Поэтому сейчас старик Гуськов был настроен воинственно и сдаваться не был намерен. «Главное – линия, – говаривал он. – Если послабленье давать и до ума дело не доводить, потом молодежь не захомутаешь, больно пошли, понимаешь, смелые».
– «Первый», «первый», мы не понимаем, что происходит, «первый»!
– Едем в милицию, дед, – сказал Гавриков и потащил за собою старика. – Едем в милицию, пусть там разберутся!
– В милицию едем, – согласился старик, – но ты не очень-то гони.
Гавриков посадил старика в машину, бросился за руль, врубил скорость, пересек осевую линию, потому что в ушах бился негодующий голос офицера из группы Коновалова, въехал под кирпич во двор, завернул за угол, выскочил из машины, перегнулся пополам – вывернуло.
– Пьяный за рулем! – торжествующе кричал между тем старик и свистел в свой свисток. – Милиция! Пьяный за рулем!
Милиционер оказался рядом. Он подбежал к Гаврикову, взял его за руку, обернулся к старику:
– Спасибо тебе, Гуськов, экого нелюдя задержал, а?!
Машина вице-консула американского посольства проехала мимо столба со знаком «Дети», сбросив скорость, – пароль снят.
– Наблюдение за ней не ведите, – сказал Константинов. – Пусть ездит, где хочет, мы будем ждать у моста.
В двадцать три часа двадцать пять минут сотрудник ЦРУ, работавший в посольстве под дипломатическим паспортом, был задержан при закладке тайника в башне моста через Москву-реку и доставлен в приемную КГБ на Кузнецкий мост. Во вскрытом контейнере, помимо ампул с ядом, лежали инструкции и вопросники, последние, решающие , перед началом операции «Факел».
ШТРИХ К «ВПК» (IV)
Майкл Вэлш встретился с послом по особым поручениям в полночь: до двадцати трех проводил последнее совещание в связи с началом операции «Факел»; разговор с людьми из Пентагона был довольно трудным.
Столик был заказан в малайском ресторане, неподалеку от советского посольства – Вэлшу это доставило какую-то особую, умиротворенную радость.
Посол ждал его, уткнувшись приплюснутым, боксерским носом в меню.
– Рад видеть вас, сэр, – сказал Вэлш, – простите, что нам пришлось встречаться в полночь, но раньше я был блокирован – нашим же общим делом.
Посол обернулся, оглядел людей за соседними столиками.
«Конспиратор, – брезгливо подумал Вэлш, – боится, что нас услышат. Как бы он, интересно, прореагировал, расскажи я ему, что все три соседних столика со степенными леди и джентльменами забронированы нами же, а степенные леди служат в нашем секторе «страховки переговоров».
– Так вот, сэр, – продолжал Вэлш, – я уже подготовил тексты выступлений для трех послов в Совете. Первым выступит посол Чили; мне кажется, что его ранимая эмоциональность даст хороший заряд заседанию Организации. Текст его речи я пошлю вам с моим помощником послезавтра, накануне начала операции.
– Не надо, сэр. Я буду чувствовать себя скованным слишком большим знанием . Я люблю экспромт.
– Хорошо подготовленный экспромт – это заранее выученный спич, – улыбнулся Вэлш. – Впрочем, как вам угодно. Я, кстати, просил накрыть нам истинно малайский стол, вы любите их кухню?
– О, да! Великолепный вкусовой разнотык .
– Очень рад, – Вэлш откинулся на спинку стула, наблюдая за тем, как молчаливый официант расставлял маленькие тарелочки с диковинными закусками.
– К сожалению, врачи запретили мне алкоголь, – вздохнул посол. – Каждая полоса нашей жизни – после того как тебе исполнилось семьдесят – по праву считается «полосой утрат».
