Если моя догадка была верной, то Сильвестр добился именно того, чего хотел: затянувшиеся угрызения совести (если они вообще существовали) были ликвидированы, и она вернулась к активной деятельности.
Газеты, разумеется, повели атаку на новые законы. Население по-настоящему волновал только торговый налог, но с ним быстро смирились, потому что он оплачивал появление новых памятников. Зато в течение последующих трех месяцев "Галф Кэннинг компани" во главе с Германом фон Паулюсом и полковником Бартлетом переехала в Галф-порт, штат Миссисипи. Американский банк, не надеясь на оплату, предъявил счет в 300 000 долларов "Де Нэгри принтинг". Больница святой Анны, здание которой заняли какие-то медицинские учреждения, продала свое оборудование далласскому госпиталю.
Быстрота, с какой Ада нанесла ответный удар, потрясла высший свет Нового Орлеана, который она так долго ненавидела и желала и который платил ей таким откровенным презрением. Когда впервые прояснилось истинное назначение ее актов мести, возмущенным репликам на новоорлеанских коктейлях не было конца. Но после проведения их в жизнь возмущение сменилось осторожным шепотом. "Ради бога, не напускайте ее на нас", - говорили мужья своим женам, и жены по мере возможности делали вид, что ничего не произошло.
Сама Ада в корне переменилась. В Батон-Руже сразу нашлись подхалимы, которые начали угождать ей не менее, чем Сильвестру. По Луизиане со скоростью ветра в рисовом поле пронесся слух: Ады Даллас следует бояться.
Чаще, чем раньше, вспоминал я про Мобил. Мне казалось чудом, что никто до сих пор о нем не разнюхал. Чем больше ходов она делала, тем больше фигур приводилось в движение, и она наживала все новых и новых врагов. Кто-нибудь из них в свое время уничтожит ее. Тем не менее она шла вперед и наживала врагов.
Через несколько недель после окончания чрезвычайной сессии она вдруг стала учредителем так называемой "Лиги молодежи штата Луизиана". Было объяснено, что по просьбе лидеров этой Лиги она выступит с речью у них на организационном собрании. В действительности же идея организации этой Лиги целиком принадлежала ей. В Лигу принимали юношей и девушек в возрасте от семнадцати до двадцати пяти лет, а в качестве основного лозунга было выдвинуто требование разрешить голосование с восемнадцати лет. Ада, по-видимому, серьезно изучила уставы таких организаций: если эта Лига молодежи не полностью копировала гитлерюгенд, то, во всяком случае, очень напоминала фашистские молодежные организации в Италии и Аргентине.
В один из апрельских дней сам по себе, а не по долгу службы, я присутствовал на первом массовом митинге Лиги на Джексон-сквер. Основной контингент присутствующих составляли возбужденные вихрастые подростки, а то и явные подонки, хотя на подмостках крутились вполне трезвые и интеллигентные люди - по-видимому, теоретики этого движения. Я понял, что именно такая толпа и была ей нужна: яростные, несдержанные молодчики, отчаянно нуждавшиеся в эмоциональной подстежке, до боли жаждущие возбуждений, насилия и одновременно воинской дисциплины.
Какой-то восемнадцатилетний юнец в роговых очках представил Аду, она, улыбаясь, поднялась на подмостки, подошла к микрофону и заговорила. Быть может, я так стоял, быть может, сыграл свою роль резонанс, но на мгновенье ее облаченная в белое фигура, увенчанная шлемом золотистых волос, и усиленный микрофоном голос стали существовать порознь, каждый сам по себе. Голос доносился из какого-то другого измерения. Он возникал из ниоткуда и обволакивал нас, как пар. И вместе с тем он казался чистым, приятным и искренним.
Она произносила самые банальные слова:
- Именно с вами мы должны считаться больше, чем с кем-либо другим. Ибо вы - будущее, и будущее принадлежит вам. И вы должны сами завоевать его, потому что никто не отдаст его вам добровольно.
