * *
Реку, разумеется, назвали Стиксом.
Плоты неспешно несло течением. Несколько дней люди почти не гребли. Сотни миль берегов тянулись с бесконечным однообразием. Наиболее заметным объектам местности давали имена, и каждый вечер Али торопливо наносила их на свою карту.
После того как прошел первый месяц, суточный цикл участников экспедиции приспособился к постоянной ночи. Сон напоминал скорее спячку с погружениями в фазу быстрого сна и яркими сновидениями. Сначала спали по десять часов, потом – по двенадцать. Каждый раз, когда люди закрывали глаза, им казалось, что они спали дольше. Вскоре их организмы настроились на пятнадцатичасовой сон. После такого отдыха сил хватало на тридцатичасовой «день».
Айку пришлось объяснять всем, как себя вести в таких долгих переходах, иначе они бы загнали себя до полного изнеможения. Чтобы идти так долго, нужны сильные мышцы, загрубевшие подошвы, нужно постоянно следить за дыханием и питанием.
Если бы не часы, люди были бы готовы поклясться, что суточный цикл такой же, как и на поверхности. Новый режим имел свои преимущества. Они проходили гораздо большее расстояние. Не завися от солнца или луны, они в каком-то смысле жили больше.
Время растягивалось. Можно прочитать за один присест книгу в пятьсот страниц. Всех потянуло на крупные произведения – симфонии Бетховена, романы Джеймса Джойса, альбомы группы Pink Floyd.
Айк старался, как мог, их просвещать. Формы камней, вкус минералов, оттенки тишины. Он требовал, чтобы ученые все запоминали. Люди слушались его, но посмеивались. Зачем им знать такие вещи, если есть он? Это его работа, не их. Айк не унимался. «Может случиться, – говорил он, – что у вас не будет ни карт, ни приборов. Ни меня. Вам придется ориентироваться на ощупь или по эху». Некоторые пытались перенять его спокойную манеру, другие – его умение подчинять себе вещи. Всем нравилось, как он умел поддразнивать самоуверенных головорезов Уокера.
В его осторожности и расчетливости сразу чувствовался бывший альпинист. В Йосемитской долине и Гималаях Айк научился передвигаться медленно, по дюйму. Али поняла, что такое осязательное восприятие развилось у него задолго до подземья. Для Айка было естественно читать мир с помощью пальцев, и Али нравилось думать, что именно это дало ему преимущество при самом первом спуске – в Тибете.
Но вот ирония! Его способности к восхождению привели его к спуску в бездну. Часто, по утрам, до того как лагерь просыпался, Али видела, как мелькает по черной воде байдарка, не оставляя даже ряби. В такие минуты ей казалось, что внутри Айка живет обычный человек. Видя, как он ускользает, словно монах в темноту, Али думала о простой силе молитвы.
Краской Айк больше не пользовался, а просто проводил по стене двумя свечами и шел дальше. И все плыли мимо голубых крестов, светящихся над водой, словно мимо неоновой надписи «Иисус спасает». Они следовали за Айком через дыры и проходы в скале. Он дожидался остальных на каком-нибудь утесе из оливина или пирита или сидел в своей байдарке, держась за выступ в стене. Таким спокойным и невозмутимым он нравился Али.
Однажды плоты огибали излучину, и люди услышали загадочный звук – то ли свист, то ли вой. Оказывается, Айк нашел примитивный музыкальный инструмент, брошенный каким-то хейдлом. Он был сделан из кости животного и имел три отверстия сверху и одно снизу. Когда все высадились, те, кто умел играть на флейте, по очереди попробовали что-нибудь исполнить. Одному удалось извлечь несколько тактов Бетховена, другому – фрагмент композиции Jethro Tull. Потом они вернули инструмент Айку, и тот сыграл то, для чего флейта и предназначалась, – песню хейдлов с фрагментами мелодии и размеренным ритмом. Слушателей, даже солдат, заворожила чужая музыка. Значит, вот что слушают хейдлы? Синкопы, писки и трели, неожиданное рычание и, наконец, приглушенный вопль: песня земли, в которой и журчание воды, и крики животных, и рокот землетрясений.
Али была зачарована и в то же время в смятении. Эта музыка говорила о плене Айка гораздо красноречивее, чем татуировки и шрамы. Он не просто искусно играл песню, которую хорошо запомнил, он явно любил эту музыку. Она брала его за душу.
