Тот сидел около запертой двери мастерской и вертел в руках ракетку.
– Вит! – прокричал Глэбб. – Доброе утро! Рад вас видеть, зачем вы здесь?
– Натянуть струны, – ответил Славин. – Доброе утро, Джон. Вы, кстати, играете?
– Теннис – игра аристократов, Вит, я из рабочих, мой отец был грузчиком. Я играю в бокс. Люблю драку, особенно с хорошим противником.
– Я – тоже. Можем взять перчатки, если они тут есть, и поработать на ринге. Только я думаю, перчаток нет; даже струны натянуть некому, порекомендовали найти какого-то умельца – здесь в подвале; он, говорят, может все.
– Кто это?
– Черт его знает.
– Где он?
– А бог его знает... Как я заметил, время здесь не ценят, ваши уроки не идут впрок.
– Думаете, мы умеем ценить время, Вит? Это – пропаганда. Мы чуть-чуть выше здешних тропи, а так... Ладно, когда почините ракетку, поднимайтесь наверх, выпьем кофе перед тем, как пойдете искать партнера.
– Партнера привезет Зотов.
– Кто?
– Один наш инженер.
– Я знаю многих ваших инженеров. Как вы говорите?
– Андрей Зотов.
– Нет, – покачал головой Глэбб. – Зотова не знаю. Хотя, быть может, мне он представился под другой фамилией?
ПОИСК-I
(ТРУХИН, ГРЕЧАЕВ)
Гречаев, отправленный на беседу к продавцу «минеральных вод» Цизину, куда, по данным наблюдения, каждый день, в одно и то же время, тщательно проверяясь, ходил Парамонов, несколько растерялся.
– Да, да, да, – повторил маленький потный Цизин напористо, – и не делайте невинных глаз, словно вы из «Котлонадзора» или «Вторсырья», – работника торговли научили, буквально, бдительности! Давайте в открытую: поступили сигналы? От кого? Приходько написал очередную телегу, что я переплавляю пустые бутылки в мельхиор? Или просигнализировал Дрынов? Этот должен написать, что я реализую пробки из-под «Боржоми» налево, вступив в сговор с Шарудиновым... Хотите посмотреть накладные? Обычную воду вместо «Ессентуков» я уже не продаю – повысился культурный уровень, все думают о циррозе...
– Вы напрасно меня так встречаете, – ответил Гречаев, заранее проигравший все возможные варианты своего поведения. – Я не из ОБХСС.
– А откуда? Из гинекологической клиники? Или с «Мосфильма»?
– Точно. Из второго творческого объединения, – ответил Гречаев. Он решил использовать давнее знакомство с ассистентом режиссера Хариным, школьным еще приятелем, отчисленным из Баумановского за беспробудное пьянство и тягу к публичным скандалам. (Так сформулировали на комсомольском собрании – все-таки «тяга к скандалам», а не скандал, – не хотели портить жизнь парню, смягчили.)
Настала пора удивиться Цизину – как всякий работник торговли, он испытывал особый интерес к деятелям культуры.
– Действительно? И есть подтверждающий документ?
– Вот если бы я был из ОБХСС, документ был бы... А мне зачем? Я ассистент режиссера Бобровского – слыхали?
– Толя? – Цизин пожал плечами. – Что значит – слыхал? Он у меня, буквально, каждую неделю покупает «Славяновскую». Да, я ее прячу от валового покупателя, пусть меня за это бранят, но кишечный тракт художника мне дороже похмельных страданий пьющего элемента.
Бобровский покупал у него воду два раза, обмолвился тремя фразами, но этого было достаточно – ловкие люди довольствуются фактом встречи, чтобы обернуть ее старой дружбой.
– Так вот, у нас к вам просьба...
– Пожалуйста.
– Вы бы не помогли организовать у вас съемку?
– У меня?
– Да. Интересный эпизод, сценарий, если хотите, подошлем.
– Вы и меня будете снимать?
– Будем.
– Нет, правда?
(О, честолюбие людское! Отчего оно устремляется прежде всего к кинематографу? Желание запечатлеть себя навечно?)
– Правда. Бобровский, во всяком случае, этого хочет.
– Так почему бы ему самому не приехать? Скажите, что я получу на днях «Нафтусю», это же нектар, пей – не хочу! Никакое похмелье не страшно, промывает печень и почки, буквально, как стиральным порошком.
– Вас как зовут?
