Я расплатился, и через боковую дверь мы вышли к черно-белой полицейской машине, которую я оставил перед кафе.
Но когда я начал открывать дверцу, она остановилась.
- Слишком заметная, - тихо сказала она.
В чем дело?
- Возьмем мою собственную, - предложил я.
Мы сели в мой "шевроле". У меня никогда не было шикарной машины, потому что я мог пользоваться любой из тех, что находились в моем распоряжении. Но, увидев "шевроле", она как будто осталась довольна.
- Очень хорошо.
Я дал задний ход и, выруливая, думал, куда она прикажет ехать. Но она молчала, и мне пришлось спросить. Она смотрела не на меня, а вперед, сквозь лобовое стекло. Я решил, что она не расслышала вопроса, и только хотел повторить его, как она ответила:
- За реку.
Я ничего не сказал. Мне даже не хотелось думать о том, о чем я не мог не думать: наконец-то это должно произойти.
Но почему именно так? Для чего она избрала такой странный способ? Может, она из тех, кто, приняв решение, не откладывает дела в долгий ящик? Не усложняй, приказал я себе. Не волнуйся и пожинай плоды.
Мы ехали по шоссе по направлению к мосту.
Я пытался придерживаться официального тона:
- По какому вопросу вы хотели меня видеть, миссис Даллас?
Она недобро улыбнулась и какое-то мгновенье смотрела прямо мне в лицо.
- Наберитесь терпения, полковник. Вас ждет сюрприз.
Мое сердце строчило, как автомат. Неужели она имеет в виду то же самое? И меня обдало жаром: сейчас!
Я свернул за угол, потом мы сделали вираж и очутились на мосту. Я чувствовал, как растет во мне это "сейчас", а впереди, над железной решеткой моста, похожее на оранжево-красный шар, полыхая огнем, висело солнце. Оно слепило мне глаза, потому что я ехал прямо на него.
Я бросил взгляд в сторону и увидел сквозь парапет моста сверкающую коричневую воду, текущую широко и свободно, а потом сворачивающую в темную зигзагообразную полосу зеленых деревьев на фоне голубого неба.
Все это я увидел за какую-то долю секунды. А потом мы начали быстро спускаться, как лифт в высотном здании, когда все внутри замирает от ожидания, и, съехав с моста, очутились на западном берегу реки.
- Куда? - спросил я.
- Прямо.
Ее лицо оставалось таким же непроницаемым, каким было, когда мы выехали из города. Я думал, что скрывается за этой изваянной из мрамора или изо льда маской, и ждал, когда это случится. Я ехал в нетерпении и все время предвкушал свою победу.
Не поворачивая головы, одними губами она сказала:
- Сверните сюда.
Я увидел узкую дорогу - две колеи в рыхлом черноземе, - уходящую с шоссе в лес. Я снизил скорость и сделал поворот.
Машина запрыгала по проселку, на который с запада падали темные тени. Дорога уходила в лес. И воздух был насыщен запахом леса. В густой желтой траве среди холмов дорога почти не проглядывалась. Вести машину приходилось наугад. Я так и не мог понять, куда мы едем.
Так мы ехали минут семь-восемь, удалившись от шоссе примерно на две мили.
- Далеко еще? - спросил я.
- Не очень, - спокойно ответила она, а я, взглянув на ее неподвижное лицо, еще раз подумал, что таится в ее мыслях.
Мы углублялись в лес и проехали, наверное, еще миль пять, когда она сказала:
- Сейчас будет полянка. Там и остановимся.
У подножия огромного дерева с черным стволом я увидел покрытую зеленой травой прогалину. Над прогалиной нависал толстенный сук от этого дерева.
Я затормозил и съехал с дороги, почувствовав, как осела под тяжестью машины мягкая почва. Я повернул ключ в зажигании, и машина, вздохнув, замерла.
Между вершинами деревьев проглядывал, склоняясь к западу, большой оранжевый шар солнца. Но на тенистой полянке было прохладно и тихо. Лишь с деревьев доносился веселый гомон соек да похожий на шепот напуганных женщин шелест листьев, хотя стояло полное безветрие.
- Ну и дорога! - заметил я, не зная, что сказать.
- Это старая охотничья тропа. Теперь по ней никто не ездит.
- Еще бы, - рассмеялся я. В тишине смех прозвучал как-то нелепо и гулко.
- Мы здесь одни, - сказала она.
- Да. - Я чувствовал себя отлично, я рос, как растут, одержав победу.
