..
– Видимо, вопрос, как зовут «надежного друга фирмы» Лоренса, более удобно задать Полу?
– Но ведь задали его вы.
– Повторите мою фразу, Пилар, и вы согласитесь, что я такого вопроса не задавал. Я ведь фантазер. Человек, увлекающийся журналистикой, обязан быть фантазером.
– Если я отвечу на этот вопрос, вы не станете отвечать на вопросы Пола?
– Нет, положительно вы любите авантюрные романы, Пилар. Я боюсь за вас. Я не хочу, чтобы вы испытали хоть какое-то неудобство во время подъема по лестнице. Вообще-то джентльмен должен быть рядом с женщиной во время такого рода маршрута, нет? Мужчина с крепкими мускулами и головой, работающий по-американски: гарантии, точность, деловитость.
– Хорошо, сейчас я позову Джона, – сказала Пилар.
– Я здесь, девочка, – усмехнулся Глэбб.
Он стоял около гладкой стены, невидимая дверь за ним медленно закрывалась.
– Я бы хотел послушать гонконгскую историю мистера Славина еще раз, более подробно, с глазу на глаз.
КОНСТАНТИНОВ
Константинов и лейтенант Дронов сидели в доме, напротив окон той как раз комнаты, где Дубов и «Оля-живая» (так жутковато он определил ее для себя) говорили о чем-то. Константинов видел близко и явственно лицо Сергея Дмитриевича, сильное, резко рубленное, волевое; пытался понять, чему так весело смеется девушка – Дубов говорил редко; взрослый мужчина, ученый, политик; тщательно следит за одеждой, элегантен; машину красиво водит, одевает лайковые перчатки, чтобы лучше чувствовать руль; заказывая коньяк, просит, чтобы принесли «КВ», обязательно грузинский («они же арийцы, их требовательность к прекрасному лишена торгового интереса, как у других народов»); легко и красиво переводит песни англичан, испанцев, португальцев; любит чуть устало, очень спокойно, не то что мальчики, те вечно испуганы и толка не знают; достойно выслушивает тосты, которые произносят в его честь друзья в Пицунде и Сухуми; «алаверды» говорит неторопливо, чуть копируя манеру старого грузина.
«Молодец Алябрик, – подумал вдруг Константинов о бармене в Пицунде. – Парень обладает чувственной интуицией. «Этот Дубов слишком показушно мочит рога и вешает аксельбанты по веткам», – сказал он, когда контрразведчики опрашивали – неторопливо, отстраненно – всех тех, с кем Дубов встречался. «А что значит «мочить рога», Алябрик?» – «Неужели не понятно? Выражение из жаргона абхазских Кара Леоне, что означает «пыжиться». Можно перевести – «драться», но драться плохо, показушно, с излишней страховкой. «Аксельбанты по веткам» для того и вывешивают, чтобы сбивать с толку мишурой, у нас же на нее клюют».
Константинов удивился, когда Проскурин пренебрежительно хмыкнул, прочитав эти строки, отчеркнутые Константиновым в рапорте Абхазского КГБ.
«Впрочем, – подумал он, – я не вправе сердиться на Проскурина, каждый человек, как машина, обладает неким определяющим качеством: «Жигули» – приемистость, «ГАЗ» – проходимость, «Волга» – устойчивость, «Чайка» – надежность».
Константинов вспомнил слова одного своего знакомца – тот пошутил как-то, копируя бюрократа: «„Чайка“ над „Волгой“ летает».
«Занятно, – продолжал думать он, – у меня отсутствуют качества Проскурина – упереться лбом и жать; я привык полагаться не только на логику, но и на свои чувствования; это очень сильно у женщин: надобно только корректировать их чувствования, они страдают чрезмерной эмоциональностью, а потому чаще ведут к проигрышу, приходится отрабатывать назад, это бьет самолюбие, а человек с битым самолюбием – сломанный человек. Но ведь и без таких, как Проскурин, нельзя. Линию нарабатываешь в процессе движения. «Рыскание», то есть постоянное отклонение от прямой, отличает движение самолета и теплохода – на этом-то и построен принцип автопилота; не будь ошибок, что поправлять?»
– Куда это он? – спросил лейтенант Дронов шепотом.
Константинов усмехнулся:
– Вы ж через улицу от него, что шепчете?
