А теперь слушай. Ты сейчас же прекратишь эту связь и до конца сессии будешь настоящим монахом. Понятно?
- Понятно.
Я вышел из кабинета, хлопнув дверью - единственное, что я мог себе позволить и что он вынужден был проглотить. Но у себя в кабинете, в губернаторских апартаментах, когда я вытащил из тайника под письменным столом бутылку виски, мне пришло в голову, что на этот раз я вовсе не дрожал перед Сильвестром, как раньше.
Тем не менее рыжеволосую я бросил.
* * *
В один из июльских четвергов ровно в полдень сессия в полном мире и согласии завершила свою работу. В заключение я спел, законодатели пускали бумажные самолетики, а потом состоялся пикник. И там, после того как мы сытно поели и попили из бумажных стаканов, я услышал, как один из законодателей сказал другому:
- Счастливчик этот Томми! Что за жизнь! Никаких волнений.
- Да, старина, только пенки снимать, ни одной заботы.
Что за жизнь!
Господи, подумал я, что понимают эти люди?
Сразу после пикника в отеле при Капитолии еще часа два творилось черт-те что, а потом часам к девяти Батон-Руж стал похож на город, из которого только что ушла армия. Я чувствовал себя как... Как кто? Как человек, который очутился в большой комнате, где только что выключили радио. Когда выключают радио, слышен треск, потом он исчезает, и ничего не остается. И человек один в пустом мире.
РОБЕРТ ЯНСИ
Итак, попытка была предпринята, но чего я добился? Придется попробовать еще раз. Если нельзя занять позицию с первой атаки, значит, надо начать вторую под другим углом захода. Предстояло определить этот угол.
Я сообразил, что в течение дня в Капитолии она обязательно должна спуститься в кафе. Поэтому я решил через каждые двадцать пять минут подходить к стеклянным дверям кафе, проверять, не там ли она. На девятый раз, в час тридцать шесть, я увидел ее за столиком вместе с женой Хадсона. Она сидела спиной к дверям, но я сразу ее узнал по волосам, форме головы и плечам. Я вошел в кафе и, притворяясь, будто не вижу ее, сел за столиком напротив, а потом, когда она подняла глаза, сделал вид, что страшно удивлен и доволен.
- Добрый день, полковник. - Голос ее был ровным, а улыбка безразличной. - Как поживаете?
- Подсаживайтесь к нам, полковник, - предложила миссис Хадсон.
Ада промолчала.
- Спасибо, - поблагодарил я, - если, конечно, я вам не помешаю.
- Ни в коем случае, - заверила миссис Хадсон.
Ада опять промолчала, чуть улыбнувшись, как будто ее мысли были где-то далеко-далеко. Я сел.
- Итак, - сказал я, - сессия позади.
- Да, - сказала она.
- Вы, дамы, наверное, были очень заняты?
- Но это приятная работа, - с энтузиазмом откликнулась миссис Хадсон.
Мы еще поговорили. Я не уходил. "Пересижу", - решил я.
Первой поднялась миссис Хадсон.
- О, я опаздываю! - воскликнула она. - В два пятнадцать я должна быть в парикмахерской, а сейчас уже два. Придется бежать, извините меня.
Она ушла. И тут Ада сказала:
- Я тоже должна идти. У меня встреча. - Должны? - спросил я.
- Да. - Она пристально взглянула на меня, но чуть улыбнулась. - Должна. Спасибо за кофе, полковник. - В ее голосе опять послышалось равнодушие. Загорелся красный свет.
Но я с самого начала знал, что победа будет нелегкой. Да я и не хотел, чтобы было легко. Но, господи, еще больше я не хотел, чтобы дело это не двигалось с места. Пусть чуть-чуть, но вперед. А у меня ничего не получалось.
Удача во многом зависит от тебя самого. Нет, не обязательно поставить себе целью ее тотчас добиться. Надо лишь привести в движение определенные силы, и тогда события, по всей вероятности, начнут работать на тебя. По всей вероятности. Бьешь кием по шару, он начинает прыгать, задевает другой шар, и тот, глядишь, оказывается в лузе. Вот и в футболе так же. Гоняют, гоняют мяч, и вдруг удар, и мяч в воротах. Или ведешь заградительный огонь, не имея и понятия о расположении противника, и, тем не менее, выведешь из строя несколько вражеских огневых точек. Вот и в жизни удача приходит, когда ее не ждешь. Я верю, что все, и хорошее и плохое, во многом зависит от себя.
