У Мэри-Кей запикал пейджер; взглянув на него, она вдруг отбросила с глаз волосы и уставилась на экран.
– Ямми… – простонала она.
По лаборатории носились люди. Кто-то на мониторе беззвучно кричал.
– Что такое? – спросила Вера.
– Голубой код! – И Мэри-Кей выскочила за дверь. Через полминуты она появилась на мониторе.
– Что происходит? – спросил Pay.
Вера развернула свое кресло к монитору.
– Бедняжка умирает. У нее остановка сердца. Вызвали реанимацию.
Томас встал и внимательно смотрел на экран. Pay присоединился к нему.
– А теперь? – спросил он.
– Теперь попробуют запустить сердце, – сказала Вера.
– Она что – умерла?
– Смерть бывает клиническая, а бывает биологическая. Быть может, еще не поздно.
Под руководством Мэри-Кей несколько человек отодвигали столы и поломанную аппаратуру, чтобы очистить дорогу для громоздкой реанимационной установки. Мэри-Кей подняла электроды. Сзади какая-то женщина держала в руках провод, растерянно озираясь в поисках розетки.
– Нельзя этого делать! – закричал Pay.
– Должны же они попытаться, – сказала Вера.
– Неужели никто меня не понял?!
– Куда ты, Pay? – рявкнул Томас.
Но того уже не было.
– Вон он. – Вера указала на экран.
– Что он вообще себе думает?!
Pay, все еще в ковбойской шляпе, оттеснил здоровенного полицейского и легко перепрыгнул через опрокинутый стул. Томас и Вера смотрели, как люди попятились от анатомического стола, открывая камеру Ямомото. Хрупкая молодая женщина лежала неподвижно, связанная и прикрученная к столу; к аппаратам от нее шли провода. Когда Pay приблизился, Мэри-Кей стояла сбоку, держа наготове электроды. Он начал ей что-то доказывать.
– Господи, Pay, – совсем расстроилась Вера. – Томас, нужно его оттуда забрать, это же реанимация.
Мэри-Кей что-то сказала медсестре, и та попыталась увести Pay за руку. Он ее оттолкнул. Какой-то лаборант обхватил Pay за пояс, но тот упрямо вцепился в край металлического стола. Мэри-Кей нагнулась, чтобы приложить электроды. Последнее, что увидела Вера, было выгнувшееся дугой тело Ямомото.
Они спешили. Томас катил ее кресло в лабораторию, толкая и задевая на ходу сотрудников и полицейских. Они наткнулись на каталку, загруженную оборудованием, – это отняло целую минуту. Когда добрались до лаборатории, все уже кончилось. Люди расходились. У дверей стояла женщина, прижимая к лицу ладони.
Внутри Томас и Вера увидели мужчину, с рыданиями уронившего голову на стол.
Наверное, муж, догадалась Вера. Мэри-Кей, стоя с безучастным взглядом, так и не выпускала из рук электроды. С ней заговорил ассистент, но она не ответила. Тогда парень взял у нее электроды. Кто-то еще похлопал ее по спине, но она не двинулась.
– Господи, неужели Pay оказался прав? – прошептала Вера.
Они двигались по разгромленной лаборатории, а тело Ямомото тем временем накрыли и переложили на носилки. Санитарам пришлось подождать, пока схлынет толпа. Следом за носилками вышел муж Ямомото.
– Доктор Кениг! – позвал Томас.
На блестящем столе валялись перепутанные провода. Мэри-Кей вздрогнула и подняла глаза.
– Что, святой отец? – произнесла она в оцепенении.
Вера и Томас озабоченно переглянулись.
– Мэри-Кей, – сказала Вера, – как ты себя чувствуешь?
– Отец Томас, Вера… Ямми тоже умерла. Что же мы сделали не так?
Вера вздохнула.
– Ты меня напугала. Иди сюда, девочка. Иди ко мне.
Мэри-Кей опустилась на колени рядом с креслом и уткнулась лицом Вере в плечо.
– Pay! – позвал Томас, оглянувшись. – Куда он делся?
Вдруг Pay выскочил из своего убежища – он прятался за грудой бумаг и проводов. Индус двигался так быстро, что его не сразу узнали. Подскочив к креслу Веры, Pay сделал широкий взмах рукой – Мэри-Кей вскрикнула и, упав на спину, согнулась от боли. Ее халат разошелся от плеча до плеча – длинная рана быстро налилась кровью. Pay держал скальпель.