Но общее впечатление от ее речи было совсем другим. И дело здесь было не в словах, а в их чистой, гипнотической мелодии, в белой фигуре, которая, казалось, тоже внимает этим словам, а не произносит их, в поднятых вверх, очарованных и внемлющих ей молодых лицах, которым предназначались эти слова, в зеленой скульптуре всадника, который когда-то на этом самом месте командовал еще более пестрой толпой, в ярко-синем небе, проклинающем или благословляющем то, что происходило под ним. В это мгновенье все взывало к Аде, которая сказала только:
- Вопрос в том, готовы ли вы взять то, что вам принадлежит?
Ответный гул был похож на шум прибоя.
Я нарочно держался поодаль, чтобы она меня не заметила. И не пытался увидеться с нею потом. Не знаю почему.
РОБЕРТ ЯНСИ
Ползли кабинетные будни, а я все ждал и думал: когда? Мне еще не удалось вырвать у счастья свой кусок. Виноват был я сам, потому что счастье скупо на подачки, надо самому выхватывать их у него. А я бездействовал. Порой мне удавалось встретить Аду лицом к лицу и перекинуться словом-двумя. Но дальше этого не шло.
Затем однажды она позвонила и спросила, кто может сопровождать ее в Новый Орлеан. Она собиралась выступать перед членами какой-то организации под названием "Лига молодежи штата Луизиана".
- Я сам отвезу вас, миссис Даллас, - ответил я.
- В этом нет необходимости, полковник. - Голос ее звучал холодно.
- Я был бы только рад услужить вам, миссис Даллас.
- Хорошо. Тогда, если можно, постарайтесь заехать за мной ровно в девять.
Я положил трубку и почувствовал, как похолодели у меня руки. Наконец-то! Я старался, лез из кожи вон, и ничего не получалось. А тут как манна небесная. Как прорыв на фронте. Наконец-то мне повезло.
В ожидании у дверей ее дома я приказывал себе: "Не подавай виду! Не торопись!" Но сделать это было нелегко.
Дверь отворилась, она вышла. Я приложил два пальца к козырьку:
- Доброе утро, миссис Даллас.
- Доброе утро, полковник. Позвольте еще раз сказать, что я ценю оказанную мне честь.
Эти слова, будь они сказаны другим человеком, могли бы что-то означать.
Конечно, событие это было из ряда вон выходящим. Начальник полиции за рулем - все равно что генерал с двумя звездами на погонах за шофера. Но я позволял себе делать все, что мне хотелось. Я сам диктовал себе, как себя вести.
Я открыл заднюю дверцу и протянул руку, чтобы помочь ей сесть. Но она не дотронулась до моей руки. И в машине она не заговорила. Я попытался было что-то сказать, она вежливо ответила, и на этом наш разговор прервался. Если бы я стал продолжать, то получилось бы, что я навязываюсь.
Однако кое-что я придумал. Я так пристроил зеркало заднего обзора, что вместо дороги мне стало видно заднее сиденье (вести машину мне это не мешало, потому что у меня на крыле было еще одно зеркало), и, чуть повернув голову, мог видеть ее ноги, а если повезет, то и еще кое-что.
Огромная черная машина мчалась вперед, отщелкивая мили, а я через каждые десять секунд поглядывал в зеркало. Сначала мне были видны только обтянутые коричневым нейлоном ноги ниже колен, на которые она старательно натягивала юбку, но вскоре она откинула голову на спинку сиденья и закрыла глаза, может, засыпая, а может, и нет. И когда через несколько миль она на самом деле уснула, подвинувшись, чтобы устроиться поудобнее, юбка приподнялась и над нейлоном забелела полоска кожи.
От возбуждения меня бросило в жар. Я понимал, что веду себя как последний идиот или как двенадцатилетний мальчик, но после столь долгого ожидания был счастлив и этим. И я продолжал поглядывать то в зеркало, то на серую ленту дороги.
Еще через несколько миль она задвигалась, теперь уже в глубоком сне, и мой взгляд заметался от дороги к зеркалу и обратно, пока наконец не приковался, помимо моего желания, к зеркалу. И только услышав шуршанье колес по гравию, усилием воли я пришел в себя, вывернул руль и снова очутился на асфальте.
Раздался ее голос:
- Что-нибудь случилось, полковник?
- Чуть не переехал опоссума. Это вас разбудило?
- Да ничего.
На этом разговор закончился.