– У меня эта полоса началась в сорок, – заметил Вэлш, – язвенная болезнь... Так вот, сэр, после того как выступит посол Чили, вторым ударом будет речь посла Израиля. Никаких эмоций, только факты. Мы не должны позволить советскому блоку и третьему миру взять инициативу, атакуем мы. Следом за послом Израиля речь делегата Парагвая: «Русская и кубинская агрессия в Африке – угроза делу мира во всем мире! Трусливая позиция администрации Картера ведет человечество к ядерной катастрофе. Необходимо немедленное создание всеафриканских вооруженных сил». Его поддерживает представитель Южно-Африканского Союза, требует прекратить кровопролитие в Нагонии, мотивируя это тем, что искры насилия уже залетели на территорию его страны: он представляет делегатам и послам фотоматериалы и показания беженцев, которые просят убежища. После этого, видимо, стоит дать слово послам из советского блока, пусть они вносят свои резолюции...
– А Европа? Какова будет реакция послов из Европы?
– Вас, видимо, интересует, в первую очередь, позиция Федеративной Республики?
– Бесспорно.
– По первым прикидкам, реакция Бонна будет негативной. Мы стараемся предпринять кое-какие шаги, но я не хочу вас обнадеживать. Главное, затянуть время, ведь время лечит все раны, сэр. Я просил посла Чили написать как можно больше, надо утомить делегатов, сэр. По тому сценарию, который подготовили мои ребята, ваше выступление должно пройти лишь на второй день. Да, да, сэр, именно так. За это время Огано проведет дезинфекцию в своем доме, его люди возьмут – так мы полагаем – все ключевые посты, управление страной будет в их руках. Посол континентального Китая внесет резолюцию с осуждением роли США в Нагонии, но тон его выступления будет сдержанным. А уже после него, как нам представляется, следует выступить вам.
– Что ж, по-моему, план хорош... Как себя поведет Франция?
– Сэр, я понимаю, что вас волнует позиция Европы, но мы замыслили всю комбинацию как шоковую: сначала дело, наше дело, а потом договоримся. Мы приготовили кое-какие выкладки для вас...
– Спасибо. Я, признаться, боюсь схем, но...
– И правильно делаете. Мы приготовили фактические материалы на основании тех документов, которые не попадают ни в печать, ни в пресс-релизы...
– Очень интересно.
– Вы не будете возражать, если завтра утром мой помощник доставит их в ваш офис?
– Лично мне. В руки.
– Смысл наших фактологических прикидок заключается в том, что вы, доказав истинно националистический характер движения мистера Огано, выразив сострадание семье Джорджа Грисо, докажете, что трагедия, разыгравшаяся в Нагонии, не что иное, как следствие экспансионистской политики Кремля, пытающегося превратить Африку в новый Вьетнам, втянуть Штаты в вооруженный конфликт. Поэтому вы предложите отправить в Нагонию контингенты вооруженных подразделений стран, участников НАТО, европейских в первую очередь, и согласитесь на немедленный вывод нашего флота из территориальных вод Нагонии.
– Отлично! Мы, таким образом, вынудим Европу занять позицию! Очень красиво, сэр! Как всякий дипломат, я не люблю людей из вашей фирмы, но в данном случае я бы выпил глоток джина за головы ваших парней, которые разработали такой славный сценарий. Нелсон Грин уже знает об этом?
Вэлш покачал головой:
– Поскольку – в отличие от вас – я не являюсь акционером «Ворлдз даймондс», мне хотелось сначала провертеть план с вами, тем более вы так открыто не любите мою фирму...
Посол по особым поручениям рассмеялся и положил свою оладьистую ладонь на маленькую, крепкую руку Вэлша.
НЕ ФИНАЛ...
...Утром посол Соединенных Штатов был вызван в МИД Советского Союза.
Рядом с советским дипломатом сидел Константинов – глаза запавшие, тусклые от бессонницы; был он, впрочем, как всегда, глянцево выбрит, галстук повязан каким-то особо элегантным узлом; за последнюю неделю похудел на пять кило, поэтому шея торчала из воротничка рубашки, казавшейся не по размеру большой.
Когда посол смог оторвать глаза от ампул с ядом, советский дипломат раскрыл папку, лежавшую перед ним.