– Григорий Григорьевич, Гриша.
– Да, да, верно, шеф говорил... Так вот, Григорий Григорьевич, мы бы хотели организовать здесь съемку скрытой камерой.
– Скрытой? Это как работал Гриша?
– Какой Гриша?
– Чухрай. Ставит свою бандуру и делает вид, что фотографирует птичек, а на самом деле подглядывает, как парень мнет девку...
– Именно так.
– Нет ничего проще! Просверлим дырку в двери, – он обернулся, – там у меня склад, ставьте аппарат, а я буду дурить покупателя... Только погодите, но ведь моего лица, буквально, не будет видно: кто меня узнает со спины?!
– А мы поставим две камеры. Посетители станут думать, что мы вас снимаем, а мы будем работать с двух точек.
– Так заднюю точку вы покажете в кино, а переднюю, с моим дурыльником, бросите в мусор, знаю я такие номера.
– Ну об этом вы с Бобровским сами поговорите, если мне не верите.
– Как будто я не знаю, что в наше время все решает не главный, а пятый! Мне неизвестно, какую ступеньку вы занимаете в кино, что такое ассистент и больше ли это помощника, но не надо спорить: что вы ему принесете на стол, то, буквально, и пойдет в кино. Разве у нас не так? Во-первых, начальник райпродторга меня никогда не примет, он для нас как римский папа, и с вопросом к нему нечего лезть. Надо подкрасться к секретарше! А у нее все хорошо с кишечным трактом и почки работают, как космические системы, – так что «Нафтуся» ни к чему. Но она мечтает достать колготки-сеточку, а заведующий секцией язвенник, и я оставляю ему «Славяновскую» и «Витаутас» – вот вам колготки-сеточка, вот вам наряд на тару... А что, эта тара нужна мне, да?! Она, буквально, нужна трудящимся. Ну, хорошо, ну я получу четвертак, ах, какой страшный гешефт! Цизин получил четвертак за то, что хорошо обслужил язвенников! Так они ж добрее будут, они не станут пить кровь народа во время рабочего дня, если я отоварю их «Смирновской»! Так о ком я забочусь?! О своей выгоде или общественном благе?! А ведь можно на все плевать! «Нет „Ессентуков“, жалуйтесь, мне-то что?!» И это – нравится, с таким – никаких хлопот! Э, не стоит об этом, я завожусь с пол-оборота, ничего не могу с собой поделать.
– Вам надо с кем-нибудь согласовывать нашу съемку, Григорий Григорьевич?
– Если вы хотите сорвать съемку – согласовывайте. Знаете анекдот про то, как один тип пришел к богу и попросил, чтобы у соседа Ивана, буквально, сдохла корова? Все наши магазинщики завалят подарками секретарш, только б они доложили начальству, чтобы съемка прошла у них, все ведь люди, все хотят поработать на советский экран!
– Да, но мы будем снимать днем, а у вас в обеденный перерыв особенно многолюдно...
– Ну и что? Я приглашу тетю Веру, она пенсионерка, дам ей красненькую и выброшу торговать в розлив у витрины! Потом есть еще одна воз...
Дверь за спиной Гречаева хлопнула резко. Он обернулся: на пороге стоял Парамонов, неотрывно глядя на Цизина. Тот улыбнулся и сделал рукой неуловимый, странный жест, спросив при этом:
– Что вам?
– Э... Да нет... Просто я хотел узнать, может, «Саирме» завезли?
– Зайдите, буквально, попозже, не привозили «Саирме», к пяти часам будет.
Гречаев поднял глаза на витрину: прямо перед ним стояло семь бутылок «Саирме».
– Так вот, – продолжал между тем Цизин, – не вздумайте идти в райпищеторг, начнутся интриги, вы утонете. Или уже топайте к самому главному, в районный торг, это – голова, из молодых, он сделает все, если вы скажете, что хотите снимать именно у Цизина.
– Что, тоже язвенник?
Цизин не понял:
– Почему? Совершенно здоровый молодой человек.
– Но почему он сделает для Цизина все?
– Потому что вы об этом попросите, а умные люди, буквально, не отказывают работникам искусств...
– А если в тех бутылках на витрине была обычная вода? – спросил Константинов, оторвавшись от рапорта Гречаева. – Бутафория?
Начальник группы полковник Трухин ответил:
– Может быть, бутафория. Но зачем Парамонову ехать к Цизину за «Саирме», когда – я проверил – у них в буфете продают именно эту воду?
