Когда человек становится генералом, он и чувствует себя как-то иначе. Это означает, что он добился чего-то настоящего, стал одним из сильных мира сего.
- Поставьте машину в тень, - распорядился я, усаживаясь в автомобиль. - Мы подождем полчаса. Передайте командиру танковой части, пусть подтянет танки.
Даже тень не спасала от страшной жары. Струйки пота катились у меня по телу и по лицу, но я не снимал кителя. В таких делах не должно быть никаких отступлений от устава.
- Уж не вздумают ли они затеять пальбу? Как вы считаете, господин генерал? - спросил Пэкстон.
Из тридцати минут прошло шестнадцать.
- Нет. Надеюсь, не такие они идиоты.
Однако полицейские не покидали своих мест, и я не видел никаких признаков отступления.
Скрежеща гусеницами и чихая моторами, подползли и остановились шесть танков; торчавшие из открытых люков головы водителей казались частью самих танков; из башен высовывались под углом в сорок пять градусов длинные стволы 90-миллиметровых пушек.
Я поглядывал то на танки, то на часы. Когда до конца получасового срока осталось пять минут, я вылез из машины и подошел к полицейскому капитану, все еще стоявшему около баррикады. На его синей рубашке расплывались большие пятна пота, багровое полное лицо покрылось испариной. Похоже было, что офицер ничего не собирается предпринимать.
- Ну, так как же, капитан? - спросил я. Полицейскому потребовалось какое-то время, чтобы собраться с силами и заговорить.
- Приказ... У меня есть приказ...
- Да? Дело ваше.
Я направился к головному танку, поднялся в него и сел рядом с его командиром.
- Вы готовы?
- Так точно, господин генерал.
Правой рукой я подал знак заводить моторы и сейчас же услышал нарастающий гул, вскоре переросший словно в грохот работающей над самым ухом цементомешалки. Время истекло, но я решил дать им еще минуты две. Подняв руку с двумя пальцами, я издали показал ее полицейскому офицеру. Капитан вытер лицо белым носовым платком. Полицейские по-прежнему стояли на месте. Я наблюдал за минутной стрелкой часов, завершающей последний круг.
- Вперед! - наконец скомандовал я водителю. - Пошел. На самой малой скорости.
Верхний люк у нас был открыт; я жестом подал команду остальным танкам, и мы двинулись на баррикаду.
- Не останавливайтесь и не ускоряйте ход, - приказал я водителю. - Продолжайте двигаться, даже если они попытаются встать на вашем пути.
Танкисты еще раньше получили приказ не открывать огонь первыми. Меня не оставляла надежда, что это сделают полицейские.
Я смотрел вдоль длинного ствола пушки с каплеобразным вздутием на конце, видел шеренгу людей в синей форме, длинный мост на фоне горячего голубого неба. Полицейские не вытащили свои пистолеты. Да я и не ждал этого. Я слышал, как гусеницы танка пронзительно скрежещут по асфальту. Фигуры в синем стояли неподвижно. До них оставалось футов тридцать.
- Не замедляйте хода и не сворачивайте! - крикнул я водителю на ухо.
По-прежнему скрежетали гусеницы, синие фигуры росли и росли, потом цепь рассыпалась, и полицейские начали поспешно, но без паники уступать нам дорогу. Словно по заранее продуманному плану. Так оно, наверное, и было. И вот уже на нашем пути осталась лишь опустевшая баррикада из небольших плотничьих верстаков.
Я даже не почувствовал, как танк ткнулся в заграждение, только услышал громкий хруст дерева под гусеницами. Теперь никто и ничто не могло остановить нас.
Бронированная колонна медленно двигалась по Тьюлейн-авеню. Гусеницы пожирали асфальт как мясорубка. Тротуары по обеим сторонам улицы заполняли толпы людей, лица их сливались воедино, как патроны, уложенные в патронташ. Я смотрел вперед, и толпа представлялась мне монолитом; а потом я смотрел по сторонам и видел каждое лицо в отдельности. И мне вспомнился ринг, где я дрался за школу в полутяжелом весе: то вокруг непроглядная тьма, то, войдя в клинч и глядя через плечо противника, ты видишь лица, будто они всего на фут от тебя, различаешь их черты, их выражение, догадываешься, о чем они думают, и по их губам понимаешь, что они кричат: "Бей его, Янси, бей!" Вот и сейчас, глядя по сторонам, я видел лица людей так отчетливо, что на секунду мне почудилось, будто и я стою среди них, смотрю на самого себя в башне танка и, может, даже думаю: "Полюбуйтесь-ка на этого мерзавца!"
