И написал нам письмо. И долго не решался отправить. Все просто и точно. А потом, видимо, Глэбб его вычислил, как и я, и убрал его. И теперь только он один, Джон Глэбб, может ткнуть пальцем в фотографию того человека, которого вербовал».
...Когда Славин остановил «фиат» возле маленького полинезийского ресторанчика – столики вынесены на берег, под широкими плетеными зонтами тень, – Пол Дик вывалился первым, сразу же покрывшись потом.
– Погодите, – сказал Славин, – обернитесь, полюбуйтесь на «мерседес», который меня пасет. И запомните номер – он уникален, такого нет в каталогах здешней автоинспекции.
– Перестаньте, Вит, – Пол Дик назвал, наконец, Славина по имени. – Нельзя же быть таким подозрительным.
– В город нас поведет голубой «форд», и не вздумайте со мною спорить, потому что ставка будет в два раза больше той, которую я выиграл утром.
– Значит, и Глэбб – оттуда ? – вздохнул Пол.
– Я вам это сказал?
– Не считайте меня старым идиотом, ладно?
КОНСТАНТИНОВ
Генерал Федоров передал папку с документами Константинову. Тот внимательно просмотрел колонки цифр и сказал задумчиво:
– У нас тоже полнейшая темнота. Ничего интересного, разве что Винтер внезапно собралась поехать на неделю в Пицунду...
– Очередной отпуск?
– Нет. За свой счет.
– Это у них в институте практикуется?
– Выясним.
– Можно сразу?
– Если разрешите позвонить к Проскурину.
– Мне можно? – улыбнулся Петр Георгиевич. – Или он выполняет приказы лишь непосредственного руководителя?
Через десять минут Проскурин сообщил, что старшим научным сотрудникам часто дают отпуска за свой счет в том институте, где работает Винтер. Сообщил он также, что Шаргин вылетел сегодня в Одессу, но не на отдых, а по командировке объединения, чтобы на месте проверить, как идет загрузка судов, уходящих в Нагонию.
– Ну что ж, – сказал Федоров. – Давайте подводить итоги. Первое: Парамонов отпал, он – чист.
– Я бы назвал его номером «два», Петр Георгиевич. Номером «один» я все же обозначил бы Ивана Белого, этого самого Айвена Белью. Новороссийское управление опросило моряков – в декабре на Луисбург ходили чаще всего из Новороссийска, – пояснил Константинов, – двое из опрошенных были в «макдоналдсе» в декабре и помнят Белью – он пел им «Рушничок» и «Полюшко-поле». Он спрашивал, можно ли подплыть к их пароходу и влезть по штормтрапу, а там, говорил, «все трын-трава, пусть судят и сажают»...
– Сколько ему было лет во время войны?
– Восемнадцать. Ушел с немцами. Славин сообщает – «крещеный».
– Значит, агент работает в Москве – все наши надежды на провокацию, на передачи в пустоту отметаются окончательно?
– Увы.
– Шаргин или Винтер?
– Все остальные как-то не укладываются в схему подозрения.
– А сколько остальных ?
– Все, кто связан с узлом Нагонии. Шесть человек.
– И вы хотите просить санкцию на их проверку?
– У меня нет оснований просить такого рода санкцию. Вы первый меня не поймете.
– Какое прекрасное змейство заложено в формулировке – «нас не поймут», а?
– Тем не менее, я просил бы вас санкционировать работу по Винтер и Шаргину. По поводу Зотова наш Славин должен сегодня прислать телеграмму, я буду ждать, думаю, к полуночи подойдет.
– Ждите дома.
– Я совмещу ожидание с работой, Петр Георгиевич. Мне подобрали кое-какие материалы по скандалу с Глэббом – это, мне сдается, тот кончик, который можно ухватить, а потом за него дернуть.
– Хорошо. До часу я спать не буду, звоните, если что важное.
– К Шаргину вылетит Гмыря, пусть он его поглядит на месте. А я, пожалуй, послезавтра – если согласитесь – вылечу в Пицунду, к Винтер.
– В Пицунду, говорите? – Петр Георгиевич нахмурился, мгновение сидел в неподвижности, потом взял одну из папок, аккуратно уложенных на столе, просмотрел бумаги, достал одну из них, протянул Константинову: – Хорошо, что вспомнил.