Когда Айк доиграл, слушатели неуверенно захлопали. Он посмотрел на флейту, словно видел ее впервые, и бросил в реку. Когда другие ушли, Али пошарила рукой у берега и достала инструмент.
Очень интересной оказалась тропа хейдлов. Там, где коридор сужался и берега пропадали, они разглядели над водой опоры для ног и рук. Потом нашли остатки примитивных цепей, вделанных с двух сторон в стены и почти полностью проржавевших. Однажды ночью, когда некуда было причалить, чтобы разбить лагерь, привязались к цепям и спали на плотах. Возможно, хейдлы пользовались цепями, чтобы подниматься на плотах по течению, а может, просто карабкались по ним. В любом случае, эти цепи раньше висели поперек реки.
Там, где река расширялась, иногда метров до ста, течение как будто останавливалось, и плоты стояли почти без движения. В других местах течение усиливалось. Однако стремнинами такие места назвать было нельзя. Река несла свои воды через перекаты с неспешностью Амазонки. Переволакивать лодки и плоты приходилось редко.
В конце каждого «дня» исследователи отдыхали, собравшись у маленьких «костров», роль которых выполняли поставленные на землю газовые «свечи». Вокруг каждой усаживались по пять-шесть человек. Они рассказывали разные истории или просто погружались в мысли.
Прошлое представало в подробностях, сны становились ярче. Рассказы звучали все увлекательнее. Однажды вечером Али одолели воспоминания. Она вспомнила кухню в доме родителей. На деревянной доске лежат три спелых лимона, солнце обливает светом поры на кожуре. Мама, в облачке муки, месит тесто для пирога и поет. Такие видения стали посещать ее все чаще и становились все более отчетливыми. Куигли, психиатр, считал, что такая глубина воспоминаний может быть формой слабоумия или легкого расстройства психики.
В коридорах и гротах было очень тихо. Раздавался нетерпеливый шелест переворачиваемых страниц: люди читали книги, которые передавались от ученого к ученому, словно слухи. Часами не стихал стук клавиш – все заносили в память ноутбуков данные, писали письма, чтобы передать у следующей шахты. Постепенно свечи тускнели, и лагерь засыпал.
Карта Али становилась какой-то сказочной. Вместо определенных ориентиров восток – запад она прибегла к тому, что художники называют точкой схода. Таким образом, все детали карты имели одну и ту же точку отсчета, даже если она была произвольной. По большому счету, нельзя было сказать, что экспедиция заблудилась. Люди знали, где находятся: милей ниже океанского дна между разломом Клиппертон и Галапагосским разломом и движутся на запад. На морских топографических картах эта область была белым пятном. Пешком экспедиция преодолевала меньше десяти миль в день. За первые две недели плавания они проплывали в десять раз больше, а всего одолели тысячу триста миль. С такой скоростью, если река не кончится, экспедиция достигнет Азии не позднее чем через три месяца.
Темная вода была не совсем темной. Она слегка фосфоресцировала слабым светом пастельного оттенка. Если выключить фонари, река выступала из темноты, словно изумрудно-призрачная змея. Один из геохимиков расстегнул шорты и помочился, демонстрируя светящуюся струю – результат того, что участники экспедиции пили речную воду.
При слабом свете реки самые терпеливые вроде Али могли видеть примерно так же, как на поверхности в глубоких сумерках.
Свет, который раньше казался таким необходимым, теперь причинял глазам боль. Уокер, правда, все равно настаивал на ярком свете – ради безопасности – и тем самым часто срывал эксперименты и наблюдения.
Ученые старались плыть как можно дальше от освещенных плотов с охранниками. О том, что таким образом пропасть между учеными и охраной все больше увеличивается, никто особо не задумывался – до одного вечера.
День был короткий, всего восемнадцать часов, и почти ничем не примечательный. Маленькая флотилия обходила излучину, когда луч от чьего-то фонаря выхватил из темноты одинокую светлую фигуру на берегу. Это мог быть только Айк – он ждал на месте, выбранном им для стоянки. Однако на оклик он не отозвался. Приблизившись, все увидели, что разведчик сидит лицом к стене в классической позе лотоса. Под уступом, на котором он застыл, была подходящая площадка для лагеря.
– Что еще за дерьмо! – заворчал Шоут. – Эй, будда, давай разрешение на высадку!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83