Потом на углу впереди нас от толпы отделилась какая-то размахивающая руками фигура. "В чем дело?" - подумал я. А вглядевшись, узнал Аду и подал команду остановиться. Колонна - целая дивизия - замедлила ход и застыла на месте. Не слишком торопливо, но все же быстро, так что белая юбка развевалась вокруг ног, Ада подошла к танку и, подняв голову, взглянула на меня. Улыбка на ее лице показывала, что никогда еще, наверно, она не была так довольна, как в эту минуту.
- Ну как? Все в порядке? - спросила она.
- Разумеется. Иначе и быть не может.
Ада удовлетворенно кивнула:
- Прекрасно. Продолжайте. - Она отошла от танка и вернулась на прежнее место.
Я прекрасно понимал, зачем ей понадобилась эта сцена. Она хотела показать Новому Орлеану, что и танки и солдаты принадлежат ей, повинуются каждому ее слову, что это она прислала их. Ей хотелось показать, что это она завоевала город. Что ж, она достигла своей цели. Только те, кто все это наблюдал, не ведали того, что ведал я: она принадлежала мне. Так же, как я принадлежал ей.
Я подал команду, ни секунды не сомневаясь, что за мной послушно двинется целая дивизия. Какое восхитительное ощущение!
СТИВ ДЖЕКСОН
Новый Орлеан оказал такое же сопротивление, как полусгнившие деревянные верстаки, раздавленные танками нашего знаменитого полковника... я хотел сказать - генерал-майора Роберта Янси. Теперь город принадлежал Аде. Ей и, конечно, "Старым кадровикам". В тот день, когда дивизия Ады оккупировала город, чтобы обеспечить соблюдение установленных ею законов, ни у кого не возникло ни малейших сомнений относительно того, кто отныне будет владеть Новым Орлеаном.
Я отчетливо помню выражение ее лица, когда Ада наблюдала за прохождением танков по Канал-стрит. Она со стороны любовалась собственной триумфальной процессией, но мысленно находилась в головном танке. У победоносного римского полководца в одной с ним колеснице сидел раб, то и дело шептавший ему: "Помни, ты всего лишь простой смертный". Но если бы кто-нибудь напомнил Аде этот исторический факт, она бы лишь удивленно пожала плечами.
"Теперь Ада прошла весь путь, - думал я. - Круг замкнулся. Идти предстоит по уже пройденному. Что же ожидает ее дальше?.."
* * *
В клубе "Орлеан" снова был устроен прием. Я отправился туда во фраке, который не надевал уже несколько лет, с того дня, как Ада потерпела здесь сокрушительное фиаско.
Ада совершенно умышленно принимала гостей одна. В тот последний раз она была только первой леди, женой губернатора - в прошлом доморощенного исполнителя народных песен и окружного шерифа. Теперь она сама была волею божьей губернатором Луизианы, и ее танки только что штурмом взяли Новый Орлеан.
У входа гостей встречали пять чиновников различных рангов во фраках и белых галстуках и генерал-майор Роберт Янси в парадной генеральской форме с двумя блестящими звездами на погонах. Ада стояла в отдалении - величественная, словно королева.
На прием явились почти все, кто не мог покинуть город, привык пользоваться его удовольствиями, добывать здесь средства к существованию. Были, правда, исключения. Не пришла, например, миссис Анри де ля Пейр Наварра - уж она-то не опасалась за свои доходы, не страшилась репрессий и считала себя единственным влиятельным лицом в городе. Однако шесть семейств, хотя они и дорожили своими связями с ней, поскольку она была де ля Пейр, да к тому же Наварра, все же пришли, как и некоторые другие, и все они не скупились на знаки почтения, правда вынужденного и потому болезненного, как удары бича. Я увидел чету Рейли, чету Льюин, чету Фрассо, миссис Дороти Грант и многих других, чьи фамилии я запомнил еще по первому приему. Не пришли, но поминутно упоминались: доктор Смит, Блэр де Нэгри, полковник Бартлет и фон Паулюс.