В документе сообщалось, что пресс-атташе американского посольства Лунс, установленный контрразведкой работник ЦРУ, вылетает в Пицунду – в тот же день и тем же рейсом, что и Ольга Винтер.
– Ну что ж, – сказал Константинов, возвращая документ, – по-моему, теперь все ясно. Гмыря мог бы меня поблагодарить за хороший вояж в Одессу, покупался б и загорел, делать там ему нечего.
– Нет, не согласен.
– Думаете, стоит поглядеть?
– Конечно. И с пресс-атташе пошлите кого-нибудь. Но отчего Лунс и Винтер в одном самолете? Не берегут агента – если она их агент? Или совпадение?
Билет на имя Ольги Винтер был действительно куплен на тот же рейс, которым летел Лунс. Однако в самолете ее не было, билет никто не сдавал, и в Пицунде она не появилась – ни на следующий день, ни позже. А дома телефон ее не отвечал, несмотря на то что звонили к ней через каждые два часа.
Константинов спросил Проскурина:
– На работу к ней ездили?
– Мы не хотели тревожить лишними вопросами. Она ведь общительна, со всеми поддерживает хорошие отношения, может до нее дойти, что интересуются...
– А у отца?
– Там ее нет. – Проскурин хмыкнул. – Сотрудники сказали, что «физического наличия не зафиксировано».
– У нее в доме посмотрели, поспрашивали?
– Никто ничего не знает, квартира заперта.
– Словом, Винтер вы потеряли?
– Да. Можно сказать и так.
– А как скажете иначе?
– В общем-то, иначе не скажешь.
– Сориентируйте ваших людей на самый тщательный поиск Винтер. Вы правы – тревожить излишним интересом ее не стоит; а вот найти – следует непременно и очень быстро. Давайте пройдемся по всем ее связям; вы говорили, что в «сумме признаков» Винтер особо выделяется ее общительность... Кому из ее наиболее близких знакомых, старых знакомых, можно верить?
– В каком смысле?
– Хорошо спросили, – удовлетворенно заметил Константинов. – Верить мы обязаны всем. Я имел в виду одно лишь: кто никому не скажет и слова о беседе с нами?
– Доктор Раиса Исмаиловна Низяметова, это ее самая близкая приятельница, но у нее нет телефона и на работу она не выходит, бюллетенит, мы уже справлялись.
– Пусть с ней поговорят ваши люди. Аккуратно и очень тактично.
ПОИСК-III
...Почерк у Константинова был четкий и быстрый. Он, однако, предпочитал – особенно в последние годы – не писать, а сразу же печатать на портативной машинке, ибо слово напечатанное резко отличается от слова написанного. Более того, когда Константинов подготовил свою диссертацию к изданию (тема была открытой – «Политические маневры гитлеровской Германии накануне мятежа Франко»), он, к вящему своему удивлению, заметил, что страница, напечатанная на машинке, невероятно отличается от набранной в типографии – словно бы два совершенно разных текста. Он тогда подумал, что мера ответственности человека за мысль – а высшее выявление мысли это строка, набранная в типографии, – в значительной степени зависит от того, на какой бумаге и каким шрифтом набрано: куда ни крути, форма – это уже содержание. Он тогда вспомнил друга своего отца; шрифт и бумага – если были хороши – вызывали у того восторг, казавшийся поначалу Константинову несколько даже наигранным; потом лишь, с годами, он понял, что старик обладал, видимо, особо развитым чувством прекрасного.
...Константинов попросил секретаря ни с кем его не соединять и никого не пускать в кабинет, если, конечно, не будет чего-либо экстренного у Панова из отдела дешифровки, у Трухина (тот искал Винтер) и если принесут телеграмму от Славина (вчерашняя ничего развернутого не дала, он сообщал, что приступает к выяснению версии «Зотов», и повторно просил как можно скорее прислать материалы на Глэбба).