Во многом, но не целиком. Ни в коем случае. Существует какая-то граница, но где она проходит, никто не может сообразить. Существует, и все.
Итак, я должен продолжать. Не обязательно выдумывать что-то необыкновенное, просто надо действовать по-другому. Но шли дни и недели, а я все не мог ничего придумать.
ТОММИ ДАЛЛАС
Спустя неделю после окончания сессии от нее не осталось и следа, и жизнь в Капитолии замерла. Все мои обязанности состояли в приходе на службу в девять, пожимании рук тех, кого Сильвестр вводил ко мне здороваться, исполнении тех песен, которые он советовал мне петь, и в возвращении в четыре тридцать домой, где я иногда встречал Аду.
Однажды вечером я сидел в гостиной и слушал разговор Ады по телефону. Она смеялась тем высоким, взлетающим вверх и там обрывающимся смехом, каким обычно смеется женщина в разговоре с другой женщиной.
- Да, - говорила она. - А что я могла сделать? Что еще я могла сделать?
Она была в платье из серебристого шелка. Руки ее были обнажены и ослепительно белели на фоне платья, длинные золотистые волосы распущены по плечам, и выглядела она на миллион долларов.
И не меньше она, вероятно, тратила на себя. И на свои туалеты. Господи, сколько она потратила на свои туалеты! Как вспомню эти счета и чеки! Этих денег мне хватило бы на виски на весь остаток жизни или по крайней мере на ближайшие два года.
Она опять рассмеялась.
- До свидания, дорогая, - сказала она и подошла ко мне, все еще улыбаясь, с румянцем на лице.
- Идешь куда-нибудь, куколка? - спросил я.
Улыбка изменилась, стала какой-то манерной, усталой, но тем не менее дружелюбной.
- На чай, - ответила она. - В "Розали".
- Ты чудесно выглядишь. Все будут тебе завидовать.
Продолжая улыбаться, она явно думала о чем-то другом, когда я сказал:
- Ты настоящая королева, малышка. Ты моя королева.
Она похлопала меня по плечу.
- Мне пора. Не перетруди себя, милый.
Что она хотела, черт побери, этим сказать? Неужели она узнала обо мне и той брюнетке из управления общественных работ?
Если узнала, дела мои совсем плохи. Мы уж бог знает сколько времени не были близки, а я все не терял надежды на ее благосклонность.
Глядя ей вслед, на ее переливающееся серебром платье, я думал: "Все равно она лучше всех. Я готов на адовы муки, только бы быть с ней. Не моя вина, что я связался с этой брюнеткой".
Она создавала вокруг себя напряженную атмосферу, и я не понимал почему. Отчасти это было вызвано тем, что она все еще не могла забыть случившегося с Марианн Ленуар. А вторая причина гнездилась в чем-то еще, но в чем, я не знал.
В другой раз, когда я вернулся домой, ее не было, и я вспомнил, что она приглашена на бридж. Вечером, когда за окном уже совсем стемнело и похолодало, потому что пошел дождь - он мягко стучал по стеклу, предвещая, что будет идти всю ночь, - я услышал, как хлопнула большая парадная дверь, а потом ее шаги по покрытому ковром полу. Даже пушистый ковер не заглушал ее шагов - будто дьявол идет за твоей душой. Она вошла в комнату. Ее бледно-лиловое платье было все забрызгано дождем, капли мерцали даже на волосах и лице. Губы ее были крепко сжаты, она выглядела расстроенной.
- Попала под дождь, дорогуша?
Она кивнула, взглянув на меня, но тотчас же отвела глаза.
- Да, по дороге от гаража.
Что ее мучило? Я думал, что теперь-то она будет довольна. Оказывается, нет. Напряжение росло и росло. Брюнетка была тут ни при чем. Наплевать ей на брюнетку, если она и знает. Дело в чем-то еще.
- Хорошо было? - предпринял я еще одну попытку.
- Неплохо.
Голос ее звучал равнодушно.
- Что случилось, дорогуша? Устала немножко?
- Устала? - Полное безразличие. - Нет. Не устала.
Я встал, прошел по комнате и вернулся с двумя стаканами. Она взяла один, кивнула в знак благодарности и отпила немного. Потом отпила еще, и по ее лицу я понял, что она вот-вот заговорит. Не со мной, потому что я - это я, а просто потому, что ей нужно было высказаться, а я рядом. Глядя поверх стакана куда-то вдаль, она сказала:
- Это не в счет. Совсем не в счет.