– Тренирую осторожность, товарищ генерал.
– Так не тренируют. Осторожность заключается в том, чтобы спокойно говорить там, где нужно, и шептать беззвучно, когда этого требуют обстоятельства. А то вы так натренируетесь, что станете испуганным человеком; в глазах – постоянная напряженность; движения скованы; реплики заучены; с вами тогда люди ЦРУ будут раскланиваться издалека, на перекрестке, что называется, картуз снимать. Кто сегодня смотрит за его машиной? Он сейчас, видимо, повезет Ольгу...
– Это странно, товарищ генерал, она ж последние дни ночует у него, за кефиром ему утром бегает. А машину его водят Куровлев и Пшеничников. Верно, глядите, уходят.
Как только Дубов и Ольга вышли из квартиры, зазвонил телефон.
– Наверное, Коновалов, – сказал Константинов. – Попросите – пусть держат нас в курсе постоянно. Теперь вот что, лейтенант... В вашем рапорте было сказано, что никаких записных книжек в столе у Дубова не было, никаких рукописей, ничего, словом, машинописного, что хоть как-то напоминало бы диссертацию?
– Ничего, товарищ генерал.
– И фотографий тоже не было?
– Никаких, товарищ генерал.
– Слушайте, а где он держит свою «Волгу»?
– Во дворе, я ж на плане указал.
– А зимою?
– Не знаю.
– Гаража у него нет?
– Этого я не выяснял.
– А он не платит по счетам за кооперативный гараж?
– Может, перепроверить?
– Не надо. Опасно наследить – вы же сами рассказывали, как он осматривает комнату, когда возвращается.
– Прямо как волк, товарищ генерал. Станет около двери – и смотрит, смотрит, смотрит, голову поворачивает, словно орел в «Мире животных».
Константинов достал сигару, медленно снял целлофан, закурил.
– Хорошее определение, – заметил он, – «как орел в „Мире животных“». Говорите вы раскованно, отменно говорите, а как пишете документ – просто ложись и засыпай, эуноктин какой-то...
– Что? – не понял Дронов.
– Снотворное, эуноктин называется...
Снова громко зазвонил телефон. Докладывали четко, быстро:
– «Лесник» высадил «Черненькую», развернулся и на большой скорости поехал в обратном направлении. Едет по Садовому. Около американского посольства притормозил. Включил левую моргалку.
– Время засеките, – быстро сказал Константинов, – второй номер.
– Хорошо.
– Первый, первый, куда он едет, на какой скорости?
– Снова набрал скорость. Останавливается, резко тормозит...
– Вы проезжайте! – не удержался Константинов, хотя отлично знал, что люди Коновалова работают безукоризненно, проинструктированы Проскуриным самым тщательным образом: «Объект очень осторожен...»
– Мы проехали, – чуть обиженно ответили ему, – он вышел из машины.
– Открыл капот, – начали передачу из второй машины. – Что-то проверяет, подергивая провода...
– Какие, кстати, у него провода? – спросил Константинов лейтенанта. – Бошевские?
– Это – как? – не понял Дронов.
– Разноцветные – значит, бошевские.
– Так точно, разноцветные, товарищ генерал.
«Слава богу, что отпал Парамонов. Если бы не Гречаев, пришлось отрабатывать и эту линию, – подумал Константинов. – Ужасная это штука – цепляние. Вообще-то верно, от подозрительности, как формы заболевания, может спасти лишь юмор, помноженный на знание. Пожалуй, что не помноженный – базирующийся на знании, так точнее».
– «Лесник» поехал дальше, поворачивает с Садового к СЭВу, паркуется около дома.
(Рапорт о том, как себя вел Дубов, поднимаясь по лестнице, будет передан Константинову завтра утром, передали б сегодня, но не успеют перепечатать. Впрочем, передадут немедленно, случись что экстраординарное, требующее принятия решения на месте.)
Дубов вошел в комнату, включил свет, остановился около двери.
«А ведь действительно волк, – подумал Константинов. – Или гриф; ишь как смотрит – нет ли каких изменений, не входил ли к нему кто».
– Что это он взял? – спросил Константинов: он не смог увидать, что поднял с подоконника Дубов.
– По форме похожа на банку из-под горошка, товарищ генерал.
– Почему не зафиксировали в рапорте?
