Шесть часов назад я - проверенный друг, бывший любовник и телекомментатор - сидел напротив нее за столом в ее новом кабинете.
- Пусть эти мерзавцы кричат, что хотят, - сказала она. - Я уже здесь. Пусть вопят изо всех сил.
Она явно была довольна собой и даже не скрывала этого. "Наконец-то я на верном пути, - безошибочно говорил ее вид. - Все, что было прежде, только мешало, но теперь все препятствия устранены, и вам предстоит либо убраться с дороги, либо примириться с последствиями".
Это было днем, а теперь уже наступил вечер, прожекторы бросали тусклый свет на темную лужайку, лишь вершина лестницы была ярко освещена, и мы ждали Аду.
Толпа кричала: "Ада! Ада!" - а я знал, что она стоит в башне и выйдет именно тогда, когда нужно, ни секундой раньше, ни секундой позже.
Крики становились все громче, толпа волновалась, и только я подумал: "Сейчас!" - как в круге желтого света возникла она. Я не видел, как она подошла. Она появилась там, словно материализовавшись из пустоты, и стояла, торжествуя, вскинув вверх руки. Толпа разразилась нечленораздельным воплем.
Вы понимаете, это происходило не во дворце спорта, на лужайке собралось несколько сот человек, но впечатление все равно было огромным.
Затем Ада заговорила. В ее словах не было ничего значительного. Я не слушал ее слов, я слушал ее голос и смотрел на ее лицо. Такое выражение я видел и прежде, на других лицах: на лице с усиками на фоне свастики в кинохронике, на гладко выбритом лице под треуголкой на картинах, изображающих баталии, и на лице длинноносой лысоголовой скульптуры, изваянной из белого мрамора два тысячелетия назад.
Это было - как бы получше сказать - выражение собственной полноценности. Как будто тому, на чьем лице оно покоилось, было предсказано, что его подъем будет безостановочным, что ничто не помешает ему достичь верховной власти, стать первым в мире и что нынешний момент - это лишь начальный шаг триумфального марша. Когда-то и я не сомневался в себе, но было это давным-давно, и уже ничего не осталось в памяти.
Ада же испытывала такое ощущение сейчас. И, посмотрев на нее, я понял, что оно не пришло к ней здесь на митинге и не исчезнет никогда. Теперь мне стало понятно то благоговение, которое испытывали члены "Лиги молодежи штата Луизиана". Мы все верили, что ей уготована необыкновенная судьба. И я понял, как нелепо выглядело бы, если бы она предпочла меня даже за много лет до этого.
Она говорила, а они выкрикивали лозунги и трясли своими плакатами. Я больше не видел глупых лозунгов, я видел только молодые хищные лица и огонь, который она зажгла в их сердцах. Они были целиком в ее власти.
В эту минуту я вдруг ни с того ни с сего подумал, что вот теперь она в полной безопасности, что никто никогда не узнает о Мэри Эллис из Мобила и о ста долларах за ночь (семьдесят пять, если вам повезет).
Она попросила меня встретиться с нею попозже. И как верный друг и бывший любовник, я ответил согласием.
* * *
В моем "бьюике" мы переехали через реку, остановились, я достал сверток с сандвичами и две бутылки с виски и содовой. Она жадно ела и пила. Я видел и слышал, как она глотает.
- Ничто так не возбуждает аппетит, как общение с простым народом, а?
Мои слова прозвучали как насмешка. Я вовсе этого не хотел.
У нее был полный рот. Она взглянула на меня, проглотила и сказала отчетливо:
- Ничто. И сравнивать не приходится. Там были сплошные сопли-вопли.
- Пожалуй, да.
- Знаешь...
Она замолчала, и это слово так и осталось висеть в воздухе. Я помнил, что сам определил условия моих с ней отношений. Если я не участвовал более полно в ее жизни, то это моя собственная вина. Я мог изменить условия в любую минуту. То есть я мог немного увеличить свои весьма ограниченные права. Нет, не буду.
Незачем превращаться в полное ничтожество.
- Извини, - сказал я.
Она улыбнулась и положила руку мне на плечо.
- Чепуха. Не терзайся угрызениями совести.