Работая со Славиным десять лет, Константинов понимал, что тот торопит неспроста. На его месте он, Константинов, поступил бы так же: после того как Глэбб убрал единственного свидетеля и никто теперь агента ЦРУ в Москве опознать не может, следует предпринять главный удар – понудить самого Глэбба открыть имя предателя. Такого рода вероятие стало варьироваться после того лишь, как Славин уцепился за фразу Пола Дика по поводу «гонконгской мафии» и как Глэбб – неестественно оживленно – постарался эту фразу засыпать десятком своих.
Константинов работал допоздна; пять папок с документами и разрозненными газетными вырезками он просмотрел особенно тщательно, вынимая из текста фамилии, клички, даты.
Картина представилась ему следующая:
«В Гонконгском авиапорту 12 декабря 1966 года офицер таможенной службы Бэнш потребовал провести повторный осмотр багажа м-ра Лао, чиновника банковской корпорации «Лим лимитед», и мисс Кармен Фернандес, следовавших рейсом на Сан-Франциско.
Провожавший м-ра Лао и мисс Фернандес вице-президент филиала ЮСИА в Гонконге м-р Д. Г. Глэбб предложил офицеру таможни Бэншу отменить свой приказ, поскольку, как сказал Глэбб, «м-р Лао является его верным другом, человеком, которому в Штатах безгранично верят, а мисс Фернандес к тому же работник наблюдательного совета американской ювелирной фирмы «Кук и сыновья».
Бэнш ответил в том смысле, что он никак не ставит под сомнение веру м-ра Глэбба в м-ра Лао и мисс Фернандес, но не может отменить своего приказа, ибо это поставит его в неловкое положение перед подчиненными.
Далее Бэнш был приглашен Глэббом в служебную комнату, где вице-президент ЮСИА представился офицеру таможни как резидент ЦРУ. Впрочем, назавтра Бэнш отказался повторить это свое утверждение под присягой, хотя во время скандала, разыгравшегося пять минут спустя, он говорил об этом вслух и репортер «Кроникл» Дональд Ги записал все последующие события на диктофон: именно на основании этой записи он и опубликовал свой сенсационный материал.
Несмотря на сопротивление, чемодан был вскрыт; во втором дне был обнаружен героин, оцененный в три миллиона долларов, – невиданная по тем временам контрабанда.
Через десять минут после обыска в аэропорт прибыл адвокат м-ра Лао м-р До Цзыли, который заявил, что чемодан, вскрытый таможенными властями, не принадлежит м-ру Лао.
Один из трех секретарей м-ра Лао, двадцатисемилетний м-р Жуи признал, что чемодан является его собственностью. Каких-либо иных показаний он не дал и был тут же арестован.
Когда м-ра Жуи повели в наручниках к полицейскому автомобилю, корреспондент «Кроникл» м-р Дональд Ги слышал, как второй секретарь м-ра Лао сказал арестованному: «Завтра вы будете освобождены под залог, если поведете себя так, как должно».
Однако по дороге в тюрьму полицейская машина была изрешечена пулями и м-р Жуи был доставлен в тюремный госпиталь мертвым.
После опубликования статьи в «Кроникл» и «Истерн ревю» репортер Дональд Ги был обвинен в диффамации и клевете, ибо, согласно официальному заявлению американского консула, м-р Глэбб во время скандала находился на открытии выставки иракской керамики. М-р Бэнш отказался подтвердить присутствие м-ра Глэбба во время скандала.
Тогда м-р Ги передал суду пленку с записью голосов, среди которых – по заключению экспертизы – был четко слышен голос Глэбба. Более того, Дональд Ги предоставил три фотографии женщин, разыскиваемых «Интерполом» по обвинению в принадлежности к «героиновому бизнесу», – одна из них была как две капли воды похожа на мисс Кармен Фернандес; впрочем, по спискам «Интерпола» она проходила под именами: Мария, Росита Лопес, Пилар и Кармен Гарсия.
После этого м-р Глэбб исчез из Гонконга, не представ в качестве истца в суде первой инстанции; исчезла и мисс Фернандес.