– А здесь, господин посол, фотокопии вопросов, которые ЦРУ ставило перед своим агентом. Эти вопросы свидетельствуют о том, что в самые ближайшие дни начнется агрессия в Нагонию. Если мы опубликуем в прессе факт передачи ЦРУ ядов, если мы напечатаем вопросник ЦРУ по Нагонии, тогда...
– Мое правительство, – сказал посол, воспользовавшись паузой, – соответствующим образом оценило бы решение вашего правительства не предавать огласке это дело...
– Можно надеяться, что ваше правительство предпримет соответствующие шаги не только для освобождения советских граждан Зотова и Славина, но и для предотвращения агрессии в Нагонию, господин посол?
...Из речи посла по особым поручениям:
– Шумная кампания, поднятая странами советского блока о якобы готовившейся агрессии в Нагонию, не подтвердилась. Прошли те сроки, которые назывались, но тишину не нарушили автоматные очереди. Группы леворадикального Огано передислоцировались ныне с границ Нагонии, и мистер Огано заявил, что его люди занимались здесь в сельскохозяйственных лагерях, а не в военных казармах, под руководством мифических инструкторов ЦРУ. Я хочу повторить с этой высокой трибуны еще раз: даже если нам не нравится образ правления в той или иной стране, мы не вмешивались и не намерены вмешиваться во внутреннюю жизнь других государств. Думаю, что этим моим заявлением я ставлю точку на той пропагандистской кампании, единственная цель которой состояла в желании опорочить мое правительство в глазах народа Нагонии, его правительства и его лидера.
Из тюрьмы, не заезжая в отель, Славин, – летяще-счастливый от того, что явственно и постоянно виделись ему изумрудные, в васильках, поля Подмосковья, когда ИЛ заходит на посадку в Шереметьеве, – отправился в госпиталь: Зотова, однако, уже отвезли на аэродром; власти Луисбурга предложили, чтобы инженера сопровождал доктор-травматолог; посол Советского Союза принял это предложение, заметив:
– Мне сообщили, что на самолете Красного Креста вылетел вполне компетентный советский врач с бригадой, но думаю, ваш доктор поможет нашим медикам, объяснит, как лечили товарища Зотова, передаст историю его болезни...
Славин приехал в посольство; ему передали странную телеграмму от Константинова: «Выпейте».
И ничего больше.
Он рассмеялся, попросил Дулова забронировать билет на первый же рейс в Москву, выслушал его просьбу – не возвращаться в «Хилтон», всяко может быть, Глэбб такое не простит, и поехал в отель.
Когда он запер дверь и пошел в ванну, раздался телефонный звонок.
– Здравствуйте, дорогой друг, – прогрохотал в трубке голос Глэбба. – У вас нет желания встретиться с американским безработным, а? Беседа может быть по-настоящему интересной.
– Что ж, давайте, – ответил Славин. – Пилар сделает нам коктейль? Или жахнем русской водки?
...Подготовив проект письма с ходатайством о награждении Гмыри, Гречаева, Дронова, Никодимова, Коновалова, Панова, Проскурина, Стрельцова и Славина медалями «За боевые заслуги», Константинов машину вызывать не стал, решил прогуляться – напряжение последних дней все еще не проходило; на Калининском проспекте сел в автобус; молоденький паренек сидел у окна, читал вечерний выпуск «Известий»; на шее у него висел маленький транзистор; Алла Пугачева пела свою песню об Арлекине.
Константинов заглянул через плечо паренька на полосу – в нижнем правом углу было напечатано:
«ТАСС уполномочен заявить, что на днях советская контрразведка разоблачила и пресекла операцию ЦРУ, направленную как против Советского Союза, так и против Нагонии, с которой нашу страну связывает договор о дружбе и взаимной помощи. Вся ответственность за попытки продолжать такого рода операции, заимствованные из арсенала «холодной войны», ляжет на тех, кто намеренно мешает развитию и укреплению добрососедских отношений между советским и американским народами».
Константинов прочел заявление ТАСС и явственно увидел лица своих коллег.