Я ощутил тепло ее голоса и улыбки и подумал, что стоит лишь ласково протянуть руку, как она тотчас прильнет ко мне. Я почувствовал, как мышцы мои отвердели, а рука чуть приподнялась с сиденья, но в ту же секунду упала обратно.
- Ты и вправду держалась отлично, - сказал я веселым, бодрым, лишенным каких-либо эмоций голосом друга, который занимает позицию наблюдателя.
Она, разумеется, заметила и мое движение, и то, что я убрал руку. Лицо ее стало хмурым, и она ответила таким же веселым, бодрым, лишенным каких-либо эмоций тоном:
- Благодарю. Все, кажется, прошло превосходно. Уж очень отзывчивая аудитория.
- Да, они реагировали на каждое твое слово.
Она улыбнулась уже совсем по-иному и с гордостью подтвердила:
- Реагировали отлично.
- И что же дальше? - Теперь я был в безопасности.
- А ты не знаешь?
- Станешь губернатором? После очередных выборов?
- На следующих выборах, - кивнула она.
Ее уверенность была забавной.
- Считаешь, что это в твоих силах?
- Если бы не считала, не стала бы тратить время. Или точнее, если бы Сильвестр не считал, он не стал бы тратить время.
- Чего он добивается?
- Разве ты не помнишь его слова? - Ее голос был тусклым. - На пленке? Он хочет за свой вклад получить двойную прибыль. Сначала на Томми, потом на мне. По его мнению, женщина - сейчас самая подходящая кандидатура. - Она помолчала. - Он все продумал. Мне остается только заучить свою роль. - Она старалась говорить беспечно, но это ей плохо удавалось.
- Вот, значит, как обстоят дела?
- Вроде этого. Но не совсем, как в случае с Томми. Он по крайней мере позволяет мне, - в ее голосе снова зазвучала насмешка, - спорить с ним. Если бы ты слышал, как мы спорим!
- Мысль назначить тебя вице-губернатором принадлежат Сильвестру?
Она коротко рассмеялась.
- Так он думает. А может, позволяет мне думать, что это моя идея. На самом деле, вероятно, придумал это он. Как часть его генерального плана.
Я ничего не сказал, и она продолжала голосом еще более резким в своем насмешливом оживлении:
- А знаешь ли ты, что в его плане вышла небольшая осечка? Совсем небольшая. Со мной. Видишь ли, на некоторое время я несколько отошла от дел. Я расстроилась из-за того, что заставила Марианн Ленуар размозжить себе черепную коробку. Знаешь ли ты, что это дело моих рук? Это был мой триумф. - Она улыбнулась, глаза ее блестели, видно было, что она вот-вот заплачет. - Мой величайший триумф. Но после этого политика перестала меня интересовать. После этого я, если можно так сказать, утратила вкус к игре в политику.
- Хватит, - сказал я.
- У него нашлось лекарство. Доктор Сильвестр Марин умеет лечить любое заболевание.
- Хватит, - повторил я, положив руку ей на плечо. Мне хотелось успокоить ее, утешить. Но она быстрым движением высвободилась из-под моей руки.
- О нет, Стив. - Она явно смеялась надо мной. - Будь осторожен. Никакой интимности. Никаких вольностей. Не забывайся, Стив.
Я откинулся на спинку сиденья. С минуту мы оба молчали.
Затем она сказала совершенно спокойно:
- Извини, я несколько заговорилась.
- Ничего, переживу.
- Конечно, переживешь. Ни восторгов, ни боли. Почему бы нам не сделать еще одну попытку?
* * *
На мосту, вознесенном над медленной, цвета тусклой меди рекой, я снова взглянул на нее. Ее золотоволосая голова покоилась на подушке сиденья, красивое лицо было бледным и спокойным. Интересно, подумал я, что таится за этой маской, какое горючее выводит эту женщину на орбиту борьбы со вселенной?
Вскоре мы снова очутились на полуосвещенных, вымерших улицах города.
- Домой? - спросил я и неловко добавил: - В особняк?
- Нет, - ответила она. - Я должна взять свою машину. Довези меня до Капитолия.
Когда мы свернули к темному и пустому паркингу, я увидел ее машину, стоявшую в одиночестве: даже неподвижная, она казалась длинной и быстрой и при свете звезд мерцала, отливая золотом.