- О чем ты говоришь?
- Здесь все в порядке, потому что это Батон-Руж, а не Новый Орлеан. Вот и не в счет.
- Черт побери, малышка, но это же столица Луизианы. Что же тут не в счет?
- Ты сам знаешь что.
Я посмотрел на нее, на стиснутые губы, на серые, глубоко посаженные глаза с их напряженным взглядом.
- Поезжай тогда в Новый Орлеан. Отправляйся туда и заставь их считаться с тобой.
Она ничего не сказала.
- Ты же можешь это сделать. Ведь ты жена губернатора.
- Да. - Взгляд ее изменился, губы раскрылись. - Да, могу. - Как будто она только что это поняла. - Наверное, могу.
* * *
- Устроить? Конечно, это можно устроить, - сказал Сильвестр.
Спустя два дня мы все были у него в кабинете. Жара, казалось, ничуть не влияла на него: такой же отутюженный темной шелковистой ткани костюм, словно он сидит под стеклянным колпаком.
- Все можно устроить. Можно, разумеется, устроить и прием в клубе "Орлеан".
- Я хочу спросить, можем ли мы сделать так, чтобы все прошло гладко? И получилось?
Я еще никогда не слышал, чтобы она о чем-то просила: еще минута, и она будет молить. Она не сводила с Сильвестра жадного взора широко открытых глаз.
Он посмотрел на нее сверху вниз с улыбкой всезнающего человека.
- Кто знает? Разве предусмотришь все последствия, моя дорогая?
Она кивнула, не спуская с него жадного взгляда.
- Я решусь на это. Я готова. - Она вздернула голову. - Какое время вы предлагаете?
- Пожалуй, конец ноября.
Лето перешло в осень, да и осень уже кончалась. Университет Луизианы одержал победу над Райсом и Алабамой, и мы неплохо по этому поводу повеселились, но Ада мечтала только о поездке в Новый Орлеан, и ни о чем другом. Наконец, дня за два до Дня благодарения, мы очутились в белом доме на Сент-Чарлз-авеню, который она сняла для нас почти до лета, чтобы провести там великий пост и побивать на белом карнавале. В День благодарения мы поехали на бега и сидели в своей ложе все восемь заездов. То и дело мелькали магниевые вспышки, нам отвели целую страницу в одной из газет. Но Ада снова бесновалась, потому что в светской хронике про нас не было ни строки.
После праздника я вернулся в Батон-Руж, а она осталась в Новом Орлеане. По-видимому, у нее было там очень много дел.
СТИВ ДЖЕКСОН
По окончании сессии я вернулся в Новый Орлеан. Теперь я был в восьмидесяти двух милях от нее, достаточно далеко для того, чтобы не обманывать себя, уверяя, что она мне совершенно безразлична. В Батон-Руже растаял тот лед, в который я погрузил себя. Я вынужден был снова признать, что она существует.
Я много работал и опять начал приходить в то состояние, когда все, кроме работы, меня мало волновало. Земной шар вращался, лето сменилось осенью, и только в Новом Орлеане эта перемена прошла незаметно. Октябрь оказался всего на несколько градусов прохладней июля, и ноябрь почти таким же.
* * *
Я проснулся оттого, что солнце мне било прямо в лицо. Я сел и посмотрел на двор, где солнечные лучи самыми немыслимыми узорами позолотили старинные, все в трещинах, серые камни. Я встал и допивал вторую чашку кофе, с любопытством просматривая воскресную газету, когда зазвонил телефон. Я поднял трубку.
- Слушаю!
- Привет, Стив!
Чей это голос? И не успел я подумать, как уже знал ответ. У меня засосало под ложечкой, руки похолодели, минуту я помедлил, желая удостовериться, что у меня не пропал голос.
- Здравствуй, Ада!
Секунд семь-восемь трубка молчала.
- Стив! - Голос ее был напряженным, отчего мне почему-то стало приятно. - Как поживаешь? - Напряженность усиливалась банальностью, и мне стало еще легче.
Она предложила встретиться, я согласился, в ту же секунду сдав те позиции, которые так тщательно отстаивал в течение двух лет.
* * *
Дом был далеко, на Сент-Чарлз-авеню, за Тьюлейнским университетом и колледжем Софи Ньюкомб, но когда я добрался до него, то ошибиться было невозможно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
- Понятно.