«А все-таки безымянность, – подумал Константинов, – в чем-то даже приятна. Как высокое звание. Или как ощущение меры ответственности. Но мне все-таки очень хочется сесть рядом с этим пареньком и сказать ему:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– «Первый», «первый», мы не понимаем, что происходит, «первый»!
– Едем в милицию, дед, – сказал Гавриков и потащил за собою старика. – Едем в милицию, пусть там разберутся!
– В милицию едем, – согласился старик, – но ты не очень-то гони.
Гавриков посадил старика в машину, бросился за руль, врубил скорость, пересек осевую линию, потому что в ушах бился негодующий голос офицера из группы Коновалова, въехал под кирпич во двор, завернул за угол, выскочил из машины, перегнулся пополам – вывернуло.
– Пьяный за рулем! – торжествующе кричал между тем старик и свистел в свой свисток. – Милиция! Пьяный за рулем!
Милиционер оказался рядом. Он подбежал к Гаврикову, взял его за руку, обернулся к старику:
– Спасибо тебе, Гуськов, экого нелюдя задержал, а?!
Машина вице-консула американского посольства проехала мимо столба со знаком «Дети», сбросив скорость, – пароль снят.
– Наблюдение за ней не ведите, – сказал Константинов. – Пусть ездит, где хочет, мы будем ждать у моста.
В двадцать три часа двадцать пять минут сотрудник ЦРУ, работавший в посольстве под дипломатическим паспортом, был задержан при закладке тайника в башне моста через Москву-реку и доставлен в приемную КГБ на Кузнецкий мост. Во вскрытом контейнере, помимо ампул с ядом, лежали инструкции и вопросники, последние, решающие , перед началом операции «Факел».
ШТРИХ К «ВПК» (IV)
Майкл Вэлш встретился с послом по особым поручениям в полночь: до двадцати трех проводил последнее совещание в связи с началом операции «Факел»; разговор с людьми из Пентагона был довольно трудным.
Столик был заказан в малайском ресторане, неподалеку от советского посольства – Вэлшу это доставило какую-то особую, умиротворенную радость.
Посол ждал его, уткнувшись приплюснутым, боксерским носом в меню.
– Рад видеть вас, сэр, – сказал Вэлш, – простите, что нам пришлось встречаться в полночь, но раньше я был блокирован – нашим же общим делом.
Посол обернулся, оглядел людей за соседними столиками.
«Конспиратор, – брезгливо подумал Вэлш, – боится, что нас услышат. Как бы он, интересно, прореагировал, расскажи я ему, что все три соседних столика со степенными леди и джентльменами забронированы нами же, а степенные леди служат в нашем секторе «страховки переговоров».
– Так вот, сэр, – продолжал Вэлш, – я уже подготовил тексты выступлений для трех послов в Совете. Первым выступит посол Чили; мне кажется, что его ранимая эмоциональность даст хороший заряд заседанию Организации. Текст его речи я пошлю вам с моим помощником послезавтра, накануне начала операции.
– Не надо, сэр. Я буду чувствовать себя скованным слишком большим знанием . Я люблю экспромт.
– Хорошо подготовленный экспромт – это заранее выученный спич, – улыбнулся Вэлш. – Впрочем, как вам угодно. Я, кстати, просил накрыть нам истинно малайский стол, вы любите их кухню?
– О, да! Великолепный вкусовой разнотык .
– Очень рад, – Вэлш откинулся на спинку стула, наблюдая за тем, как молчаливый официант расставлял маленькие тарелочки с диковинными закусками.
– К сожалению, врачи запретили мне алкоголь, – вздохнул посол. – Каждая полоса нашей жизни – после того как тебе исполнилось семьдесят – по праву считается «полосой утрат».