Теперь все увидели лаборанта, который пытался оттащить Pay от анатомического стола. Он сидел, согнувшись, а у него на коленях лежали его внутренности.
Томас что-то крикнул Pay. Это был явно приказ, а не вопрос. Вера не знала хинди – если он говорил на хинди, – да и все равно пребывала в таком потрясении, что ей было не до того.
Pay остановился и взглянул на Томаса. На искаженном мукой лице появилось выражение растерянности.
– Томас! – закричала Вера.
Пытаясь удержать раненую Мэри-Кей, она выпала из кресла.
Томас на секунду отвернулся от Pay, и тот исчез за дверью.
Самоубийство транслировали по государственному каналу. Pay не мог выбрать более подходящего времени: внизу, у входа в университет, собрались для пресс-конференции журналисты.
Им осталось только навести камеры на крышу восьмиэтажного здания. Вот к Pay приближаются с поднятым оружием полицейские из отряда особого назначения. На заднем плане пламенный закат в Скалистых горах. Нацелив микрофоны, звукооператоры ловили каждое слово речи психолога, обращенной к самоубийце. Объективы, сфокусированные на искаженном лице, отследили прыжок. Некоторые самые сообразительные операторы для пущего эффекта использовали прием дрожащего кадра.
Никто не сомневался, что бывший глава индийского парламента повредился в уме. Череп хейдла, который он сжимал в руках, был тому надежным доказательством. И еще ковбойская шляпа.
19
Контакт
Брат мой, хвоста у нас не отнять!
Редьярд Киплинг. Книга джунглей. Песня бандерлогов
Под поднятием Магеллана
176 западной долготы, 8 северной широты
В последний день лета лагерь разбудили толчки.
Али, как и остальные, спала на земле. Она почувствовала землетрясение всем телом. Казалось, оно перетряхнуло ей все кости.
Целую минуту люди лежали. Некоторые свернулись калачиком, другие держались за руки или обнимали соседа или соседку. В ужасной тишине все ждали, когда на них рухнет свод или обвалится пол.
И вдруг какой-то остряк крикнул:
– Да все нормально! Это Шоут, растак его, снова дрочил.
И все нервно засмеялись. Толчков больше не было, но людям напомнили, как они ничтожны. Али приготовилась к очередному потоку исповедей от своей нестойкой паствы.
Позже утром несколько женщин из тех, кто плыл вместе с ней, почувствовали запах землетрясения – над рекой висела слабая пыль. Пиа, планетолог, сказала, что это напоминает ей мастерскую каменотеса, по соседству с которой она жила в детстве. Запах полируемого камня, на который потом пескоструем наносятся имена умерших.
– Ты про памятники? Нашла о чем вспомнить.
Чтобы прогнать ощущение, что это недобрый знак, Али сказала:
– Видите, какая белая пыль? Знаете, как пахнет белый мрамор, когда по нему прошел резец? – И Али рассказала, как однажды, на севере Италии, она посетила мастерскую скульптора. Тот работал – без особого успеха – с обнаженной натурой и умолял Али позировать, помочь ему извлечь женщину из куска камня. Какое-то время он забрасывал ее письмами.
– Он хотел, чтобы ты позировала голая? – Пиа была в восторге. – А что ты монахиня, он не знал?
– Знал, разумеется.
– И ты согласилась?
Али вдруг стало грустно.
– Нет, конечно.
Жизнь в этих темных коридорах и переходах изменила Али. Ее всегда учили забывать о своей индивидуальности – Господь, мол, сам отметит ее своим знаком. А теперь ей отчаянно хотелось, чтобы ее кто-то помнил, пусть даже в виде куска мрамора.
Жизнь под землей влияла и на других. Али, как антрополог, отлично понимала, что происходит с ученой братией. Изучать странности в их поведении было все равно что наблюдать за постепенно дичающим садом. Люди усваивали какие-то новые манеры, заводили новые прически; они стали закатывать штанины до колен, а рукава – до плеч. Многие мужчины ходили по пояс голые, а куртки болтались у них на поясе, словно сброшенная кожа. Дезодоранты остались в прошлом, причем запах тел почти не чувствовался, разве у некоторых бедняг. Шоут, например, прославился вонючими ногами. Женщины вплетали друг другу в волосы бусинки и ракушки. Это все так, смеха ради, говорили они, но их изобретательность росла с каждой неделей.