Я вышел из кабинета, хлопнув дверью - единственное, что я мог себе позволить и что он вынужден был проглотить. Но у себя в кабинете, в губернаторских апартаментах, когда я вытащил из тайника под письменным столом бутылку виски, мне пришло в голову, что на этот раз я вовсе не дрожал перед Сильвестром, как раньше.
Тем не менее рыжеволосую я бросил.
* * *
В один из июльских четвергов ровно в полдень сессия в полном мире и согласии завершила свою работу. В заключение я спел, законодатели пускали бумажные самолетики, а потом состоялся пикник. И там, после того как мы сытно поели и попили из бумажных стаканов, я услышал, как один из законодателей сказал другому:
- Счастливчик этот Томми! Что за жизнь! Никаких волнений.
- Да, старина, только пенки снимать, ни одной заботы.
Что за жизнь!
Господи, подумал я, что понимают эти люди?
Сразу после пикника в отеле при Капитолии еще часа два творилось черт-те что, а потом часам к девяти Батон-Руж стал похож на город, из которого только что ушла армия. Я чувствовал себя как... Как кто? Как человек, который очутился в большой комнате, где только что выключили радио. Когда выключают радио, слышен треск, потом он исчезает, и ничего не остается. И человек один в пустом мире.
РОБЕРТ ЯНСИ
Итак, попытка была предпринята, но чего я добился? Придется попробовать еще раз. Если нельзя занять позицию с первой атаки, значит, надо начать вторую под другим углом захода. Предстояло определить этот угол.
Я сообразил, что в течение дня в Капитолии она обязательно должна спуститься в кафе. Поэтому я решил через каждые двадцать пять минут подходить к стеклянным дверям кафе, проверять, не там ли она. На девятый раз, в час тридцать шесть, я увидел ее за столиком вместе с женой Хадсона. Она сидела спиной к дверям, но я сразу ее узнал по волосам, форме головы и плечам. Я вошел в кафе и, притворяясь, будто не вижу ее, сел за столиком напротив, а потом, когда она подняла глаза, сделал вид, что страшно удивлен и доволен.
- Добрый день, полковник. - Голос ее был ровным, а улыбка безразличной. - Как поживаете?
- Подсаживайтесь к нам, полковник, - предложила миссис Хадсон.
Ада промолчала.
- Спасибо, - поблагодарил я, - если, конечно, я вам не помешаю.
- Ни в коем случае, - заверила миссис Хадсон.
Ада опять промолчала, чуть улыбнувшись, как будто ее мысли были где-то далеко-далеко. Я сел.
- Итак, - сказал я, - сессия позади.
- Да, - сказала она.
- Вы, дамы, наверное, были очень заняты?
- Но это приятная работа, - с энтузиазмом откликнулась миссис Хадсон.
Мы еще поговорили. Я не уходил. "Пересижу", - решил я.
Первой поднялась миссис Хадсон.
- О, я опаздываю! - воскликнула она. - В два пятнадцать я должна быть в парикмахерской, а сейчас уже два. Придется бежать, извините меня.
Она ушла. И тут Ада сказала:
- Я тоже должна идти. У меня встреча. - Должны? - спросил я.
- Да. - Она пристально взглянула на меня, но чуть улыбнулась. - Должна. Спасибо за кофе, полковник. - В ее голосе опять послышалось равнодушие. Загорелся красный свет.
Но я с самого начала знал, что победа будет нелегкой. Да я и не хотел, чтобы было легко. Но, господи, еще больше я не хотел, чтобы дело это не двигалось с места. Пусть чуть-чуть, но вперед. А у меня ничего не получалось.
Удача во многом зависит от тебя самого. Нет, не обязательно поставить себе целью ее тотчас добиться. Надо лишь привести в движение определенные силы, и тогда события, по всей вероятности, начнут работать на тебя. По всей вероятности. Бьешь кием по шару, он начинает прыгать, задевает другой шар, и тот, глядишь, оказывается в лузе. Вот и в футболе так же. Гоняют, гоняют мяч, и вдруг удар, и мяч в воротах. Или ведешь заградительный огонь, не имея и понятия о расположении противника, и, тем не менее, выведешь из строя несколько вражеских огневых точек. Вот и в жизни удача приходит, когда ее не ждешь. Я верю, что все, и хорошее и плохое, во многом зависит от себя.