Я остановился.
- Не вылезай. - Не успел я двинуться, как она уже открыла дверцу. Но на мгновенье замешкалась. - Спасибо за виски. - Я увидел во тьме, как сверкнули в улыбке ее белые зубы. - Спокойной ночи, Стив. Извини, что я тебе нагрубила.
Она наклонилась ко мне и запечатлела на моей щеке легкий, как дыханье, поцелуй. Затем она вылезла и, сказав еще раз "спокойной ночи", пошла к своей машине, стуча каблуками по бетону. Я подождал, пока не заработал мотор, - мало ли что может случиться, - и видел, как желтая машина скользнула во тьму.
Я доехал до конца аллеи и, прежде чем свернуть, еще раз посмотрел на башню. Черным остроконечным силуэтом уходила она в ночное небо, устремляясь куда-то далеко, к звездам.
Я остановился на углу, посмотрел направо и налево и сделал поворот. Машины Ады уже не было видно.
* * *
Когда оглядываешься в прошлое на цепь связанных между собой событий, ты склонен считать, что они так и следовали одно за другим. В действительности же это вовсе не так, в это же время произошла еще куча разных эпизодов, которые не имели никакого отношения к той цепи, но тем не менее сыграли значительную роль в твоей жизни. Та цепь - лишь одна из нитей, из которых соткана наша жизнь. Но когда смотришь назад под определенным углом, то тебе видится эта нить.
За месяцы, последовавшие за назначением Ады вице-губернатором, в моей жизни было много перемен. У меня завязался роман с рыжеволосой вдовой из Венесуэлы - я познакомился с нею в самолете из Каракаса, куда летал на открытие новой авиалинии, - из-за нее я чуть не лишился своей квартиры после бурной сцены, во время которой я служил мишенью для бутылок, сковород и пепельниц. Я получил повышение по службе, став главным в передаче последних известий у нас на студии, и соответственно увеличение в жалованье. И продолжал выпуск собственного тележурнала, для которого еженедельно сочинял помимо текста к хроникальным событиям и сценарий документального фильма. Из нескольких десятков подобных произведений я помню, например, интервью с убийцей полицейского, которое состоялось за два дня до его казни на электрическом стуле. Я часто играл в теннис на кортах новоорлеанского теннисного клуба, проводил свободные дни на побережье, но, оглядываясь назад, на эти месяцы, вспоминаю только Аду.
А она с головой ушла в политику. Ни с того ни с сего она вдруг объявила себя совестью общества - к этой ее роли не сразу удалось привыкнуть. Она не говорила ничего нового, все это уже было сказано и Хьюи Лонгом, и кое-кем из президентов, но, ораторствуя, она выдавала эти речи за собственные мысли, и избиратели слушали ее взахлеб.
Я бывал на многих из ее выступлений и порой после них беседовал с нею. Она объясняла мне с полной искренностью - а может, и нет, - в чем состоял их с Сильвестром стратегический план. Выборы в конгресс показали, что приспело время повторить политику Нового курса как в границах штата, так и всего государства. Конечно, это должен быть весьма обтекаемый Новый курс. В ее обязанности входило олицетворять его приход, стать его символом задолго до выборов.
- Это тоже часть генерального плана Сильвестра? - спросил я.
- А что же еще? - скривила она губы.
Я встречался с ней регулярно, хотя и нечасто, но отношения наши оставались прежними. Мы оба крепко придерживались определенного статуса: мы стали друзьями, какими иногда бывают бывшие любовники. Я не знал, долго ли смогу играть эту роль; я чувствовал, что моя решимость с каждым разом слабеет. А она после той поездки за реку ни разу не подавала виду, что ей хочется изменить наши отношения. Может, она теперь уже и не хотела. Но эта мысль не доставляла мне удовольствия.
Я встретился с Адой во время ее очередного приезда в Новый Орлеан недели через две после скандала с вдовой из Венесуэлы. Она держалась явно холодно. Почти перед уходом она сказала:
- Надеюсь, тебе со мной было не слишком скучно. Ведь не пришлось ни кричать, ни увертываться от ударов.
- Что ты имеешь в виду?
- Ты прекрасно знаешь что.
Наверняка она слышала о моем скандале с вдовой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60