Дональд Ги был отозван из Гонконга и отправлен в Таиланд. Там на него было совершено нападение террористов. После семимесячного лечения в госпитале он вернулся в Нью-Йорк, но газета отказалась восстановить с ним контракт. Дональд Ги обвинил ЦРУ в том, что нападение на него было инспирировано их людьми. Суд присяжных не принял к слушанию дело м-ра Ги, поскольку он не смог подтвердить свое обвинение документами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
...Когда Славин остановил «фиат» возле маленького полинезийского ресторанчика – столики вынесены на берег, под широкими плетеными зонтами тень, – Пол Дик вывалился первым, сразу же покрывшись потом.
– Погодите, – сказал Славин, – обернитесь, полюбуйтесь на «мерседес», который меня пасет. И запомните номер – он уникален, такого нет в каталогах здешней автоинспекции.
– Перестаньте, Вит, – Пол Дик назвал, наконец, Славина по имени. – Нельзя же быть таким подозрительным.
– В город нас поведет голубой «форд», и не вздумайте со мною спорить, потому что ставка будет в два раза больше той, которую я выиграл утром.
– Значит, и Глэбб – оттуда ? – вздохнул Пол.
– Я вам это сказал?
– Не считайте меня старым идиотом, ладно?
КОНСТАНТИНОВ
Генерал Федоров передал папку с документами Константинову. Тот внимательно просмотрел колонки цифр и сказал задумчиво:
– У нас тоже полнейшая темнота. Ничего интересного, разве что Винтер внезапно собралась поехать на неделю в Пицунду...
– Очередной отпуск?
– Нет. За свой счет.
– Это у них в институте практикуется?
– Выясним.
– Можно сразу?
– Если разрешите позвонить к Проскурину.
– Мне можно? – улыбнулся Петр Георгиевич. – Или он выполняет приказы лишь непосредственного руководителя?
Через десять минут Проскурин сообщил, что старшим научным сотрудникам часто дают отпуска за свой счет в том институте, где работает Винтер. Сообщил он также, что Шаргин вылетел сегодня в Одессу, но не на отдых, а по командировке объединения, чтобы на месте проверить, как идет загрузка судов, уходящих в Нагонию.
– Ну что ж, – сказал Федоров. – Давайте подводить итоги. Первое: Парамонов отпал, он – чист.
– Я бы назвал его номером «два», Петр Георгиевич. Номером «один» я все же обозначил бы Ивана Белого, этого самого Айвена Белью. Новороссийское управление опросило моряков – в декабре на Луисбург ходили чаще всего из Новороссийска, – пояснил Константинов, – двое из опрошенных были в «макдоналдсе» в декабре и помнят Белью – он пел им «Рушничок» и «Полюшко-поле». Он спрашивал, можно ли подплыть к их пароходу и влезть по штормтрапу, а там, говорил, «все трын-трава, пусть судят и сажают»...
– Сколько ему было лет во время войны?
– Восемнадцать. Ушел с немцами. Славин сообщает – «крещеный».
– Значит, агент работает в Москве – все наши надежды на провокацию, на передачи в пустоту отметаются окончательно?
– Увы.
– Шаргин или Винтер?
– Все остальные как-то не укладываются в схему подозрения.
– А сколько остальных ?
– Все, кто связан с узлом Нагонии. Шесть человек.
– И вы хотите просить санкцию на их проверку?
– У меня нет оснований просить такого рода санкцию. Вы первый меня не поймете.
– Какое прекрасное змейство заложено в формулировке – «нас не поймут», а?
– Тем не менее, я просил бы вас санкционировать работу по Винтер и Шаргину. По поводу Зотова наш Славин должен сегодня прислать телеграмму, я буду ждать, думаю, к полуночи подойдет.
– Ждите дома.
– Я совмещу ожидание с работой, Петр Георгиевич. Мне подобрали кое-какие материалы по скандалу с Глэббом – это, мне сдается, тот кончик, который можно ухватить, а потом за него дернуть.
– Хорошо. До часу я спать не буду, звоните, если что важное.
– К Шаргину вылетит Гмыря, пусть он его поглядит на месте. А я, пожалуй, послезавтра – если согласитесь – вылечу в Пицунду, к Винтер.
– В Пицунду, говорите? – Петр Георгиевич нахмурился, мгновение сидел в неподвижности, потом взял одну из папок, аккуратно уложенных на столе, просмотрел бумаги, достал одну из них, протянул Константинову: – Хорошо, что вспомнил.
