Еремин посмеялся:
– Есть аналогичная книга, издана в Париже, в восемьсот тридцать девятом году: «Изящество дипломатической хитрости».
– Значит, комплимент?
– Воистину так. Ну рассказывай, зачем я тебе понадобился?
– Понимаешь, Иван Яковлевич, штука заключается в том, что, по нашим последним данным, в Нагонии вот-вот прольется кровь...
– По твоим данным, нагнетание – не есть чистой воды демонстрация, проба сил?
– По моим данным, там готовится резня. А по твоим?
– Нам кажется, что они не решатся на открытую агрессию. Я согласен, ястребы решили избрать полем нового противоборства Африку, но они не готовы к серьезной драке, слишком свежо воспоминание о Вьетнаме. Видимо, дело ограничится пропагандистской шумихой, рыхлят почву, хотят поторговаться на переговорах о разоружении, поэтому тащат нас к грани кризиса, именно к грани.
– Мне сдается, ты не прав.
– Это твое личное мнение?
– Да. Но оно базируется на фактах.
– Бульон – отменен. Только присолить надо малость.
– Все солееды – гипертоники.
– А я он и есть, – ответил Еремин, – давление скачет постоянно... Вкусный бульон, хорошо делают, молодцы... Вообще-то странно, что ты настаиваешь на возможности агрессии. Давай взвешивать: Луисбург, дружбой с которым похваляется Огано, далеко не так монолитен, как кажется. Хотя проамериканские тенденции там сильны, но единства в правительстве нет. Отнюдь не все члены кабинета солидарны с идеей безоговорочной поддержки Огано – слишком одиозен. Потом – проснувшееся национальное самосознание, люди не хотят ползти в фарватере американской политики, те слишком много портачат, глупят сплошь и рядом, крикливого торгашества много, а мир вступил в пору особого отношения к самому понятию достоинство .
– Министр обороны Луисбурга, однако, заявил о своей симпатии Огано...
– Да, но при этом отказался передать ему партию автоматов, закупленных в Израиле.
– Зачем Огано новая партия оружия? Он получает поставки прямиком из Штатов и из Пекина.
– А привязывание ? Он просил у Луисбурга оружие для того, чтобы надежнее привязать к себе соседей. А ему отказали. Это – симптом. Мне кажется, что и президент понимает сложность положения, потому-то он и обращался к Грисо и Огано с предложениями о посредничестве...
– И?
– Пока Огано отказывается, но, я полагаю, в последний момент он должен будет пойти на диалог.
– С какой программой? Разве у него есть конструктивная программа? Он крови жаждет...
– Обломается, Константин Иванович, обломается...
– С санкции хозяев?
– Пекин, конечно, будет категорически против переговоров с Грисо, Пекину выгодно открытое столкновение. А Вашингтон, мне сдается, в растерянности. Понятно, монополии давят, потеряли рынок, все ясно, но ведь решиться сегодня на драку – сложное дело, тем более что наша позиция совершенно определенна: Нагонии будем помогать, как стране, с которой связаны договором.
– Я утром просмотрел выступления американского посла по особым поручениям...
– Что ты от него хочешь, Константин Иванович?! Он человек Нелсона Грина, он обязан говорить то, что тот думает! Но ведь над ним – правительство и администрация, а там тоже далеко не все так едины, как кажется.
– В данном случае я шел по пути аналогий – британское право... Перед началом войны во Вьетнаме выступления американской дипломатии были такими же. Сценарий нагнетания у них разработан точный, я бы сказал, элегантный сценарий. Заметь себе, Иван Яковлевич, что ястребы – в африканской проблеме – жмут на Европу, они очень надеются втащить туда партнеров по НАТО.
– Они это слишком нажимисто делают, Константин Иванович, Европа умная стала, здесь политики понимают, что не надо начинать драку в своем доме, пожар войны водою из Янцзы не зальешь. Да и Миссисипи далековато.
– Кого из крупных бизнесменов твои коллеги считают серьезными людьми в Луисбурге? Я имею в виду западных коммерсантов.