– Я как-то не подумал... Чуть смятая банка, пустая.
– А что, если он в нее донесения закладывает?
– Таких банок сотни валяются, заложишь в тайник – дворник в утиль сдаст...
– Верно, конечно, – согласился Константинов, – но ведь мелочей в нашем деле нет. Сколько было времени, когда он притормозил у американского посольства? Двенадцать ровно?
– Так точно, товарищ генерал...
– Соедините с Коноваловым, мне кажется, он идет на связь.
Полковник Коновалов, наблюдавший за выявленными сотрудниками ЦРУ в посольстве США, ответил так, словно за мгновение перед звонком Константинова ждал от него сигнала:
– Мы ждем, товарищ Иванов, у нас все в порядке.
– «Все в порядке», это если никто не выехал ни из посольства, ни из их жилого дома.
– Именно в этом смысле я и отвечаю.
– Однако, кажется мне, может быть непорядок – я бы хотел, впрочем, ошибиться.
– А я – нет.
– Нервы сдают?
– Три недели, как-никак...
Дронов вдруг сказал:
– Товарищ генерал, а ведь вы правы: у него был один счет, не то «ЖСК», не то «Автолюбитель», но тоже вроде бы «СК».
– Пусть Никодимов завтра же установит адрес. Есть ли у Дубова свой бокс в гараже... Во всяком случае, ни у кого из своих знакомых он ничего своего хранить не станет – гриф, одно слово...
Резко зазвонил телефон.
– Иванов слушает, – ответил Константинов, рывком сняв трубку; он успел еще подумать, что трубку снял плохо, непедагогично, молоденький лейтенант наверняка заметил это; чем сложнее и напряженней ситуация, тем спокойнее должны быть слова, а уж тем более движения руководителя.
– Из дома на Ленинском проспекте выехал Лунс, взял направление к Кутузовскому проспекту, мимо университета, вниз.
– Не отходите от аппарата, – сказал Константинов и, прижав трубку плечом к уху, медленно раскурил потухшую сигару – курить ему, впрочем, не хотелось, во рту пересохло. – Сейчас мы спросим, куда идет «Лесник».
По второму аппарату ответили не сразу:
– Сложно вести, товарищ Иванов. «Лесник» сел на второй троллейбус, проехал пять остановок, около «Панорамы» вылез, прошел двадцать метров и сел на восемьдесят девятый автобус, проверяется постоянно.
– Шнурки не завязывает?
– Нет, работает вполне профессионально.
– Что у него в руках?
– Свернутая газета.
– Пустая?
– Нет, что-то в ней есть. «Лесник» вышел из автобуса, товарищ Иванов, перешел Можайское шоссе, углубляется в Парк Победы. Там пусто. Продолжать наблюдение?
Константинов нажал кнопку второго аппарата – связь с Коноваловым.
– Ну что у вас? Чаще докладывайте.
– Я ждал вашего вызова. Объект на большой скорости уходит от наших машин. Что делать?
– В каком направлении идет?
– К Парку Победы.
Константинов посмотрел на Дронова – тот слышал голоса сотрудников.
– Вот, черт возьми, – прошептал Дронов. – Волк, истинный волк, товарищ генерал...
– Ну что будем делать? – задумчиво спросил Коновалов.
– Как что? Брать, – ответил Дронов сразу же.
– Кого?
– Обоих.
Константинов вздохнул, сказал в трубку – Коновалову:
– Дайте объекту уйти. Блокируйте район, установите место и время выезда.
Нажал кнопку другого аппарата:
– «Лесник» не заметит людей?
– Вообще-то совершенная темень, но ни одного прохожего. А он идет по-волчьи, проверяется, вроде бы изображает, что делает гимнастику, иногда начинает бежать трусцой...
– Блокируйте все выходы из парка, смотрите внимательно – может пройти машина; где притормозит, остановится – фиксируйте...
– Хорошо, постараемся, товарищ Иванов.
Включился Коновалов:
– Объект на огромной скорости резко свернул с шоссе на узкую дорогу, которая ведет от Ближней дачи к Триумфальной арке; притормозил; проверился; мы бросили его на шоссе; кажется, он еще раз повернул и медленно поехал по узкой дороге. Парк блокирован.