– Что дало дальнейшее наблюдение?
– Парамонов крутился на улице семнадцать минут, то и дело смотрел на часы, потом зашел в будку автомата номер семь тысяч триста девятнадцать и позвонил по телефону с индексом двести сорок четыре, видимо, к Шаргину, Леопольду Никифоровичу...
– Видимо?
– Он закрыл спиной диск и подстраховывался пальцами, так что сотрудники не смогли зафиксировать остальные цифры... Но у Парамонова нет других знакомых на Садово-Сенной, только Шаргин.
– Первый допуск принимаю; скорее всего, действительно, звонил Шаргину, а второй – отвергаю. А что если он звонил к неустановленному вами контакту? Это допустимо?
– Это допустимо только в одном случае.
– В каком именно?
– В том случае, если Парамонов и есть тот агент, которому ЦРУ шлет радиограммы; передаточное звено в сети.
– Что было потом?
– Парамонов снова зашел к Цизину, тот налил ему стакан воды, Парамонов выпил, не уплатил денег и, даже не попрощавшись с ним, побежал на остановку, прыгнул в автобус, через семь минут был в гараже.
– И...
– И продолжал ремонт машины Ольги Винтер.
– Поработайте с Шаргиным. Вы уже выяснили, какие документы попадают к нему из спецхранений?
– Да. Попадают те самые, которыми так интересуется Лэнгли.
А Шаргин тем временем стоял на перекрестке Арбата и Смоленской, у выхода из «гастронома», нервничал. Заметив машину с дипломатическим номером, он шагнул с тротуара, приветливо помахал рукой человеку, сидевшему за рулем, тот притормозил, они поздоровались, поговорили несколько минут, причем услышать их разговор нельзя было, ибо Шаргин, опершись на дверцу, склонился к водителю.
А потом подъехал – на машине Ольги Винтер – Парамонов и запарковал «Жигули» рядом с дипломатической машиной. Когда иностранец попрощался, Шаргин сел к Парамонову; заехав на Преображенку, в дом семь, они забрали двух девушек, отправились в ресторан «Русь», а оттуда на холостяцкую квартиру Шаргина, где и провели ночь...
КОНСТАНТИНОВ
– Что касается Шаргина, то он разговаривал с Ван Зэгером, представителем «Трэйд корпорэйшн», это его партнер, – сказал Проскурин.
– Что-нибудь тревожное по этому партнеру поступало?
– Чистый торговец. По нашему мнению, он не связан со спецслужбами.
– А что за девицы были с Парамоновым и Шаргиным?
– Кочегары.
Константинов надел очки на кончик носа, посмотрел на подполковника вопрошающе.
– Кочегары, – повторил тот. – Одна кончила текстильный техникум, другая – пищевой, обе из Ростова, перебрались в Москву, в рабочей силе дефицит, хоть черта пропишут временно, и общежитие дадут, этим дали однокомнатную квартиру на двоих. День – дежурство, два – гуляют.
– С кем гуляют? – поинтересовался Константинов.
– Мы только-только их установили, Константин Иванович, начинаем изучать.
– А вам не кажется, что дело разрастается, как снежный ком, и это очень плохо, а?
– Ничего не поделаешь, факты. А факты – упрямая вещь.
– Память у вас хорошая, – заметил Константинов, – но, несмотря на факты, мне это разрастание не по душе. Люди – не снег, «людской ком» – категория страшная, вам не кажется?
...Когда Проскурин, закончив доклад и утвердив план мероприятий, вышел, Константинов набрал номер телефона Ольги Винтер.
– Здравствуйте, чемпион, – сказал он. – Ваш ученик приветствует вас. Боюсь, что завтра опоздаю на корт: у меня «жигуль» забарахлил, ехать в «сервис» – потерять день, а хорошего мастера нет...
– У меня есть. Только он не возьмет у вас денег, если скажете, от кого пришли. Купите ему «Пшеничной», а еще лучше «Джин». Карандаш под рукой?
– Пишу.
– Парамонов Михаил Михайлович. Только по телефону не говорите, что по поводу ремонта...
– Бедный Парамонов боится, – улыбнулся Константинов.
– Их поколение – трехнутое, всего боятся.
– Вы, кстати, поговорили со своими знакомыми африканистами?