В документе сообщалось, что пресс-атташе американского посольства Лунс, установленный контрразведкой работник ЦРУ, вылетает в Пицунду – в тот же день и тем же рейсом, что и Ольга Винтер.
– Ну что ж, – сказал Константинов, возвращая документ, – по-моему, теперь все ясно. Гмыря мог бы меня поблагодарить за хороший вояж в Одессу, покупался б и загорел, делать там ему нечего.
– Нет, не согласен.
– Думаете, стоит поглядеть?
– Конечно. И с пресс-атташе пошлите кого-нибудь. Но отчего Лунс и Винтер в одном самолете? Не берегут агента – если она их агент? Или совпадение?
Билет на имя Ольги Винтер был действительно куплен на тот же рейс, которым летел Лунс. Однако в самолете ее не было, билет никто не сдавал, и в Пицунде она не появилась – ни на следующий день, ни позже. А дома телефон ее не отвечал, несмотря на то что звонили к ней через каждые два часа.
Константинов спросил Проскурина:
– На работу к ней ездили?
– Мы не хотели тревожить лишними вопросами. Она ведь общительна, со всеми поддерживает хорошие отношения, может до нее дойти, что интересуются...
– А у отца?
– Там ее нет. – Проскурин хмыкнул. – Сотрудники сказали, что «физического наличия не зафиксировано».
– У нее в доме посмотрели, поспрашивали?
– Никто ничего не знает, квартира заперта.
– Словом, Винтер вы потеряли?
– Да. Можно сказать и так.
– А как скажете иначе?
– В общем-то, иначе не скажешь.
– Сориентируйте ваших людей на самый тщательный поиск Винтер. Вы правы – тревожить излишним интересом ее не стоит; а вот найти – следует непременно и очень быстро. Давайте пройдемся по всем ее связям; вы говорили, что в «сумме признаков» Винтер особо выделяется ее общительность... Кому из ее наиболее близких знакомых, старых знакомых, можно верить?
– В каком смысле?
– Хорошо спросили, – удовлетворенно заметил Константинов. – Верить мы обязаны всем. Я имел в виду одно лишь: кто никому не скажет и слова о беседе с нами?
– Доктор Раиса Исмаиловна Низяметова, это ее самая близкая приятельница, но у нее нет телефона и на работу она не выходит, бюллетенит, мы уже справлялись.
– Пусть с ней поговорят ваши люди. Аккуратно и очень тактично.
ПОИСК-III
...Почерк у Константинова был четкий и быстрый. Он, однако, предпочитал – особенно в последние годы – не писать, а сразу же печатать на портативной машинке, ибо слово напечатанное резко отличается от слова написанного. Более того, когда Константинов подготовил свою диссертацию к изданию (тема была открытой – «Политические маневры гитлеровской Германии накануне мятежа Франко»), он, к вящему своему удивлению, заметил, что страница, напечатанная на машинке, невероятно отличается от набранной в типографии – словно бы два совершенно разных текста. Он тогда подумал, что мера ответственности человека за мысль – а высшее выявление мысли это строка, набранная в типографии, – в значительной степени зависит от того, на какой бумаге и каким шрифтом набрано: куда ни крути, форма – это уже содержание. Он тогда вспомнил друга своего отца; шрифт и бумага – если были хороши – вызывали у того восторг, казавшийся поначалу Константинову несколько даже наигранным; потом лишь, с годами, он понял, что старик обладал, видимо, особо развитым чувством прекрасного.
...Константинов попросил секретаря ни с кем его не соединять и никого не пускать в кабинет, если, конечно, не будет чего-либо экстренного у Панова из отдела дешифровки, у Трухина (тот искал Винтер) и если принесут телеграмму от Славина (вчерашняя ничего развернутого не дала, он сообщал, что приступает к выяснению версии «Зотов», и повторно просил как можно скорее прислать материалы на Глэбба).
Работая со Славиным десять лет, Константинов понимал, что тот торопит неспроста. На его месте он, Константинов, поступил бы так же: после того как Глэбб убрал единственного свидетеля и никто теперь агента ЦРУ в Москве опознать не может, следует предпринять главный удар – понудить самого Глэбба открыть имя предателя. Такого рода вероятие стало варьироваться после того лишь, как Славин уцепился за фразу Пола Дика по поводу «гонконгской мафии» и как Глэбб – неестественно оживленно – постарался эту фразу засыпать десятком своих.