– У меня эта полоса началась в сорок, – заметил Вэлш, – язвенная болезнь... Так вот, сэр, после того как выступит посол Чили, вторым ударом будет речь посла Израиля. Никаких эмоций, только факты. Мы не должны позволить советскому блоку и третьему миру взять инициативу, атакуем мы. Следом за послом Израиля речь делегата Парагвая: «Русская и кубинская агрессия в Африке – угроза делу мира во всем мире! Трусливая позиция администрации Картера ведет человечество к ядерной катастрофе. Необходимо немедленное создание всеафриканских вооруженных сил». Его поддерживает представитель Южно-Африканского Союза, требует прекратить кровопролитие в Нагонии, мотивируя это тем, что искры насилия уже залетели на территорию его страны: он представляет делегатам и послам фотоматериалы и показания беженцев, которые просят убежища. После этого, видимо, стоит дать слово послам из советского блока, пусть они вносят свои резолюции...
– А Европа? Какова будет реакция послов из Европы?
– Вас, видимо, интересует, в первую очередь, позиция Федеративной Республики?
– Бесспорно.
– По первым прикидкам, реакция Бонна будет негативной. Мы стараемся предпринять кое-какие шаги, но я не хочу вас обнадеживать. Главное, затянуть время, ведь время лечит все раны, сэр. Я просил посла Чили написать как можно больше, надо утомить делегатов, сэр. По тому сценарию, который подготовили мои ребята, ваше выступление должно пройти лишь на второй день. Да, да, сэр, именно так. За это время Огано проведет дезинфекцию в своем доме, его люди возьмут – так мы полагаем – все ключевые посты, управление страной будет в их руках. Посол континентального Китая внесет резолюцию с осуждением роли США в Нагонии, но тон его выступления будет сдержанным. А уже после него, как нам представляется, следует выступить вам.
– Что ж, по-моему, план хорош... Как себя поведет Франция?
– Сэр, я понимаю, что вас волнует позиция Европы, но мы замыслили всю комбинацию как шоковую: сначала дело, наше дело, а потом договоримся. Мы приготовили кое-какие выкладки для вас...
– Спасибо. Я, признаться, боюсь схем, но...
– И правильно делаете. Мы приготовили фактические материалы на основании тех документов, которые не попадают ни в печать, ни в пресс-релизы...
– Очень интересно.
– Вы не будете возражать, если завтра утром мой помощник доставит их в ваш офис?
– Лично мне. В руки.
– Смысл наших фактологических прикидок заключается в том, что вы, доказав истинно националистический характер движения мистера Огано, выразив сострадание семье Джорджа Грисо, докажете, что трагедия, разыгравшаяся в Нагонии, не что иное, как следствие экспансионистской политики Кремля, пытающегося превратить Африку в новый Вьетнам, втянуть Штаты в вооруженный конфликт. Поэтому вы предложите отправить в Нагонию контингенты вооруженных подразделений стран, участников НАТО, европейских в первую очередь, и согласитесь на немедленный вывод нашего флота из территориальных вод Нагонии.
– Отлично! Мы, таким образом, вынудим Европу занять позицию! Очень красиво, сэр! Как всякий дипломат, я не люблю людей из вашей фирмы, но в данном случае я бы выпил глоток джина за головы ваших парней, которые разработали такой славный сценарий. Нелсон Грин уже знает об этом?
Вэлш покачал головой:
– Поскольку – в отличие от вас – я не являюсь акционером «Ворлдз даймондс», мне хотелось сначала провертеть план с вами, тем более вы так открыто не любите мою фирму...
Посол по особым поручениям рассмеялся и положил свою оладьистую ладонь на маленькую, крепкую руку Вэлша.
НЕ ФИНАЛ...
...Утром посол Соединенных Штатов был вызван в МИД Советского Союза.
Рядом с советским дипломатом сидел Константинов – глаза запавшие, тусклые от бессонницы; был он, впрочем, как всегда, глянцево выбрит, галстук повязан каким-то особо элегантным узлом; за последнюю неделю похудел на пять кило, поэтому шея торчала из воротничка рубашки, казавшейся не по размеру большой.
Когда посол смог оторвать глаза от ампул с ядом, советский дипломат раскрыл папку, лежавшую перед ним.
– А здесь, господин посол, фотокопии вопросов, которые ЦРУ ставило перед своим агентом. Эти вопросы свидетельствуют о том, что в самые ближайшие дни начнется агрессия в Нагонию. Если мы опубликуем в прессе факт передачи ЦРУ ядов, если мы напечатаем вопросник ЦРУ по Нагонии, тогда...