Некоторые солдаты стали шептаться о чем-то в отсутствие Уокера, а их оружие вдруг запестрело резьбой. Они вырезали на пластиковых ложах и прикладах фигурки зверей, библейские изречения, имена подружек. Даже Уокер отрастил у себя на подбородке космы, как у Моисея, – вот где, наверное, было раздолье для пещерных вшей, которые буквально одолели всех.
Айк теперь почти не отличался от остальных. После происшествия у шахты-2 он старался показываться пореже. Его не видели неделями, встречали только пирамидки из трех зеленых «свечей», обозначающие пригодное для стоянки место. Иногда он появлялся, но не больше чем на несколько часов. Айк уходил в себя, и Али не знала, ни как до него достучаться, ни почему для нее это так важно. Наверное, потому что тот, кто больше всех нуждался в понимании, больше всех ему сопротивлялся. Была и другая возможность – она просто влюбилась. Но это несерьезно, думала Али.
Однажды, после одной из его редких ночевок в лагере, Али прихватила еды, и они вместе уселись на берегу.
– Что тебе снится, Айк?
Он сморщил лоб, и Али добавила:
– Можешь не говорить.
– Обсуждаешь меня с психиатрами, – сказал он. – Они тоже меня спрашивали. Наверное, считают сны мерилом нормальности. То есть не снятся ли мне хейдлские сны.
Али была озадачена. Все от него что-то хотят.
– Да, наверное, мерило. И – нет, я тебя ни с кем не обсуждала.
– Тогда в чем дело?
– Просто спросила, что тебе снилось. Можешь не говорить.
– Ну и хорошо.
Они сидели и слушали шорох воды. Через минуту Али передумала.
– Нет, скажи, – попросила она.
– Али, – ответил он, – тебе это ни к чему.
– Ну пожалуйста, – упрашивала Али.
– Али! – Он покачал головой.
– Что-то плохое?
Айк вдруг встал и пошел к своей байдарке.
– Ты куда? Послушай, извини меня, я лезу не в свое дело. Прости.
– Да нет, ты не виновата, – сказал Айк, стаскивая байдарку в воду.
Он пустился вниз по реке, и ее вдруг осенило. Ему снилась она.
* * *
Двадцать восьмого сентября экспедиция достигла шахты-3.
Уже два дня радисты принимали все более сильный сигнал. Уокер, не зная, какие еще сюрпризы в запасе у «Гелиоса», и не представляя, что могут замышлять военные, велел Айку держаться подальше и отправил вперед своих солдат. Айк не стал возражать; он плыл среди ученых в своей байдарке, молчаливый и недовольный, что на этот раз не у дел.
Там, где следовало быть контейнерам, шумел водопад. Уокер и его люди выгрузились поблизости и водили по стенам мощными фонарями, установленными на лодках. С невидимой высоты по щиту из оливина катились струи воды и разбивались в мелкую взвесь, рождающую в лучах фонарей радугу. Ученые подогнали плоты и высадились. Из-за некоторых особенностей акустики грохот водопада образовывал белый шум.
Подошел Уокер.
– Детектор расстояния на нуле, – сообщил он. – Значит, цилиндры где-то совсем рядом. Но пока что мы имеем только водопад.
Али чувствовала соленый вкус тумана и всматривалась в огромную горловину шахты, уходящую в темноту. Они прошли две трети своего тихоокеанского маршрута и находились на глубине пять тысяч восемьсот шестьдесят шесть фатомов – более шести миль ниже уровня моря. Над ними была вода, и она просачивалась вниз, сквозь океанское дно.
– Должны быть здесь, – сказал Шоут.
– У тебя есть собственный детектор, – вспомнил Уокер. – Давай посмотрим, может, он точнее?
Шоут отпрянул и вцепился в плоский кожаный футляр, висевший у него на шее.
– Это совсем не то, – заявил он. – Это прибор для активации маяков, которые я расставляю по дороге. Его используем только в случае чрезвычайной ситуации.
– А может, контейнеры легли на какой-нибудь уступ? – предположил кто-то.