Во многом, но не целиком. Ни в коем случае. Существует какая-то граница, но где она проходит, никто не может сообразить. Существует, и все.
Итак, я должен продолжать. Не обязательно выдумывать что-то необыкновенное, просто надо действовать по-другому. Но шли дни и недели, а я все не мог ничего придумать.
ТОММИ ДАЛЛАС
Спустя неделю после окончания сессии от нее не осталось и следа, и жизнь в Капитолии замерла. Все мои обязанности состояли в приходе на службу в девять, пожимании рук тех, кого Сильвестр вводил ко мне здороваться, исполнении тех песен, которые он советовал мне петь, и в возвращении в четыре тридцать домой, где я иногда встречал Аду.
Однажды вечером я сидел в гостиной и слушал разговор Ады по телефону. Она смеялась тем высоким, взлетающим вверх и там обрывающимся смехом, каким обычно смеется женщина в разговоре с другой женщиной.
- Да, - говорила она. - А что я могла сделать? Что еще я могла сделать?
Она была в платье из серебристого шелка. Руки ее были обнажены и ослепительно белели на фоне платья, длинные золотистые волосы распущены по плечам, и выглядела она на миллион долларов.
И не меньше она, вероятно, тратила на себя. И на свои туалеты. Господи, сколько она потратила на свои туалеты! Как вспомню эти счета и чеки! Этих денег мне хватило бы на виски на весь остаток жизни или по крайней мере на ближайшие два года.
Она опять рассмеялась.
- До свидания, дорогая, - сказала она и подошла ко мне, все еще улыбаясь, с румянцем на лице.
- Идешь куда-нибудь, куколка? - спросил я.
Улыбка изменилась, стала какой-то манерной, усталой, но тем не менее дружелюбной.
- На чай, - ответила она. - В "Розали".
- Ты чудесно выглядишь. Все будут тебе завидовать.
Продолжая улыбаться, она явно думала о чем-то другом, когда я сказал:
- Ты настоящая королева, малышка. Ты моя королева.
Она похлопала меня по плечу.
- Мне пора. Не перетруди себя, милый.
Что она хотела, черт побери, этим сказать? Неужели она узнала обо мне и той брюнетке из управления общественных работ?
Если узнала, дела мои совсем плохи. Мы уж бог знает сколько времени не были близки, а я все не терял надежды на ее благосклонность.
Глядя ей вслед, на ее переливающееся серебром платье, я думал: "Все равно она лучше всех. Я готов на адовы муки, только бы быть с ней. Не моя вина, что я связался с этой брюнеткой".
Она создавала вокруг себя напряженную атмосферу, и я не понимал почему. Отчасти это было вызвано тем, что она все еще не могла забыть случившегося с Марианн Ленуар. А вторая причина гнездилась в чем-то еще, но в чем, я не знал.
В другой раз, когда я вернулся домой, ее не было, и я вспомнил, что она приглашена на бридж. Вечером, когда за окном уже совсем стемнело и похолодало, потому что пошел дождь - он мягко стучал по стеклу, предвещая, что будет идти всю ночь, - я услышал, как хлопнула большая парадная дверь, а потом ее шаги по покрытому ковром полу. Даже пушистый ковер не заглушал ее шагов - будто дьявол идет за твоей душой. Она вошла в комнату. Ее бледно-лиловое платье было все забрызгано дождем, капли мерцали даже на волосах и лице. Губы ее были крепко сжаты, она выглядела расстроенной.
- Попала под дождь, дорогуша?
Она кивнула, взглянув на меня, но тотчас же отвела глаза.
- Да, по дороге от гаража.
Что ее мучило? Я думал, что теперь-то она будет довольна. Оказывается, нет. Напряжение росло и росло. Брюнетка была тут ни при чем. Наплевать ей на брюнетку, если она и знает. Дело в чем-то еще.
- Хорошо было? - предпринял я еще одну попытку.
- Неплохо.
Голос ее звучал равнодушно.
- Что случилось, дорогуша? Устала немножко?
- Устала? - Полное безразличие. - Нет. Не устала.
Я встал, прошел по комнате и вернулся с двумя стаканами. Она взяла один, кивнула в знак благодарности и отпила немного. Потом отпила еще, и по ее лицу я понял, что она вот-вот заговорит. Не со мной, потому что я - это я, а просто потому, что ей нужно было высказаться, а я рядом. Глядя поверх стакана куда-то вдаль, она сказала:
- Это не в счет. Совсем не в счет.