Не сочли нужным прибыть и еще некоторые лица, которых я видел на том, другом, приеме: Карло Чеджиано, Эрни Морис, Чарлз Лемонд и Луис Лемор.
Ада приветствовала гостей холодно и молча, величественным кивком, не снисходя даже до официальной улыбки. Но со мной она заговорила.
- Как хорошо, что ты пришел, Стив. - Она тепло улыбнулась, но, как только я отошел от нее, ее лицо, словно от поворота выключателя, снова стало величественно-ледяным. Гремел оркестр, постепенно пустели наполненные пуншем огромные хрустальные вазы, прием шел своим чередом, в строгом соответствии с протоколом, и закончился, как и полагалось, в установленное время.
Я подошел к хозяйке, собираясь поблагодарить ее и откланяться, но она сказала:
- Стив, может, ты останешься поужинать? Мне надо поговорить с тобой.
- Это что, приказ?
- Нет, просьба, - произнесла она, чуть ли не извиняясь.
* * *
Она жила в том же особняке, где когда-то произошел столь памятный мне и будивший столь болезненные воспоминания прием. Я не сомневался, что Ада выбрала его не случайно. Правда, когда дворецкий подал индейку, золотисто-розоватую ветчину и шампанское в ведерке со льдом, она объяснила, что сняла дом всего на месяц.
- На этот раз ты не намерена продлить бурное веселье? - спросил я.
- Нет, на этот раз не намерена, - ответила Ада, усмехаясь с каким-то мрачным удовлетворением. - На этот раз я хотела только доказать кое-что.
- И, видимо, доказала.
- Видимо, да. - Ада, все еще улыбаясь, опустилась в красное мягкое кресло, чем-то напоминавшее трон. - Видимо, да.
- В таком случае ты не задержишься тут надолго.
- Нет, не задержусь. Хотя могла бы. На этот раз могла бы. Сейчас я покажу тебе кое-что.
Ада встала, прошла по комнате в том же роскошном голубом платье - она не удосужилась переодеться во что-нибудь более уютное, вероятно, считала, что ей и в этом уютно, - достала из белого письменного стола в стиле эпохи Людовика XIV пачку белых конвертов и подала мне.
- Взгляни.
Я просмотрел их. Это были приглашения на различные званые приемы и вечера, устраиваемые наиболее известными горожанами.
Пожалуй, было несколько странно, забавно и даже печально, что губернатор штата находит нужным демонстрировать пачку приглашений в качестве доказательства своей победы. Наверно, такое могло быть только в Новом Орлеане.
Ада улыбнулась одновременно устало, торжествующе и несколько насмешливо.
- Приятно, правда? Как ты думаешь, может, они просто вспомнили о докторе Стерлинге Смите, де Нэгри, полковнике Бартлете? Не говоря уже о танках на Канал-стрит?
Я пожал плечами. Ада сама ответила на свой вопрос. Мне стало жаль ее. В эту минуту она опять превратилась в моих глазах во всеми забытую беспризорную девчонку из трущоб Нового Орлеана. Она силой заставила признать себя, чего так долго и так упорно добивалась, но понимала, что признание это мертво и ровным счетом ничего не стоит. Мне вдруг захотелось утешить ее. Но, взглянув на жесткие черты ее застывшего лица, на ее великолепный туалет, я решил, что это невозможно. Разве императрицы нуждаются в утешении?..
- Нет, - продолжала Ада, - я не собираюсь посещать приемы. Я не пойду на них, но я заставила этих людей пригласить меня. Вынудила сделать это. Да, вынудила! - Теперь только триумф сиял на ее холодном лице. Потом улыбнулась и совсем другим тоном добавила: - Давай выпьем шампанского.
Я налил вино, и, когда передавал ей бокал, она прикоснулась к моей руке. Больше между нами ничего не произошло.
На следующий день Ада вернулась в Батон-Руж и отправилась в Капитолий. Она ехала в губернаторском черном лимузине, похожем на катафалк, в сопровождении эскорта из шести полицейских на мотоциклах с включенными сиренами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60