– Мы проверяем, – ответил Уокер. – Точность у наших детекторов довольно высокая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
– Ямми… – простонала она.
По лаборатории носились люди. Кто-то на мониторе беззвучно кричал.
– Что такое? – спросила Вера.
– Голубой код! – И Мэри-Кей выскочила за дверь. Через полминуты она появилась на мониторе.
– Что происходит? – спросил Pay.
Вера развернула свое кресло к монитору.
– Бедняжка умирает. У нее остановка сердца. Вызвали реанимацию.
Томас встал и внимательно смотрел на экран. Pay присоединился к нему.
– А теперь? – спросил он.
– Теперь попробуют запустить сердце, – сказала Вера.
– Она что – умерла?
– Смерть бывает клиническая, а бывает биологическая. Быть может, еще не поздно.
Под руководством Мэри-Кей несколько человек отодвигали столы и поломанную аппаратуру, чтобы очистить дорогу для громоздкой реанимационной установки. Мэри-Кей подняла электроды. Сзади какая-то женщина держала в руках провод, растерянно озираясь в поисках розетки.
– Нельзя этого делать! – закричал Pay.
– Должны же они попытаться, – сказала Вера.
– Неужели никто меня не понял?!
– Куда ты, Pay? – рявкнул Томас.
Но того уже не было.
– Вон он. – Вера указала на экран.
– Что он вообще себе думает?!
Pay, все еще в ковбойской шляпе, оттеснил здоровенного полицейского и легко перепрыгнул через опрокинутый стул. Томас и Вера смотрели, как люди попятились от анатомического стола, открывая камеру Ямомото. Хрупкая молодая женщина лежала неподвижно, связанная и прикрученная к столу; к аппаратам от нее шли провода. Когда Pay приблизился, Мэри-Кей стояла сбоку, держа наготове электроды. Он начал ей что-то доказывать.
– Господи, Pay, – совсем расстроилась Вера. – Томас, нужно его оттуда забрать, это же реанимация.
Мэри-Кей что-то сказала медсестре, и та попыталась увести Pay за руку. Он ее оттолкнул. Какой-то лаборант обхватил Pay за пояс, но тот упрямо вцепился в край металлического стола. Мэри-Кей нагнулась, чтобы приложить электроды. Последнее, что увидела Вера, было выгнувшееся дугой тело Ямомото.
Они спешили. Томас катил ее кресло в лабораторию, толкая и задевая на ходу сотрудников и полицейских. Они наткнулись на каталку, загруженную оборудованием, – это отняло целую минуту. Когда добрались до лаборатории, все уже кончилось. Люди расходились. У дверей стояла женщина, прижимая к лицу ладони.
Внутри Томас и Вера увидели мужчину, с рыданиями уронившего голову на стол.
Наверное, муж, догадалась Вера. Мэри-Кей, стоя с безучастным взглядом, так и не выпускала из рук электроды. С ней заговорил ассистент, но она не ответила. Тогда парень взял у нее электроды. Кто-то еще похлопал ее по спине, но она не двинулась.
– Господи, неужели Pay оказался прав? – прошептала Вера.
Они двигались по разгромленной лаборатории, а тело Ямомото тем временем накрыли и переложили на носилки. Санитарам пришлось подождать, пока схлынет толпа. Следом за носилками вышел муж Ямомото.
– Доктор Кениг! – позвал Томас.
На блестящем столе валялись перепутанные провода. Мэри-Кей вздрогнула и подняла глаза.
– Что, святой отец? – произнесла она в оцепенении.
Вера и Томас озабоченно переглянулись.
– Мэри-Кей, – сказала Вера, – как ты себя чувствуешь?
– Отец Томас, Вера… Ямми тоже умерла. Что же мы сделали не так?
Вера вздохнула.
– Ты меня напугала. Иди сюда, девочка. Иди ко мне.
Мэри-Кей опустилась на колени рядом с креслом и уткнулась лицом Вере в плечо.
– Pay! – позвал Томас, оглянувшись. – Куда он делся?
Вдруг Pay выскочил из своего убежища – он прятался за грудой бумаг и проводов. Индус двигался так быстро, что его не сразу узнали. Подскочив к креслу Веры, Pay сделал широкий взмах рукой – Мэри-Кей вскрикнула и, упав на спину, согнулась от боли. Ее халат разошелся от плеча до плеча – длинная рана быстро налилась кровью. Pay держал скальпель.