– Немцы лихо работают, молодцы. Ханзен очень крепок, это железные дороги, Кирхгоф и Больц – текстиль, автомобили, цемент. Из американцев, пожалуй, наиболее компетентны Чиккерс, Лэндом и Саусер – они представляют Рокфеллера, практически всеохватны.
– А Лоренс?
– Этого я что-то не помню.
– «Интернэйшнл телефоник», – подсказал Константинов.
– Ах да, слыхал! Но о нем наши говорят глухо, что-то за ним стоит, какой-то шлейф тянется.
– Глэбб? Такую фамилию не помнишь?
– По-моему, его подозревают в связях с ЦРУ... Коммерция – прикрытие.
– А может, наоборот? – усмехнулся Константинов.
– Верно. Вполне может быть и так.
– Скажи мне, пожалуйста, Иван Яковлевич, утечка информации – по нагонийскому узлу в частности – здорово вам может помешать?
– Об этом я и думать не хочу.
– Мне, к сожалению, приходится.
– Есть сигналы?
– Есть.
– Бесспорные?
– Разбираемся.
– Плохо.
– Да уж хорошего мало.
– Я бы сказал – очень плохо, Константин Иванович.
– Даем противнику возможность рассчитывать встречные ходы?
– Именно.
– Значит, ты полагаешь, что на драку они не пойдут?
– Полагаю, что нет.
– А я думаю, они идут к ней. И начнут. Если только мы им не помешаем. Не обхитрим, говоря иначе. Скажи мне, научно-исследовательские институты от вас получают много материалов?
– Много. Очень много. Иначе нельзя: коли науку держать на голодном пайке информации – толку от нее не будет. А может, провокация? Ошибка исключена?
– Не исключена. Мы этим как раз и занимаемся...
...Константинов завез Еремина в МИД, заехал к себе, просмотрел последние телеграммы и отправился на корт – Трухин устроил ему партию с Винтер.
– Я еще только учусь искусству тенниса, – сказал Константинов, – так что не взыщите, ладно? Вы привыкли, видимо, к хорошим партнерам?
– Ничего, – улыбнулась Ольга, и лицо ее сразу же изменилось, стало юным. – «Цирюльник учится своему искусству на голове сироты».
– Как, как? «На голове сироты»? Откуда это?
– Афганская пословица. Вас гонять, или хотите поработать над ударом?
– Я готов ко всему. Только особенно не унижайте.
– Я совершенно не азартна, игра дает великолепную зарядку на неделю, работается вхруст.
– «Вхруст»? – переспросил Константинов.
– Не помните? «Одну сонату вечную, заученную вхруст»...
– Мандельштам?
– Вы кто по профессии?
– Юрист.
– Тогда вы мне непонятны. Сейчас поэзию знают только физики; гуманитарии все больше выступают в разговорном жанре. Ну поехали?
– С богом!
Играла Ольга Винтер действительно прекрасно. Иногда бывает так, что человек, сильный в том деле, где он, как говорят, купается , норовит выказать окружающим свою – определенного рода – исключительность. Это ломает партнеров, принижает их; отсюда – зависть, недоброжелательство, грех, одним словом. Редки люди иного склада: умение делает их особо открытыми, идущими навстречу; свое знание они легко отдают людям, испытывая при этом видимую радость, особенно когда заметны результаты такого рода отдавания . С такими людьми общение приятно, оно – обогащающе; воистину, всякого рода отдача неминуемо оборачивается бумерангом: разбудив в другом талант, ты получишь во сто крат больше, иными гранями, а от них, от разности граней, и твой талант становится богаче, высверкивает всеми оттенками – талантливость, если она истинна, всегда оттеночна , только посредственность однозначна.
Ольга Винтер давала Константинову шанс, играла аккуратно, без той, подчас смешной на любительском корте агрессивности, которая (так отчего-то считается) необходима и неизбежна даже.
– Я вас не загоняла? – спросила она после первой игры. – Вы меня одергивайте.
– Нет, вы, по-моему, даже слишком снисходительны.
– Я не умею быть снисходительной, – ответила женщина, – это очень обидно – снисходительность: в любви, спорте, в науке.
– Я обратил внимание на эту мысль в вашей диссертации...