Да, мы были одни. Одни в целом мире. Я выглянул из окна и, чуть повернув голову, посмотрел на большой черный сук, нависающий прямо над нами, как крестовина или перекладина. Меня пробрала дрожь. В тени было прохладно. Хорошо бы полянку обогрело солнце.
Итак, она в моей власти. Долго же мне пришлось ждать. А я-то думал, что тогда в коридоре все испортил. Вот еще одно доказательство тому, что я узнал много лет назад: когда делаешь ход, то приводишь в движение такие силы, о каких и не подозреваешь. И может произойти все что угодно. Здесь нечего рассуждать. Здесь идет игра, и если с первого захода не получается, делай второй. А там, глядишь, и повезет.
Я протянул руку, чтобы обнять ее, но она отодвинулась. Потом повернулась ко мне и улыбнулась. Мне стало тревожно.
- Я давно нравлюсь вам, полковник?
- Очень давно.
- Полковник, может, ваш день и пришел.
Она придвигалась все ближе и ближе, взгляд ее буравил мне лицо, а на губах играла недобрая улыбка. Я слышал ее дыхание, слышал биение собственного сердца, и в мозгу у меня стучало: "Сейчас!" Атака бомбардировщика.
Перед тем как соприкоснулись наши губы, она на мгновенье словно споткнулась, а потом прильнула ко мне.
Она целовала меня, а я, сидя в машине в этом месте, где царила мертвая тишина, если не считать гомона соек, шепота листьев и биения моего сердца, думал о том, что такое происходит впервые в моей жизни.
Но когда я попытался прикоснуться к ней, она оттолкнула мои руки и выпрямилась. Глядя прямо мне в глаза, она проговорила:
- Я сказала, может, ваш день и пришел. Но это зависит от вас.
- От меня?
Она не ответила, снова прильнув ко мне, и я способен был только думать: "Сейчас!"
Мы довольно долго пробыли там, на поляне, под покровом черного сука. Я ласкал ее, сколько было дозволено, с каждым разом все больше и больше, но ни разу так, как мне бы хотелось.
- Я вам нравлюсь?
- Я уже два года влюблен в вас.
- Неправда. Никто ни в кого не влюблен. Вы хотите меня, но это не любовь.
Вместо ответа я еще раз поцеловал ее.
Ее дыханье коснулось моего уха, и внутри у меня что-то так сжалось, что я чуть не задохнулся.
- Ты хочешь меня, - повторила она. - И может, получишь. Сегодня.
Будь проклято это "может"! Но я ничего не сказал.
- Ты хочешь меня? - прошептала она.
- Ты сама знаешь.
- Очень? Сильно?
В эту секунду я ненавидел ее. После всего дозволенного, после того, куда мы зашли, она превосходно владела собой. Она, казалось, старалась подцепить меня на крючок, что-то выманить у меня. Мне хотелось ударить ее.
- Что ты способен сделать ради меня? - спросила она.
- Все что угодно, - ответил я, ненавидя ее.
- Это слишком широкое понятие.
- Именно это я и готов совершить.
- Правда?
- Попробуй.
- Хорошо. - Она говорила совсем тихо, и голос ее словно существовал сам по себе, не имея с ней ничего общего. - Попробую.
Я ждал. Прошло три или четыре секунды, но они показались мне вечностью. Затем чужим, незнакомым голосом она сказала:
- Меня шантажирует одна женщина.
Я молчал, ждал, что она скажет еще. Но продолжения не последовало.
- И это все? - Я почувствовал облегчение, проблемы не существовало. - Я ее арестую в один момент, она и не сообразит, в чем дело.
- Я не хочу, чтобы она попала в тюрьму.
- Почему? - Облегчение исчезло. Я снова испытывал злость. Если она еще будет тянуть, я просто возьму ее силой.
- Потому что она будет болтать.
- Не будет. Я лишу ее этой возможности.
- Нет, будет. То, что она может сказать, так или иначе обнаружится, а я именно этого не хочу.
- А какая тебе разница, если это неправда?
- Ты что, дурак? - В ее голосе появилась резкая нота. - Разумеется, это правда. Поэтому-то я ее и боюсь.
- А что ей известно про тебя?
- Чтобы помочь мне, совсем необязательно это знать.
- Что же, по-твоему, я должен сделать?