В Новом Орлеане на Джексон-сквер я стоял в толпе, зорко следя, чтобы ничего не случилось, смотрел на тех, кто слушал ее, и думал, какие они дураки, если принимают все ее речи за чистую монету.
Человек, у которого голова хоть немного работает, знает одно: мир делится на тех, кто правит, и на тех, кем правят, на тех, кто распоряжается, и на тех, кто подчиняется. Но дуракам этого не понять.
Поэтому они ей верили. Может, в ту минуту она и сама верила, не знаю. Она стояла, воздев к небу руки, а толпа внизу бесновалась, сметая своим шумом, как наводнением, все на своем пути.
* * *
В девять часов вечера мы отправились обратно. Весь день она провела в беседах и встречах с этими юнцами.
Мы ехали по сент-джонскому округу. Уже много миль не было видно ни одного огонька. Кроме убегающей во мрак узкой серой ленты дороги, желтый свет фар время от времени выхватывал темные заросли приземистых деревьев, растущих по краю болота.
Я знал, где мы едем.
- Миссис Даллас, - чуть повернув к ней голову, позвал я, - хотите чего-нибудь прохладительного?
- Выпить? Господи, конечно, но где?
- Я знаю одно место как раз здесь.
Я повернул, замедлил ход и остановился возле маленького дома, смотревшего на болото желтыми квадратами окон. Я знал, что там внутри: дощатый пол, прилавок с бакалейными товарами и маленький бар с большим выбором превосходных напитков.
- Сейчас принесу.
Я вышел из машины и вернулся с двумя стаканами напитка, который я счел самым подходящим в данной ситуации.
- Можете сесть здесь, - сказала она, взяв стакан. Она произнесла эти слова словно по обязанности, но я поспешил воспользоваться приглашением.
Я уселся рядом с нею на заднем сиденье. Бледный свет, который излучали окна дома, растворялся во мраке. Сильно пахло болотом - оно окружало нас со всех сторон и, казалось, было готово вот-вот поглотить.
Она отпила из стакана.
- Мне так хотелось пить.
- Мне тоже.
- Надеюсь, полковник, вас не задержат за употребление спиртного во время езды. - В ее голосе звучала только вежливость, но я успел заметить насмешку на ее лице.
- Может, на этот раз мне посчастливится уйти от ответственности.
Она подняла стакан, и я услышал, как она жадно пьет. Я тоже отпил и посмотрел на нее: нас разделяло всего несколько дюймов. Я мог протянуть руку и дотронуться до ее руки или обнять ее, а то и одним сильным движением прижать к себе.
Она заметила, что я смотрю на нее, и, отодвинувшись, сказала оживленно:
- А здесь делают совсем неплохие коктейли.
- Это место уникальное в своем роде.
Интересно, что она будет делать, если я дотронусь до ее локтя.
- Надеюсь, вам было не очень скучно сегодня, полковник?
- Ни в коем случае.
- А я думала, скучно.
Что звучало в ее голосе?
- Нет, нет.
Поощряет?
Попробуй.
Я положил руку ей на плечо, она отодвинулась, но я, хоть и понял, что поступаю глупо, был уже не в силах остановиться. Я обнял ее и прижал к себе. Она попыталась вырваться, потом вдруг обмякла, я резко наклонился вперед и вдруг услышал звук пощечины, ощутил боль, и оранжевые круги замелькали у меня перед глазами. Я почувствовал, что вот-вот набегут слезы, понял, что веду себя как последний дурак, и на мгновенье совсем взбесился. Я попытался снова обнять ее, но тут она сказала совершенно спокойно:
- Негодяй! Сейчас же перестаньте!
Я опустил руки.
Секунду я смотрел на белое во мраке лицо и чувствовал, как горю от стыда.
- Простите. - Мне следовало извиниться, ссылаясь на то, что сдержаться было выше моих сил. - Ради бога, простите. Я потерял голову. Я не должен был так поступать.
- Еще бы! - Меня злило, что она совершенно спокойна. - Но, может, хорошо, что это произошло, потому что теперь мы можем свободно выложить карты на стол. Послушайте, полковник, вы зря стараетесь. Я знаю, чего вы добиваетесь. Этого не будет никогда. Забудьте обо мне. Вы интересный мужчина и можете получить любую женщину, какую пожелаете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60