– С Можайского шоссе можете вести наблюдение?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– Видимо, вопрос, как зовут «надежного друга фирмы» Лоренса, более удобно задать Полу?
– Но ведь задали его вы.
– Повторите мою фразу, Пилар, и вы согласитесь, что я такого вопроса не задавал. Я ведь фантазер. Человек, увлекающийся журналистикой, обязан быть фантазером.
– Если я отвечу на этот вопрос, вы не станете отвечать на вопросы Пола?
– Нет, положительно вы любите авантюрные романы, Пилар. Я боюсь за вас. Я не хочу, чтобы вы испытали хоть какое-то неудобство во время подъема по лестнице. Вообще-то джентльмен должен быть рядом с женщиной во время такого рода маршрута, нет? Мужчина с крепкими мускулами и головой, работающий по-американски: гарантии, точность, деловитость.
– Хорошо, сейчас я позову Джона, – сказала Пилар.
– Я здесь, девочка, – усмехнулся Глэбб.
Он стоял около гладкой стены, невидимая дверь за ним медленно закрывалась.
– Я бы хотел послушать гонконгскую историю мистера Славина еще раз, более подробно, с глазу на глаз.
КОНСТАНТИНОВ
Константинов и лейтенант Дронов сидели в доме, напротив окон той как раз комнаты, где Дубов и «Оля-живая» (так жутковато он определил ее для себя) говорили о чем-то. Константинов видел близко и явственно лицо Сергея Дмитриевича, сильное, резко рубленное, волевое; пытался понять, чему так весело смеется девушка – Дубов говорил редко; взрослый мужчина, ученый, политик; тщательно следит за одеждой, элегантен; машину красиво водит, одевает лайковые перчатки, чтобы лучше чувствовать руль; заказывая коньяк, просит, чтобы принесли «КВ», обязательно грузинский («они же арийцы, их требовательность к прекрасному лишена торгового интереса, как у других народов»); легко и красиво переводит песни англичан, испанцев, португальцев; любит чуть устало, очень спокойно, не то что мальчики, те вечно испуганы и толка не знают; достойно выслушивает тосты, которые произносят в его честь друзья в Пицунде и Сухуми; «алаверды» говорит неторопливо, чуть копируя манеру старого грузина.
«Молодец Алябрик, – подумал вдруг Константинов о бармене в Пицунде. – Парень обладает чувственной интуицией. «Этот Дубов слишком показушно мочит рога и вешает аксельбанты по веткам», – сказал он, когда контрразведчики опрашивали – неторопливо, отстраненно – всех тех, с кем Дубов встречался. «А что значит «мочить рога», Алябрик?» – «Неужели не понятно? Выражение из жаргона абхазских Кара Леоне, что означает «пыжиться». Можно перевести – «драться», но драться плохо, показушно, с излишней страховкой. «Аксельбанты по веткам» для того и вывешивают, чтобы сбивать с толку мишурой, у нас же на нее клюют».
Константинов удивился, когда Проскурин пренебрежительно хмыкнул, прочитав эти строки, отчеркнутые Константиновым в рапорте Абхазского КГБ.
«Впрочем, – подумал он, – я не вправе сердиться на Проскурина, каждый человек, как машина, обладает неким определяющим качеством: «Жигули» – приемистость, «ГАЗ» – проходимость, «Волга» – устойчивость, «Чайка» – надежность».
Константинов вспомнил слова одного своего знакомца – тот пошутил как-то, копируя бюрократа: «„Чайка“ над „Волгой“ летает».
«Занятно, – продолжал думать он, – у меня отсутствуют качества Проскурина – упереться лбом и жать; я привык полагаться не только на логику, но и на свои чувствования; это очень сильно у женщин: надобно только корректировать их чувствования, они страдают чрезмерной эмоциональностью, а потому чаще ведут к проигрышу, приходится отрабатывать назад, это бьет самолюбие, а человек с битым самолюбием – сломанный человек. Но ведь и без таких, как Проскурин, нельзя. Линию нарабатываешь в процессе движения. «Рыскание», то есть постоянное отклонение от прямой, отличает движение самолета и теплохода – на этом-то и построен принцип автопилота; не будь ошибок, что поправлять?»
– Куда это он? – спросил лейтенант Дронов шепотом.
Константинов усмехнулся:
– Вы ж через улицу от него, что шепчете?