Константинов работал допоздна; пять папок с документами и разрозненными газетными вырезками он просмотрел особенно тщательно, вынимая из текста фамилии, клички, даты.
Картина представилась ему следующая:
«В Гонконгском авиапорту 12 декабря 1966 года офицер таможенной службы Бэнш потребовал провести повторный осмотр багажа м-ра Лао, чиновника банковской корпорации «Лим лимитед», и мисс Кармен Фернандес, следовавших рейсом на Сан-Франциско.
Провожавший м-ра Лао и мисс Фернандес вице-президент филиала ЮСИА в Гонконге м-р Д. Г. Глэбб предложил офицеру таможни Бэншу отменить свой приказ, поскольку, как сказал Глэбб, «м-р Лао является его верным другом, человеком, которому в Штатах безгранично верят, а мисс Фернандес к тому же работник наблюдательного совета американской ювелирной фирмы «Кук и сыновья».
Бэнш ответил в том смысле, что он никак не ставит под сомнение веру м-ра Глэбба в м-ра Лао и мисс Фернандес, но не может отменить своего приказа, ибо это поставит его в неловкое положение перед подчиненными.
Далее Бэнш был приглашен Глэббом в служебную комнату, где вице-президент ЮСИА представился офицеру таможни как резидент ЦРУ. Впрочем, назавтра Бэнш отказался повторить это свое утверждение под присягой, хотя во время скандала, разыгравшегося пять минут спустя, он говорил об этом вслух и репортер «Кроникл» Дональд Ги записал все последующие события на диктофон: именно на основании этой записи он и опубликовал свой сенсационный материал.
Несмотря на сопротивление, чемодан был вскрыт; во втором дне был обнаружен героин, оцененный в три миллиона долларов, – невиданная по тем временам контрабанда.
Через десять минут после обыска в аэропорт прибыл адвокат м-ра Лао м-р До Цзыли, который заявил, что чемодан, вскрытый таможенными властями, не принадлежит м-ру Лао.
Один из трех секретарей м-ра Лао, двадцатисемилетний м-р Жуи признал, что чемодан является его собственностью. Каких-либо иных показаний он не дал и был тут же арестован.
Когда м-ра Жуи повели в наручниках к полицейскому автомобилю, корреспондент «Кроникл» м-р Дональд Ги слышал, как второй секретарь м-ра Лао сказал арестованному: «Завтра вы будете освобождены под залог, если поведете себя так, как должно».
Однако по дороге в тюрьму полицейская машина была изрешечена пулями и м-р Жуи был доставлен в тюремный госпиталь мертвым.
После опубликования статьи в «Кроникл» и «Истерн ревю» репортер Дональд Ги был обвинен в диффамации и клевете, ибо, согласно официальному заявлению американского консула, м-р Глэбб во время скандала находился на открытии выставки иракской керамики. М-р Бэнш отказался подтвердить присутствие м-ра Глэбба во время скандала.
Тогда м-р Ги передал суду пленку с записью голосов, среди которых – по заключению экспертизы – был четко слышен голос Глэбба. Более того, Дональд Ги предоставил три фотографии женщин, разыскиваемых «Интерполом» по обвинению в принадлежности к «героиновому бизнесу», – одна из них была как две капли воды похожа на мисс Кармен Фернандес; впрочем, по спискам «Интерпола» она проходила под именами: Мария, Росита Лопес, Пилар и Кармен Гарсия.
После этого м-р Глэбб исчез из Гонконга, не представ в качестве истца в суде первой инстанции; исчезла и мисс Фернандес.
Дональд Ги был отозван из Гонконга и отправлен в Таиланд. Там на него было совершено нападение террористов. После семимесячного лечения в госпитале он вернулся в Нью-Йорк, но газета отказалась восстановить с ним контракт. Дональд Ги обвинил ЦРУ в том, что нападение на него было инспирировано их людьми. Суд присяжных не принял к слушанию дело м-ра Ги, поскольку он не смог подтвердить свое обвинение документами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48