– Пока – плохо. Не хотят с вами беседовать, идеи берегут для статеек, сквалыги чертовы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– Вит! – прокричал Глэбб. – Доброе утро! Рад вас видеть, зачем вы здесь?
– Натянуть струны, – ответил Славин. – Доброе утро, Джон. Вы, кстати, играете?
– Теннис – игра аристократов, Вит, я из рабочих, мой отец был грузчиком. Я играю в бокс. Люблю драку, особенно с хорошим противником.
– Я – тоже. Можем взять перчатки, если они тут есть, и поработать на ринге. Только я думаю, перчаток нет; даже струны натянуть некому, порекомендовали найти какого-то умельца – здесь в подвале; он, говорят, может все.
– Кто это?
– Черт его знает.
– Где он?
– А бог его знает... Как я заметил, время здесь не ценят, ваши уроки не идут впрок.
– Думаете, мы умеем ценить время, Вит? Это – пропаганда. Мы чуть-чуть выше здешних тропи, а так... Ладно, когда почините ракетку, поднимайтесь наверх, выпьем кофе перед тем, как пойдете искать партнера.
– Партнера привезет Зотов.
– Кто?
– Один наш инженер.
– Я знаю многих ваших инженеров. Как вы говорите?
– Андрей Зотов.
– Нет, – покачал головой Глэбб. – Зотова не знаю. Хотя, быть может, мне он представился под другой фамилией?
ПОИСК-I
(ТРУХИН, ГРЕЧАЕВ)
Гречаев, отправленный на беседу к продавцу «минеральных вод» Цизину, куда, по данным наблюдения, каждый день, в одно и то же время, тщательно проверяясь, ходил Парамонов, несколько растерялся.
– Да, да, да, – повторил маленький потный Цизин напористо, – и не делайте невинных глаз, словно вы из «Котлонадзора» или «Вторсырья», – работника торговли научили, буквально, бдительности! Давайте в открытую: поступили сигналы? От кого? Приходько написал очередную телегу, что я переплавляю пустые бутылки в мельхиор? Или просигнализировал Дрынов? Этот должен написать, что я реализую пробки из-под «Боржоми» налево, вступив в сговор с Шарудиновым... Хотите посмотреть накладные? Обычную воду вместо «Ессентуков» я уже не продаю – повысился культурный уровень, все думают о циррозе...
– Вы напрасно меня так встречаете, – ответил Гречаев, заранее проигравший все возможные варианты своего поведения. – Я не из ОБХСС.
– А откуда? Из гинекологической клиники? Или с «Мосфильма»?
– Точно. Из второго творческого объединения, – ответил Гречаев. Он решил использовать давнее знакомство с ассистентом режиссера Хариным, школьным еще приятелем, отчисленным из Баумановского за беспробудное пьянство и тягу к публичным скандалам. (Так сформулировали на комсомольском собрании – все-таки «тяга к скандалам», а не скандал, – не хотели портить жизнь парню, смягчили.)
Настала пора удивиться Цизину – как всякий работник торговли, он испытывал особый интерес к деятелям культуры.
– Действительно? И есть подтверждающий документ?
– Вот если бы я был из ОБХСС, документ был бы... А мне зачем? Я ассистент режиссера Бобровского – слыхали?
– Толя? – Цизин пожал плечами. – Что значит – слыхал? Он у меня, буквально, каждую неделю покупает «Славяновскую». Да, я ее прячу от валового покупателя, пусть меня за это бранят, но кишечный тракт художника мне дороже похмельных страданий пьющего элемента.
Бобровский покупал у него воду два раза, обмолвился тремя фразами, но этого было достаточно – ловкие люди довольствуются фактом встречи, чтобы обернуть ее старой дружбой.
– Так вот, у нас к вам просьба...
– Пожалуйста.
– Вы бы не помогли организовать у вас съемку?
– У меня?
– Да. Интересный эпизод, сценарий, если хотите, подошлем.
– Вы и меня будете снимать?
– Будем.
– Нет, правда?
(О, честолюбие людское! Отчего оно устремляется прежде всего к кинематографу? Желание запечатлеть себя навечно?)
– Правда. Бобровский, во всяком случае, этого хочет.
– Так почему бы ему самому не приехать? Скажите, что я получу на днях «Нафтусю», это же нектар, пей – не хочу! Никакое похмелье не страшно, промывает печень и почки, буквально, как стиральным порошком.
– Вас как зовут?
– Григорий Григорьевич, Гриша.