– Мое правительство, – сказал посол, воспользовавшись паузой, – соответствующим образом оценило бы решение вашего правительства не предавать огласке это дело...
– Можно надеяться, что ваше правительство предпримет соответствующие шаги не только для освобождения советских граждан Зотова и Славина, но и для предотвращения агрессии в Нагонию, господин посол?
...Из речи посла по особым поручениям:
– Шумная кампания, поднятая странами советского блока о якобы готовившейся агрессии в Нагонию, не подтвердилась. Прошли те сроки, которые назывались, но тишину не нарушили автоматные очереди. Группы леворадикального Огано передислоцировались ныне с границ Нагонии, и мистер Огано заявил, что его люди занимались здесь в сельскохозяйственных лагерях, а не в военных казармах, под руководством мифических инструкторов ЦРУ. Я хочу повторить с этой высокой трибуны еще раз: даже если нам не нравится образ правления в той или иной стране, мы не вмешивались и не намерены вмешиваться во внутреннюю жизнь других государств. Думаю, что этим моим заявлением я ставлю точку на той пропагандистской кампании, единственная цель которой состояла в желании опорочить мое правительство в глазах народа Нагонии, его правительства и его лидера.
Из тюрьмы, не заезжая в отель, Славин, – летяще-счастливый от того, что явственно и постоянно виделись ему изумрудные, в васильках, поля Подмосковья, когда ИЛ заходит на посадку в Шереметьеве, – отправился в госпиталь: Зотова, однако, уже отвезли на аэродром; власти Луисбурга предложили, чтобы инженера сопровождал доктор-травматолог; посол Советского Союза принял это предложение, заметив:
– Мне сообщили, что на самолете Красного Креста вылетел вполне компетентный советский врач с бригадой, но думаю, ваш доктор поможет нашим медикам, объяснит, как лечили товарища Зотова, передаст историю его болезни...
Славин приехал в посольство; ему передали странную телеграмму от Константинова: «Выпейте».
И ничего больше.
Он рассмеялся, попросил Дулова забронировать билет на первый же рейс в Москву, выслушал его просьбу – не возвращаться в «Хилтон», всяко может быть, Глэбб такое не простит, и поехал в отель.
Когда он запер дверь и пошел в ванну, раздался телефонный звонок.
– Здравствуйте, дорогой друг, – прогрохотал в трубке голос Глэбба. – У вас нет желания встретиться с американским безработным, а? Беседа может быть по-настоящему интересной.
– Что ж, давайте, – ответил Славин. – Пилар сделает нам коктейль? Или жахнем русской водки?
...Подготовив проект письма с ходатайством о награждении Гмыри, Гречаева, Дронова, Никодимова, Коновалова, Панова, Проскурина, Стрельцова и Славина медалями «За боевые заслуги», Константинов машину вызывать не стал, решил прогуляться – напряжение последних дней все еще не проходило; на Калининском проспекте сел в автобус; молоденький паренек сидел у окна, читал вечерний выпуск «Известий»; на шее у него висел маленький транзистор; Алла Пугачева пела свою песню об Арлекине.
Константинов заглянул через плечо паренька на полосу – в нижнем правом углу было напечатано:
«ТАСС уполномочен заявить, что на днях советская контрразведка разоблачила и пресекла операцию ЦРУ, направленную как против Советского Союза, так и против Нагонии, с которой нашу страну связывает договор о дружбе и взаимной помощи. Вся ответственность за попытки продолжать такого рода операции, заимствованные из арсенала «холодной войны», ляжет на тех, кто намеренно мешает развитию и укреплению добрососедских отношений между советским и американским народами».
Константинов прочел заявление ТАСС и явственно увидел лица своих коллег.
«А все-таки безымянность, – подумал Константинов, – в чем-то даже приятна. Как высокое звание. Или как ощущение меры ответственности. Но мне все-таки очень хочется сесть рядом с этим пареньком и сказать ему:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48