Я спросил это автоматически, испытывая лишь волнение и ни о чем не думая, как вдруг понял. Заряд попал в точку. Я почувствовал реакцию. Так реагирует преступник, когда судья читает слова: "...приговаривается к смертной казни". Теперь я знал, что испытывает подсудимый, стоя перед судьей в черной мантии.
Должно быть, на моем лице отразились все эти переживания. Она чуть приметно улыбнулась.
- Что же, по-твоему, я должен сделать? - Я услышал, что почти кричу, и мне стало стыдно. Нельзя показывать свой страх.
Она не сводила с меня глаз и улыбалась.
- Что? - повторил я.
Но я уже знал.
Она улыбалась.
- Нет, - стараясь говорить твердо, сказал я. - Ни за что.
Она продолжала смотреть на меня. Ее лицо было по-прежнему непроницаемо-спокойным, и я понял, что впервые вижу его по-настоящему.
- Ни за что.
- Ты сказал: "Все что угодно".
- Но не это.
- Она злая женщина.
- Нет.
- Мир станет без нее лучше.
- Меня мало волнует мир.
- Боишься?
- Не боюсь. Но попасть на электрический стул у меня нет никакого желания.
Ее лицо выразило отвращение.
- Герой! Отважный воин! Извините меня, полковник, но я думала, что ради меня вы готовы на любой подвиг. Прошу меня извинить.
- Ради тебя я готов ее арестовать.
- Скажите, какой храбрец! Он ее арестует ради меня. При помощи пистолета и полицейского знака. Он не боится арестовать старую женщину. Он это сделает ради меня. Какой герой!
Ее слова разили меня как пули.
Я чувствовал, что терпение мое иссякает.
- Послушай, я солдат и полицейский. Но это еще не значит, что я убийца.
Она посмотрела на меня.
- Отвезите-ка меня домой.
Черта с два, подумал я. Губернатор Ада Даллас, вы заслужили, чтобы вас изнасиловали по всем правилам.
- Ничего не выйдет, - спокойно возразила она, наверное, прочитав на лице мои мысли. - Попробуй, и я тебя убью.
Я расхохотался.
- Думаешь, не сумею? - тем же ровным тоном спросила она.
- Совершенно справедливо, думаю, что не сумеете. И не вздумайте пробовать, миссис Даллас.
- Ладно, - переменила она тон. - Может, тебе и удастся овладеть мною силой. Надеешься получить от этого удовольствие?
- Может, и нет.
Она была права. Как я ни был зол, я все равно не мог овладеть ею силой. Если, конечно, она сама не заставит меня это сделать.
На мгновенье мне пришла в голову мысль пригрозить ей, что я, если она не согласится, привлеку ее к ответственности за намерение совершить убийство. Но не успел я об этом подумать, как сразу же понял всю нелепость этой затеи.
Будь она проклята за то, что пообещала и обманула!
Я включил зажигание, дал задний ход и выехал на коричневую колею в желтой траве. Теперь поездка будет совсем другой. Без "сейчас". Останется только "никогда"!
А ведь удача была у меня в руках, я держал ее, а теперь потерял навсегда.
Машина запрыгала по кочкам.
Мне было тяжело дышать, сердце вырывалось из груди.
Нет. Ни за что. Я не совершу убийства. Я убивал во время войны, но это совсем другое, это как в футболе, только противника надо убивать. И ты даже не знаешь, погиб он или нет. Это не преднамеренное убийство. Никогда я его не совершу.
- Она правда очень плохая женщина, - вдруг подала голос сидящая рядом Ада. - Очень плохая.
Я вздрогнул. Она словно читала мои мысли.
- Нет, - сказал я как можно тверже. - Замолчи.
Она ничего не ответила. Я взглянул на нее. Ее грудь колыхалась в такт прыжкам машины. Она поймала мой взгляд, и я тотчас отвернулся.
Спустя минуту она сказала:
- Никто никогда не узнает.
- Узнают всегда.
- Так говорят на уроках в воскресной школе.
Я не ответил. Машина ударилась о камень, подняв тучу пыли.
- Она даже не из Луизианы. Никто не узнает, что она была здесь. Никто ее и искать не будет.
- Не хочу.
- Даже если ее найдут, то никогда не узнают, кто она. У нее нет с нами ничего общего.
- Нет.
Я остановил машину у въезда на шоссе. Руки у меня дрожали, а сердце выскакивало из груди. В желудке я ощущал болезненную пустоту.
А я-то считал себя решительным человеком. Но ни у кого, кроме профессиональных убийц, не хватает решимости совершить убийство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60