– Да, да, верно, шеф говорил... Так вот, Григорий Григорьевич, мы бы хотели организовать здесь съемку скрытой камерой.
– Скрытой? Это как работал Гриша?
– Какой Гриша?
– Чухрай. Ставит свою бандуру и делает вид, что фотографирует птичек, а на самом деле подглядывает, как парень мнет девку...
– Именно так.
– Нет ничего проще! Просверлим дырку в двери, – он обернулся, – там у меня склад, ставьте аппарат, а я буду дурить покупателя... Только погодите, но ведь моего лица, буквально, не будет видно: кто меня узнает со спины?!
– А мы поставим две камеры. Посетители станут думать, что мы вас снимаем, а мы будем работать с двух точек.
– Так заднюю точку вы покажете в кино, а переднюю, с моим дурыльником, бросите в мусор, знаю я такие номера.
– Ну об этом вы с Бобровским сами поговорите, если мне не верите.
– Как будто я не знаю, что в наше время все решает не главный, а пятый! Мне неизвестно, какую ступеньку вы занимаете в кино, что такое ассистент и больше ли это помощника, но не надо спорить: что вы ему принесете на стол, то, буквально, и пойдет в кино. Разве у нас не так? Во-первых, начальник райпродторга меня никогда не примет, он для нас как римский папа, и с вопросом к нему нечего лезть. Надо подкрасться к секретарше! А у нее все хорошо с кишечным трактом и почки работают, как космические системы, – так что «Нафтуся» ни к чему. Но она мечтает достать колготки-сеточку, а заведующий секцией язвенник, и я оставляю ему «Славяновскую» и «Витаутас» – вот вам колготки-сеточка, вот вам наряд на тару... А что, эта тара нужна мне, да?! Она, буквально, нужна трудящимся. Ну, хорошо, ну я получу четвертак, ах, какой страшный гешефт! Цизин получил четвертак за то, что хорошо обслужил язвенников! Так они ж добрее будут, они не станут пить кровь народа во время рабочего дня, если я отоварю их «Смирновской»! Так о ком я забочусь?! О своей выгоде или общественном благе?! А ведь можно на все плевать! «Нет „Ессентуков“, жалуйтесь, мне-то что?!» И это – нравится, с таким – никаких хлопот! Э, не стоит об этом, я завожусь с пол-оборота, ничего не могу с собой поделать.
– Вам надо с кем-нибудь согласовывать нашу съемку, Григорий Григорьевич?
– Если вы хотите сорвать съемку – согласовывайте. Знаете анекдот про то, как один тип пришел к богу и попросил, чтобы у соседа Ивана, буквально, сдохла корова? Все наши магазинщики завалят подарками секретарш, только б они доложили начальству, чтобы съемка прошла у них, все ведь люди, все хотят поработать на советский экран!
– Да, но мы будем снимать днем, а у вас в обеденный перерыв особенно многолюдно...
– Ну и что? Я приглашу тетю Веру, она пенсионерка, дам ей красненькую и выброшу торговать в розлив у витрины! Потом есть еще одна воз...
Дверь за спиной Гречаева хлопнула резко. Он обернулся: на пороге стоял Парамонов, неотрывно глядя на Цизина. Тот улыбнулся и сделал рукой неуловимый, странный жест, спросив при этом:
– Что вам?
– Э... Да нет... Просто я хотел узнать, может, «Саирме» завезли?
– Зайдите, буквально, попозже, не привозили «Саирме», к пяти часам будет.
Гречаев поднял глаза на витрину: прямо перед ним стояло семь бутылок «Саирме».
– Так вот, – продолжал между тем Цизин, – не вздумайте идти в райпищеторг, начнутся интриги, вы утонете. Или уже топайте к самому главному, в районный торг, это – голова, из молодых, он сделает все, если вы скажете, что хотите снимать именно у Цизина.
– Что, тоже язвенник?
Цизин не понял:
– Почему? Совершенно здоровый молодой человек.
– Но почему он сделает для Цизина все?
– Потому что вы об этом попросите, а умные люди, буквально, не отказывают работникам искусств...
– А если в тех бутылках на витрине была обычная вода? – спросил Константинов, оторвавшись от рапорта Гречаева. – Бутафория?
Начальник группы полковник Трухин ответил:
– Может быть, бутафория. Но зачем Парамонову ехать к Цизину за «Саирме», когда – я проверил – у них в буфете продают именно эту воду?
