Он пытался определить, как давно эту свечу активировали. Больше трех часов назад, но не больше шести. Выходит, он потерял счет времени. Для чего-то Айк понюхал пластик. Невероятно – ему почудился запах кокосового шампуня!
– Кора! – отчаянно крикнул Айк в темный коридор.
Там, где на пути воздушного потока торчали слои породы, рождались едва слышные симфонии, состоящие из свиста, воя, птичьего щебета. Музыка камня.
Айк сунул «свечу» в карман. Воздух казался свежим, как снаружи. Айк наполнил легкие. Все инстинкты слились в одно ощущение, которое можно было определить как душевную боль. В этот момент Айк мечтал о том, о чем ему никогда не приходилось мечтать. Ему не хватало солнца.
Он пошарил лучом по краям обрыва – вверх, потом вниз. Не прошли ли его спутники здесь? Там и тут луч выхватывал выступы и углубления – но никто, включая самого Айка в его лучшие годы, не смог бы здесь пройти и остаться в живых. Пропасть такая, что перед ней должна была спасовать самая отчаянная вера в удачу. Должно быть, группа здесь свернула и пошла другой дорогой. Айк отправился обратно. Через сотню метров он отыскал место, где они свернули. Спускаясь, он не заметил расщелины. А с обратной стороны она казалась разинутой пастью, из которой лилось слабое зеленоватое свечение. Чтобы пролезть в узкое отверстие, Айку пришлось снять рюкзак.
Внутри коридора лежала вторая «свеча». Она светилась гораздо ярче первой. Сравнив «свечи», Айк установил приблизительный ход событий. Туристы, конечно, свернули в этот коридор. И только один человек в группе обладал духом первопроходца в достаточной мере, чтобы повести людей в боковой ход.
– Кора, – прошептал он.
Как и Айк, она ни за что не бросила бы Оуэна. Конечно, именно она настояла, чтобы они спустились в лабиринт.
Ходов становилось все больше. Айк посмотрел в боковой коридор и увидел, что он раздваивается, а его ответвления, в свою очередь, дают другие ответвления. Он ужаснулся. Кора невольно вела туристов – и его тоже – в неведомые глубины.
– Стойте! – крикнул он.
Первое время группа еще отмечала свой путь. В некоторых местах были выложенные из камней стрелки. Повороты были помечены нацарапанными на стенах крестиками. Но дальше все исчезло. Видимо, люди слегка приободрились и, осмелев, перестали ставить пометки.
Но Айк находил их следы – черная отметина от скользнувшей подошвы, недавно отколовшиеся от стены камни – и не только.
Чтение следов заняло уйму времени. Айк взглянул на часы. Далеко за полночь. Девять с лишним часов, как он ищет Кору и заблудших паломников. Значит, они пропали окончательно.
У Айка заболела голова. Он устал. Адреналин давно иссяк. Воздушных потоков больше не встречалось. Пахло не свежестью, а чревом пещеры, затхлой тьмой. Айк заставил себя разжевать и проглотить белковый брикет. Он уже не был уверен, что найдет обратный путь, однако сохранял присущее ему, как альпинисту, присутствие духа. Его внимания требовали тысячи мелких деталей. Что-то он замечал, что-то пропускал. Трудность в том, чтобы видеть только нужное.
Айк подошел к огромной дыре – большой горной воронке. Посветил фонарем в глубину и высоту. Несмотря на усталость, он испытал благоговейный трепет. Со сводчатого потолка свешивались гигантские, как колонны, сталактиты. На одной из стен вырезаны огромные буквы «Ом». И десятки, а может, сотни древних монгольских доспехов висели на сыромятных ремнях, привязанных к каменным выступам. Словно целое войско призраков. Разбитая армия.
Желтоватый камень в свете фонаря был сказочно прекрасен. Легкий ветер покачивал доспехи, и они разбивали луч на миллионы искорок.
На стенах висели прекрасные рисунки тангка, выполненные на мягкой коже. Айк прикоснулся к бахроме, обрамлявшей картину, и в ужасе отпрянул. Бахрома была сделана из человеческих пальцев. Кожа тоже была человеческой. Айк попятился, считая рисунки. Не меньше пятидесяти. Кому же это принадлежит – монгольским ордам?