Теперь все увидели лаборанта, который пытался оттащить Pay от анатомического стола. Он сидел, согнувшись, а у него на коленях лежали его внутренности.
Томас что-то крикнул Pay. Это был явно приказ, а не вопрос. Вера не знала хинди – если он говорил на хинди, – да и все равно пребывала в таком потрясении, что ей было не до того.
Pay остановился и взглянул на Томаса. На искаженном мукой лице появилось выражение растерянности.
– Томас! – закричала Вера.
Пытаясь удержать раненую Мэри-Кей, она выпала из кресла.
Томас на секунду отвернулся от Pay, и тот исчез за дверью.
Самоубийство транслировали по государственному каналу. Pay не мог выбрать более подходящего времени: внизу, у входа в университет, собрались для пресс-конференции журналисты.
Им осталось только навести камеры на крышу восьмиэтажного здания. Вот к Pay приближаются с поднятым оружием полицейские из отряда особого назначения. На заднем плане пламенный закат в Скалистых горах. Нацелив микрофоны, звукооператоры ловили каждое слово речи психолога, обращенной к самоубийце. Объективы, сфокусированные на искаженном лице, отследили прыжок. Некоторые самые сообразительные операторы для пущего эффекта использовали прием дрожащего кадра.
Никто не сомневался, что бывший глава индийского парламента повредился в уме. Череп хейдла, который он сжимал в руках, был тому надежным доказательством. И еще ковбойская шляпа.
19
Контакт
Брат мой, хвоста у нас не отнять!
Редьярд Киплинг. Книга джунглей. Песня бандерлогов
Под поднятием Магеллана
176 западной долготы, 8 северной широты
В последний день лета лагерь разбудили толчки.
Али, как и остальные, спала на земле. Она почувствовала землетрясение всем телом. Казалось, оно перетряхнуло ей все кости.
Целую минуту люди лежали. Некоторые свернулись калачиком, другие держались за руки или обнимали соседа или соседку. В ужасной тишине все ждали, когда на них рухнет свод или обвалится пол.
И вдруг какой-то остряк крикнул:
– Да все нормально! Это Шоут, растак его, снова дрочил.
И все нервно засмеялись. Толчков больше не было, но людям напомнили, как они ничтожны. Али приготовилась к очередному потоку исповедей от своей нестойкой паствы.
Позже утром несколько женщин из тех, кто плыл вместе с ней, почувствовали запах землетрясения – над рекой висела слабая пыль. Пиа, планетолог, сказала, что это напоминает ей мастерскую каменотеса, по соседству с которой она жила в детстве. Запах полируемого камня, на который потом пескоструем наносятся имена умерших.
– Ты про памятники? Нашла о чем вспомнить.
Чтобы прогнать ощущение, что это недобрый знак, Али сказала:
– Видите, какая белая пыль? Знаете, как пахнет белый мрамор, когда по нему прошел резец? – И Али рассказала, как однажды, на севере Италии, она посетила мастерскую скульптора. Тот работал – без особого успеха – с обнаженной натурой и умолял Али позировать, помочь ему извлечь женщину из куска камня. Какое-то время он забрасывал ее письмами.
– Он хотел, чтобы ты позировала голая? – Пиа была в восторге. – А что ты монахиня, он не знал?
– Знал, разумеется.
– И ты согласилась?
Али вдруг стало грустно.
– Нет, конечно.
Жизнь в этих темных коридорах и переходах изменила Али. Ее всегда учили забывать о своей индивидуальности – Господь, мол, сам отметит ее своим знаком. А теперь ей отчаянно хотелось, чтобы ее кто-то помнил, пусть даже в виде куска мрамора.
Жизнь под землей влияла и на других. Али, как антрополог, отлично понимала, что происходит с ученой братией. Изучать странности в их поведении было все равно что наблюдать за постепенно дичающим садом. Люди усваивали какие-то новые манеры, заводили новые прически; они стали закатывать штанины до колен, а рукава – до плеч. Многие мужчины ходили по пояс голые, а куртки болтались у них на поясе, словно сброшенная кожа. Дезодоранты остались в прошлом, причем запах тел почти не чувствовался, разве у некоторых бедняг. Шоут, например, прославился вонючими ногами. Женщины вплетали друг другу в волосы бусинки и ракушки. Это все так, смеха ради, говорили они, но их изобретательность росла с каждой неделей.