– Диссертация – это вчерашний день, – сказала Ольга, и снова лицо ее стало совсем юным. – Нет, правда, я не хвастаюсь, просто когда дело сделано, отчетливо видишь дыры и пустоты.
– Я пустот не заметил, вы очень густо все написали...
– Знаете, густо замешать не трудно, когда два года прожил в стране. Обидно, что наши институты не дают возможность молодым ученым не просто съездить в двухнедельную командировку, это ерунда, а пожить, повкалывать там в поте лица – тогда только будут результаты...
– Накладно, видимо, для государства – я имею в виду валюту.
– Ерунда. Можно работать в библиотеках уборщицами; машину, конечно, не купишь, магнитофон – тоже, но на койку хватит и на кофе с сыром. И прелести западного мира тогда поймешь не со стороны, а изнутри. «Голоса» работают лихо, раньше хвастались, а сейчас поумнели, самокритикой занимаются, себя бранят. Ладно, а то разозлюсь и стану вас гонять – к сетке!
Константинов был хорошим партнером в разговоре потому еще, что умел слушать. Причем он не просто слушал, он жил мыслью собеседника, и в глазах у него был постоянный, умный интерес – такого рода интерес куда как более действенный стимул к беседе, чем словесная пикировка.
– А почему вы остановились на многонациональных компаниях в Луисбурге? – спросил Константинов, когда они садились в его «жигуленок». – Там же, по-моему, американцы лезут сольно ?
– Это в первых строках моего письма, – ответила Ольга. – Они берут плацдарм, оседают, работают вглубь. Мы-то – вширь, мы – щедрые, обидеть боимся, не требуем гарантий, верим, а дядя Сэм аккуратист, он без бумажки и векселя ни цента не даст, умеет считать деньги. Сначала оседает он, а за ним уже идут многонациональные гангстеры.
...Советуя Константинову лично присмотреться к Винтер – дело-то вырисовывалось необычайной важности, – Федоров преследовал еще одну цель, понятную лишь тем, кто ответственно думал о преемственности поколений.
Федоров конечно же прекрасно знал, что в аппарате бытовали разные точки зрения на роль руководителя высокого уровня в той или иной операции. Одни считали, что генералу незачем заниматься деталями , есть высококвалифицированные сотрудники, растущие молодые чекисты – они бы, видимо, и сами смогли сделать то, чем сейчас занимался на корте Константинов.
Но, полагал Федоров, в каждом конкретном случае следует точно выверять рубеж между понятиями: руководство и непосредственное участие в деле. Точное осознание такого рода рубежа и есть стратегия отношений с коллективом.
«Петр рубил корабли, – говаривал Федоров, – так отчего бы генералам не участвовать в оперативных мероприятиях, которые бог знает по какому чиновному табелю о рангах оказались исключенными из сферы их деятельности. И молодежь на них в деле посмотрит: натаска – хорошее слово, тургеневское, стоит ли от него отказываться?»
– Я, быть может, поеду в Луисбург... Согласитесь порассказать – что посмотреть, с кем повидаться?
– Конечно. Вы по какой линии?
– Мы в их портах разгружаем часть товаров для Нагонии, они здорово нарушают срок, а это – подсудное дело.
– Ничего у вас не выйдет. Порты куплены американцами. – Ольга снова оживилась. – Мне кажется, они работают там через мафию. Очень уж похоже. Бары, «макдоналдсы» например, служат американцам впрямую, а их натыкано вокруг порта, вокзала, аэродрома немыслимое количество. Зотов рассказывал, что мафия в Сицилии царствует потому, что держит порты и аэродромы...
– Зотов – это кто?
– Это человек, которого я любила... Он был... Он мой... Словом, это очень умный и хороший человек. Вам стоит с ним поговорить, он – светлая голова, щедрейший, добрейший Зотов...
– Вы были в Луисбурге в научной командировке?
– Нет, с мужем... С Зотовым. Подбросьте, если располагаете временем, до центра, а?
– С удовольствием. Вы будете самым молодым доктором?
– Ну и что? Не хлебом единым сыт человек.
– Зачем бога гневите?
– Вообще-то верно, не следует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48