– Что дало дальнейшее наблюдение?
– Парамонов крутился на улице семнадцать минут, то и дело смотрел на часы, потом зашел в будку автомата номер семь тысяч триста девятнадцать и позвонил по телефону с индексом двести сорок четыре, видимо, к Шаргину, Леопольду Никифоровичу...
– Видимо?
– Он закрыл спиной диск и подстраховывался пальцами, так что сотрудники не смогли зафиксировать остальные цифры... Но у Парамонова нет других знакомых на Садово-Сенной, только Шаргин.
– Первый допуск принимаю; скорее всего, действительно, звонил Шаргину, а второй – отвергаю. А что если он звонил к неустановленному вами контакту? Это допустимо?
– Это допустимо только в одном случае.
– В каком именно?
– В том случае, если Парамонов и есть тот агент, которому ЦРУ шлет радиограммы; передаточное звено в сети.
– Что было потом?
– Парамонов снова зашел к Цизину, тот налил ему стакан воды, Парамонов выпил, не уплатил денег и, даже не попрощавшись с ним, побежал на остановку, прыгнул в автобус, через семь минут был в гараже.
– И...
– И продолжал ремонт машины Ольги Винтер.
– Поработайте с Шаргиным. Вы уже выяснили, какие документы попадают к нему из спецхранений?
– Да. Попадают те самые, которыми так интересуется Лэнгли.
А Шаргин тем временем стоял на перекрестке Арбата и Смоленской, у выхода из «гастронома», нервничал. Заметив машину с дипломатическим номером, он шагнул с тротуара, приветливо помахал рукой человеку, сидевшему за рулем, тот притормозил, они поздоровались, поговорили несколько минут, причем услышать их разговор нельзя было, ибо Шаргин, опершись на дверцу, склонился к водителю.
А потом подъехал – на машине Ольги Винтер – Парамонов и запарковал «Жигули» рядом с дипломатической машиной. Когда иностранец попрощался, Шаргин сел к Парамонову; заехав на Преображенку, в дом семь, они забрали двух девушек, отправились в ресторан «Русь», а оттуда на холостяцкую квартиру Шаргина, где и провели ночь...
КОНСТАНТИНОВ
– Что касается Шаргина, то он разговаривал с Ван Зэгером, представителем «Трэйд корпорэйшн», это его партнер, – сказал Проскурин.
– Что-нибудь тревожное по этому партнеру поступало?
– Чистый торговец. По нашему мнению, он не связан со спецслужбами.
– А что за девицы были с Парамоновым и Шаргиным?
– Кочегары.
Константинов надел очки на кончик носа, посмотрел на подполковника вопрошающе.
– Кочегары, – повторил тот. – Одна кончила текстильный техникум, другая – пищевой, обе из Ростова, перебрались в Москву, в рабочей силе дефицит, хоть черта пропишут временно, и общежитие дадут, этим дали однокомнатную квартиру на двоих. День – дежурство, два – гуляют.
– С кем гуляют? – поинтересовался Константинов.
– Мы только-только их установили, Константин Иванович, начинаем изучать.
– А вам не кажется, что дело разрастается, как снежный ком, и это очень плохо, а?
– Ничего не поделаешь, факты. А факты – упрямая вещь.
– Память у вас хорошая, – заметил Константинов, – но, несмотря на факты, мне это разрастание не по душе. Люди – не снег, «людской ком» – категория страшная, вам не кажется?
...Когда Проскурин, закончив доклад и утвердив план мероприятий, вышел, Константинов набрал номер телефона Ольги Винтер.
– Здравствуйте, чемпион, – сказал он. – Ваш ученик приветствует вас. Боюсь, что завтра опоздаю на корт: у меня «жигуль» забарахлил, ехать в «сервис» – потерять день, а хорошего мастера нет...
– У меня есть. Только он не возьмет у вас денег, если скажете, от кого пришли. Купите ему «Пшеничной», а еще лучше «Джин». Карандаш под рукой?
– Пишу.
– Парамонов Михаил Михайлович. Только по телефону не говорите, что по поводу ремонта...
– Бедный Парамонов боится, – улыбнулся Константинов.
– Их поколение – трехнутое, всего боятся.
– Вы, кстати, поговорили со своими знакомыми африканистами?
– Пока – плохо. Не хотят с вами беседовать, идеи берегут для статеек, сквалыги чертовы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48