– Тренирую осторожность, товарищ генерал.
– Так не тренируют. Осторожность заключается в том, чтобы спокойно говорить там, где нужно, и шептать беззвучно, когда этого требуют обстоятельства. А то вы так натренируетесь, что станете испуганным человеком; в глазах – постоянная напряженность; движения скованы; реплики заучены; с вами тогда люди ЦРУ будут раскланиваться издалека, на перекрестке, что называется, картуз снимать. Кто сегодня смотрит за его машиной? Он сейчас, видимо, повезет Ольгу...
– Это странно, товарищ генерал, она ж последние дни ночует у него, за кефиром ему утром бегает. А машину его водят Куровлев и Пшеничников. Верно, глядите, уходят.
Как только Дубов и Ольга вышли из квартиры, зазвонил телефон.
– Наверное, Коновалов, – сказал Константинов. – Попросите – пусть держат нас в курсе постоянно. Теперь вот что, лейтенант... В вашем рапорте было сказано, что никаких записных книжек в столе у Дубова не было, никаких рукописей, ничего, словом, машинописного, что хоть как-то напоминало бы диссертацию?
– Ничего, товарищ генерал.
– И фотографий тоже не было?
– Никаких, товарищ генерал.
– Слушайте, а где он держит свою «Волгу»?
– Во дворе, я ж на плане указал.
– А зимою?
– Не знаю.
– Гаража у него нет?
– Этого я не выяснял.
– А он не платит по счетам за кооперативный гараж?
– Может, перепроверить?
– Не надо. Опасно наследить – вы же сами рассказывали, как он осматривает комнату, когда возвращается.
– Прямо как волк, товарищ генерал. Станет около двери – и смотрит, смотрит, смотрит, голову поворачивает, словно орел в «Мире животных».
Константинов достал сигару, медленно снял целлофан, закурил.
– Хорошее определение, – заметил он, – «как орел в „Мире животных“». Говорите вы раскованно, отменно говорите, а как пишете документ – просто ложись и засыпай, эуноктин какой-то...
– Что? – не понял Дронов.
– Снотворное, эуноктин называется...
Снова громко зазвонил телефон. Докладывали четко, быстро:
– «Лесник» высадил «Черненькую», развернулся и на большой скорости поехал в обратном направлении. Едет по Садовому. Около американского посольства притормозил. Включил левую моргалку.
– Время засеките, – быстро сказал Константинов, – второй номер.
– Хорошо.
– Первый, первый, куда он едет, на какой скорости?
– Снова набрал скорость. Останавливается, резко тормозит...
– Вы проезжайте! – не удержался Константинов, хотя отлично знал, что люди Коновалова работают безукоризненно, проинструктированы Проскуриным самым тщательным образом: «Объект очень осторожен...»
– Мы проехали, – чуть обиженно ответили ему, – он вышел из машины.
– Открыл капот, – начали передачу из второй машины. – Что-то проверяет, подергивая провода...
– Какие, кстати, у него провода? – спросил Константинов лейтенанта. – Бошевские?
– Это – как? – не понял Дронов.
– Разноцветные – значит, бошевские.
– Так точно, разноцветные, товарищ генерал.
«Слава богу, что отпал Парамонов. Если бы не Гречаев, пришлось отрабатывать и эту линию, – подумал Константинов. – Ужасная это штука – цепляние. Вообще-то верно, от подозрительности, как формы заболевания, может спасти лишь юмор, помноженный на знание. Пожалуй, что не помноженный – базирующийся на знании, так точнее».
– «Лесник» поехал дальше, поворачивает с Садового к СЭВу, паркуется около дома.
(Рапорт о том, как себя вел Дубов, поднимаясь по лестнице, будет передан Константинову завтра утром, передали б сегодня, но не успеют перепечатать. Впрочем, передадут немедленно, случись что экстраординарное, требующее принятия решения на месте.)
Дубов вошел в комнату, включил свет, остановился около двери.
«А ведь действительно волк, – подумал Константинов. – Или гриф; ишь как смотрит – нет ли каких изменений, не входил ли к нему кто».
– Что это он взял? – спросил Константинов: он не смог увидать, что поднял с подоконника Дубов.
– По форме похожа на банку из-под горошка, товарищ генерал.
– Почему не зафиксировали в рапорте?