- О чем ты говоришь?
- Здесь все в порядке, потому что это Батон-Руж, а не Новый Орлеан. Вот и не в счет.
- Черт побери, малышка, но это же столица Луизианы. Что же тут не в счет?
- Ты сам знаешь что.
Я посмотрел на нее, на стиснутые губы, на серые, глубоко посаженные глаза с их напряженным взглядом.
- Поезжай тогда в Новый Орлеан. Отправляйся туда и заставь их считаться с тобой.
Она ничего не сказала.
- Ты же можешь это сделать. Ведь ты жена губернатора.
- Да. - Взгляд ее изменился, губы раскрылись. - Да, могу. - Как будто она только что это поняла. - Наверное, могу.
* * *
- Устроить? Конечно, это можно устроить, - сказал Сильвестр.
Спустя два дня мы все были у него в кабинете. Жара, казалось, ничуть не влияла на него: такой же отутюженный темной шелковистой ткани костюм, словно он сидит под стеклянным колпаком.
- Все можно устроить. Можно, разумеется, устроить и прием в клубе "Орлеан".
- Я хочу спросить, можем ли мы сделать так, чтобы все прошло гладко? И получилось?
Я еще никогда не слышал, чтобы она о чем-то просила: еще минута, и она будет молить. Она не сводила с Сильвестра жадного взора широко открытых глаз.
Он посмотрел на нее сверху вниз с улыбкой всезнающего человека.
- Кто знает? Разве предусмотришь все последствия, моя дорогая?
Она кивнула, не спуская с него жадного взгляда.
- Я решусь на это. Я готова. - Она вздернула голову. - Какое время вы предлагаете?
- Пожалуй, конец ноября.
Лето перешло в осень, да и осень уже кончалась. Университет Луизианы одержал победу над Райсом и Алабамой, и мы неплохо по этому поводу повеселились, но Ада мечтала только о поездке в Новый Орлеан, и ни о чем другом. Наконец, дня за два до Дня благодарения, мы очутились в белом доме на Сент-Чарлз-авеню, который она сняла для нас почти до лета, чтобы провести там великий пост и побивать на белом карнавале. В День благодарения мы поехали на бега и сидели в своей ложе все восемь заездов. То и дело мелькали магниевые вспышки, нам отвели целую страницу в одной из газет. Но Ада снова бесновалась, потому что в светской хронике про нас не было ни строки.
После праздника я вернулся в Батон-Руж, а она осталась в Новом Орлеане. По-видимому, у нее было там очень много дел.
СТИВ ДЖЕКСОН
По окончании сессии я вернулся в Новый Орлеан. Теперь я был в восьмидесяти двух милях от нее, достаточно далеко для того, чтобы не обманывать себя, уверяя, что она мне совершенно безразлична. В Батон-Руже растаял тот лед, в который я погрузил себя. Я вынужден был снова признать, что она существует.
Я много работал и опять начал приходить в то состояние, когда все, кроме работы, меня мало волновало. Земной шар вращался, лето сменилось осенью, и только в Новом Орлеане эта перемена прошла незаметно. Октябрь оказался всего на несколько градусов прохладней июля, и ноябрь почти таким же.
* * *
Я проснулся оттого, что солнце мне било прямо в лицо. Я сел и посмотрел на двор, где солнечные лучи самыми немыслимыми узорами позолотили старинные, все в трещинах, серые камни. Я встал и допивал вторую чашку кофе, с любопытством просматривая воскресную газету, когда зазвонил телефон. Я поднял трубку.
- Слушаю!
- Привет, Стив!
Чей это голос? И не успел я подумать, как уже знал ответ. У меня засосало под ложечкой, руки похолодели, минуту я помедлил, желая удостовериться, что у меня не пропал голос.
- Здравствуй, Ада!
Секунд семь-восемь трубка молчала.
- Стив! - Голос ее был напряженным, отчего мне почему-то стало приятно. - Как поживаешь? - Напряженность усиливалась банальностью, и мне стало еще легче.
Она предложила встретиться, я согласился, в ту же секунду сдав те позиции, которые так тщательно отстаивал в течение двух лет.
* * *
Дом был далеко, на Сент-Чарлз-авеню, за Тьюлейнским университетом и колледжем Софи Ньюкомб, но когда я добрался до него, то ошибиться было невозможно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60