Некоторые солдаты стали шептаться о чем-то в отсутствие Уокера, а их оружие вдруг запестрело резьбой. Они вырезали на пластиковых ложах и прикладах фигурки зверей, библейские изречения, имена подружек. Даже Уокер отрастил у себя на подбородке космы, как у Моисея, – вот где, наверное, было раздолье для пещерных вшей, которые буквально одолели всех.
Айк теперь почти не отличался от остальных. После происшествия у шахты-2 он старался показываться пореже. Его не видели неделями, встречали только пирамидки из трех зеленых «свечей», обозначающие пригодное для стоянки место. Иногда он появлялся, но не больше чем на несколько часов. Айк уходил в себя, и Али не знала, ни как до него достучаться, ни почему для нее это так важно. Наверное, потому что тот, кто больше всех нуждался в понимании, больше всех ему сопротивлялся. Была и другая возможность – она просто влюбилась. Но это несерьезно, думала Али.
Однажды, после одной из его редких ночевок в лагере, Али прихватила еды, и они вместе уселись на берегу.
– Что тебе снится, Айк?
Он сморщил лоб, и Али добавила:
– Можешь не говорить.
– Обсуждаешь меня с психиатрами, – сказал он. – Они тоже меня спрашивали. Наверное, считают сны мерилом нормальности. То есть не снятся ли мне хейдлские сны.
Али была озадачена. Все от него что-то хотят.
– Да, наверное, мерило. И – нет, я тебя ни с кем не обсуждала.
– Тогда в чем дело?
– Просто спросила, что тебе снилось. Можешь не говорить.
– Ну и хорошо.
Они сидели и слушали шорох воды. Через минуту Али передумала.
– Нет, скажи, – попросила она.
– Али, – ответил он, – тебе это ни к чему.
– Ну пожалуйста, – упрашивала Али.
– Али! – Он покачал головой.
– Что-то плохое?
Айк вдруг встал и пошел к своей байдарке.
– Ты куда? Послушай, извини меня, я лезу не в свое дело. Прости.
– Да нет, ты не виновата, – сказал Айк, стаскивая байдарку в воду.
Он пустился вниз по реке, и ее вдруг осенило. Ему снилась она.
* * *
Двадцать восьмого сентября экспедиция достигла шахты-3.
Уже два дня радисты принимали все более сильный сигнал. Уокер, не зная, какие еще сюрпризы в запасе у «Гелиоса», и не представляя, что могут замышлять военные, велел Айку держаться подальше и отправил вперед своих солдат. Айк не стал возражать; он плыл среди ученых в своей байдарке, молчаливый и недовольный, что на этот раз не у дел.
Там, где следовало быть контейнерам, шумел водопад. Уокер и его люди выгрузились поблизости и водили по стенам мощными фонарями, установленными на лодках. С невидимой высоты по щиту из оливина катились струи воды и разбивались в мелкую взвесь, рождающую в лучах фонарей радугу. Ученые подогнали плоты и высадились. Из-за некоторых особенностей акустики грохот водопада образовывал белый шум.
Подошел Уокер.
– Детектор расстояния на нуле, – сообщил он. – Значит, цилиндры где-то совсем рядом. Но пока что мы имеем только водопад.
Али чувствовала соленый вкус тумана и всматривалась в огромную горловину шахты, уходящую в темноту. Они прошли две трети своего тихоокеанского маршрута и находились на глубине пять тысяч восемьсот шестьдесят шесть фатомов – более шести миль ниже уровня моря. Над ними была вода, и она просачивалась вниз, сквозь океанское дно.
– Должны быть здесь, – сказал Шоут.
– У тебя есть собственный детектор, – вспомнил Уокер. – Давай посмотрим, может, он точнее?
Шоут отпрянул и вцепился в плоский кожаный футляр, висевший у него на шее.
– Это совсем не то, – заявил он. – Это прибор для активации маяков, которые я расставляю по дороге. Его используем только в случае чрезвычайной ситуации.
– А может, контейнеры легли на какой-нибудь уступ? – предположил кто-то.
– Мы проверяем, – ответил Уокер. – Точность у наших детекторов довольно высокая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83