– Я как-то не подумал... Чуть смятая банка, пустая.
– А что, если он в нее донесения закладывает?
– Таких банок сотни валяются, заложишь в тайник – дворник в утиль сдаст...
– Верно, конечно, – согласился Константинов, – но ведь мелочей в нашем деле нет. Сколько было времени, когда он притормозил у американского посольства? Двенадцать ровно?
– Так точно, товарищ генерал...
– Соедините с Коноваловым, мне кажется, он идет на связь.
Полковник Коновалов, наблюдавший за выявленными сотрудниками ЦРУ в посольстве США, ответил так, словно за мгновение перед звонком Константинова ждал от него сигнала:
– Мы ждем, товарищ Иванов, у нас все в порядке.
– «Все в порядке», это если никто не выехал ни из посольства, ни из их жилого дома.
– Именно в этом смысле я и отвечаю.
– Однако, кажется мне, может быть непорядок – я бы хотел, впрочем, ошибиться.
– А я – нет.
– Нервы сдают?
– Три недели, как-никак...
Дронов вдруг сказал:
– Товарищ генерал, а ведь вы правы: у него был один счет, не то «ЖСК», не то «Автолюбитель», но тоже вроде бы «СК».
– Пусть Никодимов завтра же установит адрес. Есть ли у Дубова свой бокс в гараже... Во всяком случае, ни у кого из своих знакомых он ничего своего хранить не станет – гриф, одно слово...
Резко зазвонил телефон.
– Иванов слушает, – ответил Константинов, рывком сняв трубку; он успел еще подумать, что трубку снял плохо, непедагогично, молоденький лейтенант наверняка заметил это; чем сложнее и напряженней ситуация, тем спокойнее должны быть слова, а уж тем более движения руководителя.
– Из дома на Ленинском проспекте выехал Лунс, взял направление к Кутузовскому проспекту, мимо университета, вниз.
– Не отходите от аппарата, – сказал Константинов и, прижав трубку плечом к уху, медленно раскурил потухшую сигару – курить ему, впрочем, не хотелось, во рту пересохло. – Сейчас мы спросим, куда идет «Лесник».
По второму аппарату ответили не сразу:
– Сложно вести, товарищ Иванов. «Лесник» сел на второй троллейбус, проехал пять остановок, около «Панорамы» вылез, прошел двадцать метров и сел на восемьдесят девятый автобус, проверяется постоянно.
– Шнурки не завязывает?
– Нет, работает вполне профессионально.
– Что у него в руках?
– Свернутая газета.
– Пустая?
– Нет, что-то в ней есть. «Лесник» вышел из автобуса, товарищ Иванов, перешел Можайское шоссе, углубляется в Парк Победы. Там пусто. Продолжать наблюдение?
Константинов нажал кнопку второго аппарата – связь с Коноваловым.
– Ну что у вас? Чаще докладывайте.
– Я ждал вашего вызова. Объект на большой скорости уходит от наших машин. Что делать?
– В каком направлении идет?
– К Парку Победы.
Константинов посмотрел на Дронова – тот слышал голоса сотрудников.
– Вот, черт возьми, – прошептал Дронов. – Волк, истинный волк, товарищ генерал...
– Ну что будем делать? – задумчиво спросил Коновалов.
– Как что? Брать, – ответил Дронов сразу же.
– Кого?
– Обоих.
Константинов вздохнул, сказал в трубку – Коновалову:
– Дайте объекту уйти. Блокируйте район, установите место и время выезда.
Нажал кнопку другого аппарата:
– «Лесник» не заметит людей?
– Вообще-то совершенная темень, но ни одного прохожего. А он идет по-волчьи, проверяется, вроде бы изображает, что делает гимнастику, иногда начинает бежать трусцой...
– Блокируйте все выходы из парка, смотрите внимательно – может пройти машина; где притормозит, остановится – фиксируйте...
– Хорошо, постараемся, товарищ Иванов.
Включился Коновалов:
– Объект на огромной скорости резко свернул с шоссе на узкую дорогу, которая ведет от Ближней дачи к Триумфальной арке; притормозил; проверился; мы бросили его на шоссе; кажется, он еще раз повернул и медленно поехал по узкой дороге. Парк блокирован.
– С Можайского шоссе можете вести наблюдение?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48