Айк посмотрел вниз. У него под ногами оказалась еще одна мандала, шириной футов двадцать, сделанная из разноцветного песка. Ему приходилось видеть подобное в тибетских монастырях, но не такой величины. Как и мандала, нарисованная рядом с мумией, эта была совершенно непонятной – вместо обычных геометрических форм здесь было нечто, напоминающее скорее клубок червей. Айк увидел, что его следы – не единственные на разноцветном песке. Изображение смазано во многих местах. Тут ступало несколько ног, и совсем недавно. Наверное, здесь прошла Кора со своей группой.
В каком-то месте Айк потерял след. Коридор перед ним разветвлялся на несколько проходов. Он вспомнил одно правило, которому его научили еще в детстве, – в любом лабиринте нужно сворачивать все время только налево или только направо. В Тибете принято совершать ритуальные обходы против часовой стрелки, и Айк свернул в левый ход. Выбор оказался правильным. Через десять минут он нашел одну из туристок.
Айка окружали известковые отложения, такие ровные и гладкие, что почти полностью поглощали тени. Ни острых углов, ни трещин, ни выступов, только легкая шероховатость и волнистость. Свет плавно скользил по стенам и оттого казался чистым, ничем не замутненным. Куда бы ни упал луч, везде рождалось молочно-белое сияние.
Здесь была Клеопатра. Когда Айк повернул за угол, лучи их фонарей скрестились. Она сидела в восточной позе в самой середине освещенного коридора. Вокруг валялись золотые монеты – словно она просила тут милостыню.
– Вы что-то повредили?
– Ногу подвернула, – улыбаясь, ответила Клео.
Глаза ее светились мудростью и добротой – не к этому ли стремятся все паломники? Но Айка было не обмануть.
– Пойдем, – приказал он.
– Идите вперед, – выдохнула Клео ангельским голоском. – Я еще чуть-чуть побуду.
Некоторые люди могут переносить одиночество, но большинству это только кажется. Айку приходилось видеть таких: и в горах, и в монастырях, и – однажды – в тюрьме. Многие повреждались в уме от длительного одиночества, от холода, голода или даже от неумелой медитации. А Клео, похоже, досталось всего понемногу.
Айк взглянул на часы: три часа ночи.
– А где остальные? Куда они пошли?
– Они недалеко, – сказала Клео.
Хорошая новость. Но она добавила:
– Пошли вас искать.
– Меня?
– Вы все время звали на помощь. Не могли же мы вас бросить.
– Я не звал на помощь!
Клео похлопала его по ноге.
– Один за всех и все за одного! – сказала она.
Айк поднял монету.
– Это откуда?
– Отовсюду, – сказала Клео. – Полным полно, и чем дальше, тем больше. Удивительно, правда?
– Я иду за остальными. Потом вернемся за вами, – сказал Айк. Говоря, он вынул из фонаря батарейки – фонарь едва светил – и вставил последний комплект. – Обещайте, что не двинетесь с места.
– Мне и тут хорошо.
И Айк ушел, оставив Клео посреди молочно-белого сияния. Известняковый коридор уходил вглубь. Пол был ровный, Айку бежалось легко. Он неспешно трусил вперед, уверенный, что скоро догонит группу. В воздухе появился какой-то металлический привкус, непонятный, но странно знакомый. Недалеко, сказала Клео.
В 3.47 начали появляться кровавые следы.
Вначале были красные отпечатки ладоней на белых стенах. Пористый камень впитал влагу, и Айку показалось, что это какая-то примитивная живопись. А следовало быть внимательнее. Он замедлил шаги. Ему нравилась веселая пестрота рисунка. Айк представил себе беспечных пещерных людей. И тут его нога шагнула в какую-то лужу, расплескав темную жидкость, которая не успела впитаться в камень. Что-то красное брызнуло на стены; капли поползли вниз, оставляя на белом камне красные полосы. Кровь, понял Айк.
– Господи! – ахнул он, ринувшись вперед.
Приземлился на носки, потом на мокрые от крови подошвы, поскользнулся. По инерции качнулся к стене, ткнулся в нее лицом, опрокинулся и упал. Фонарь слетел с головы и погас. Айк привалился к холодному камню. Его как будто оглушили. Мир погрузился во тьму. Ни движения, ни времени, ни пространства. Айк перестал дышать. Как ни хотелось ему потерять сознание, приходилось быть начеку.
Внезапно неподвижность стала невыносимой. Айк откатился от стены; только сила тяжести и помогла ему определить, где верх, где низ. Он встал на четвереньки. Преодолевая отвращение и страх, стал водить руками по вязкой грязи, чтобы отыскать фонарь. Ему казалось, что он чувствует даже вкус этой жижи. Айк сжал губы; пахло сырым мясом, но здесь не было никакого мяса, только его люди. Какая страшная мысль.
Наконец Айк зацепил рукой провод своего фонаря, встал на ноги, нащупал и сам фонарь. Раздался странный звук, то ли вдалеке, то ли поблизости.
– Эй? – крикнул Айк.
Он замер, прислушался, но ничего не услышал.
Перебарывая панику, Айк несколько раз щелкнул кнопкой фонаря. То же самое, что пытаться высечь огонь, когда тебя обступают волки. Опять тот же звук. На этот раз Айк расслышал. Кто-то царапает по камню ногтями? Или крысы? Запах крови усилился. Что здесь происходит?!
Айк чертыхнулся в адрес фонаря. Провел пальцами по стеклу, стараясь найти трещину. Осторожно встряхнул, с ужасом ожидая, что звякнет разбитое стекло. Тишина.
«Был слеп, но вижу свет…» – слова неожиданно прозвучали в сознании, но Айк не мог понять – то ли слышит песню наяву, то ли она возникла из его памяти. Пение стало более отчетливым. «Сперва внушила сердцу страх…» Откуда-то издалека наплывал звучный женский голос, который пел гимн «О, Благодать, спасен Тобой». Не торжественно, а скорее как псалом. С отчаянной мольбой.
Это был голос Коры. Айк никогда не слышал, чтобы она пела. Но он ее узнал. Наверное, поет, чтобы подбодрить остальных. Ее присутствие, пусть даже далекое, его успокоило.
– Кора! – позвал он.
Стоя на коленях и вглядываясь в слепую тьму, Айк взял себя в руки. Выключатель работает, лампа цела… Может быть, дело в проводе? Он проверил – провод в порядке. Айк открыл отсек питания. Вытер пальцы насухо и осторожно вынул одну батарейку за другой, шепотом считая: «Одна, две, три, четыре». Снова вытер пальцы о футболку, поскреб контакты в отсеке и вставил батарейки обратно. Плюс, минус, плюс, минус. Все по порядку. Айк держал себя в руках.
Закрыв отсек, он тихонько потянул за провод, пощупал лампу. И нажал на кнопку. Ничего.
Скребущий звук стал громче. Казалось, он уже совсем недалеко. Айку хотелось развернуться и бежать. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда и побыстрее. «Держись!» – приказал он себе вслух. Это слово было его собственной мантрой. Он произносил его, когда подъем был крутой, или опора ненадежная, или ветер пронизывающий. Держись. Как будто ты совершаешь восхождение и отступать некуда.
Айк сжал зубы. Замедлил дыхание. Снова вынул батарейки. Вставил старые, что носил в кармане. Нажал на кнопку. Свет! Желанный свет. Айк не мог ему нарадоваться. А вокруг творилось страшное. Убойный цех из белого камня. Айк увидел это лишь на мгновение, и тут его фонарь погас.
– Нет! – крикнул он во тьму и встряхнул фонарь.
Лампа загорелась, но совсем слабо. Оранжевый свет потускнел, потом вдруг стал немного ярче. Лампа горела в четверть накала. И на том спасибо. Айк отвел глаза от фонаря и заставил себя оглядеться.
В коридоре царил ужас.
Айк стоял в маленьком круге желтого света. Он не двигался. Кругом на стенах красовались красные полосы. Тела были аккуратно сложены в ряд.
Вообще-то каждый, кто прожил в Азии много лет, нагляделся мертвецов. Айку не раз доводилось бывать в Пашупатинатхе, главном храмовом комплексе, видеть погребальные костры и смотреть, как огонь пожирает мясо с костей.
Те, кто поднимается по южной седловине Эвереста, непременно видят труп неудавшегося южноафриканского восходителя, а на северном склоне у отметки двадцать восемь тысяч футов недвижно сидит некий француз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83