Как это сделать?
— У тебя есть о них какие-нибудь сведения? - спросил Копченый деловито.
— До войны мать переписывалась с кем-то, не помню уж с кем, с теткой, кажется. А потом - сам понимаешь. Война началась…
— Может, никого уж и не осталось, - сказала, потрепетав ресницами, Марго.
— Ну, это вряд ли, - сухо усмехнулся Копченый. - Белогвардейцы - народ живучий. Да и гестапо их не трогало, не преследовало. Скорее, наоборот!
— Как бы то ни было, - сказал я, - Франция далеко, и попасть туда трудно… Да что трудно - невозможно!
— То есть как невозможно? - отозвался Копченый. - Ерунда! Все возможно.
Он помолчал в раздумье, постукал пальцами о край стола, затем спросил, сощурясь:
— Ты и в самом деле хотел бы уйти за рубеж?
— Конечно, - сказал я.
— Это серьезно?
— А ты, ты-то со мной как говоришь, серьезно? - задал я встречный вопрос.
— Я, знаешь ли, вообще не шутник, - сказал он медленно и хотел еще что-то добавить.
Но тут в разговор вмешалась Марго.
— Постой, постой, - перебила она Копченого, - не путай ты, ради Бога, мальчишку, не сбивай с панталыку!
И она подалась ко мне - прижалась тяжелой своей шевелящейся грудью:
— Допустим, ты уйдешь туда… Но что ты там делать будешь, а? Углы отворачивать? На этом не разбогатеешь: дорожные кражи там не в чести… А ты ведь только это и умеешь!
— Не только это, - ответил я в замешательстве, - не только…
— А что же еще?
— Ну, не знаю… Там видно будет.
— Видно будет в результате то же самое, что и здесь: небо в крупную клетку. Решеточку.
— А хотя бы и так?! - я поскреб в затылке. - Что меня, тюрьмой испугаешь?
— Но учти, миленький, ихние тюрьмы другие. И вообще все другое. В российском кичмане ты, как блатной, имеешь свои привилегии. Здесь ты аристократ, а там… Там станешь полным дерьмом, уж поверь мне! Кому ты там будешь нужен - иностранец, пришлый бродяга, не знающий ни обычаев, ни языка…
— А ты, я вижу, любишь этого парня! - сказал вдруг Копченый и впервые за все это время засмеялся. - Признайся, ведь любишь?
— С чего ты взял? - смутилась Марго. - У меня, скорей, материнские чувства…
— Вот это как раз самое опасное, - заметил, позевывая, Копченый. Взглянул мельком на часы и нахмурился озабоченно, заторопился уходить.
— Послушай, - сказал я, - а где ты вообще обретаешься?
— Да как тебе сказать, - затруднился он, - я, дружок, все время в разъездах. На днях вот должен побывать в Северной Осетии, в Орджоникидзе. Оттуда придется махнуть в Ростов, а потом - на Украину. Ну а после, может быть, снова сюда заеду! Хотя… - Копченый наморщился, покусал губу. - В этом я не очень уверен…
— Но как же тебя разыскать? - спросил я. - Может, ты мне еще понадобишься?
— Понадоблюсь? - он пристально, исподлобья, посмотрел на меня. - Это - насчет Парижа?
— Ну, допустим.
— Что ж, - протянул он, - если ты уж так решил… Ладно! Ты город Львов знаешь?
— Слышал, - сказал я. - Кажется, он где-то в Западной Украине?
— Точно, - кивнул Копченый. - Самый западный изо всех советских городов… Ну, так вот. Там у меня есть друзья. Обратись к ним, они сделают все, что нужно. Сейчас я тебе дам ксивенку…
Он быстро начертал что-то на вырванном из блокнота листке. Затем извлек из портфеля плотный белый конверт, выложил в него записку и заклеил тщательно.
— Вот, - сказал он, - держи! Желаю удачи.
— Но… Где же адрес? - удивился я, вертя в пальцах письмо.
— Адреса не надписывают, их запоминают, - наставительно проговорил Копченый. - Усвой это правило накрепко!
— Теперь ты видишь, - сказала Марго, - видишь, какой он еще глупый…
— Ничего, - отмахнулся Копченый, - образумится со временем, обтешется, - и, цепко взяв меня за локоть, приказал: - Теперь слушай внимательно!
Он продиктовал мне адрес: назвал улицу, дом, имя того человека, к которому я должен, буду обратиться. Заставил два раза повторить все это. И, наскоро простившись, ушел.
Он ушел, а я долго еще не мог заснуть в эту ночь.
Я думал о парижских своих родственниках; закрыв глаза, пытался вообразить себе их лица. До этого я почти никогда не вспоминал о них, не было случая… Все, что связано было с Беляевскими и Денисовыми, казалось мне далеким, почти нереальным. Теперь же я припомнил вдруг все, о чем когда-то рассказывала мне мать. Я пытался увидеть их - и не мог. Перспектива заволакивалась зыбким туманом. В тумане этом маячили очертания Парижа; угадывался чужой, таинственный и манящий мир. «Каков он будет в действительности? - думал я, засыпая. - Как примет меня? И что я там найду? Может, там меня, наконец, ждет отдых и избавление от скитаний. А может, все это, как мираж: протяни к нему руку - и видение испарится, развеется».
34
На распутье
А утром письмо Копченого исчезло.
Оно лежало в изголовье - под матрасом. Я хватился его тотчас же, как только проснулся. Не нашел и понял: письмо у Марго.
Подруга моя была на кухне, возилась там, сильно гремела посудой. И когда я позвал ее, вышла не сразу.
— Зачем ты это сделала? - спросил я строго.
— Что именно, - с деланным удивлением проговорила она. - Ты о чем?
— О письме…
— А что случилось?
— Не кривляйся, - сказал я, - и объясни, зачем? Ну? Я жду!
Тогда она как-то ослабла вся, опустилась на стул, сдавила лицо ладонями. И так сидела какое-то время, затем сказала медленно:
— Неужели ты и взаправду хочешь этой ксивой воспользоваться?
— А почему бы и нет? - беззаботно ответил я. - Впервые в жизни мне выпал хоть какой-то шанс, запахло удачей…
— Ты уверен, что именно удачей?
— А ты? - спросил я в свою очередь. - Ты не уверена?
— Нет, - сказала она.
— Но почему? Что ты имеешь в виду? Сложности, связанные с переходом через границу?
— И это-тоже, -кивнула, наморщась, Марго. - Ты, наверное, не представляешь…
— Ах, да что тут представлять, - возразил я. - Ну, рисковое дело, я знаю. Ну что ж. Не привыкать! Кроме того, я ведь не сам пойду, мне помогут.
— Но все-таки, - тихо проговорила она, - подумай: ты доверяешь свою судьбу чужим людям…
— Надеюсь, люди эти надежные, знающие работу?
— Да уж будь уверен, - Марго усмехнулась хмуро. - Свою работу они знают!
— А вообще-то, кто они? - поинтересовался я. - Валютчики? Контрабандисты?
— Ну, если хочешь, - сказала она, запинаясь, - что-то в этом роде. У Копченого друзья повсюду и самые разные! Этот турок крутит большие дела.
— Погоди, почему турок? - удивился я. - Он же ведь из Новочеркасска! Донской казак!
— Это он так тебе говорил, а мне - я помню - рассказывал, что родился в Константинополе, в Перу. Оно и похоже. А в общем, все это неважно! Я хочу тебе главное втолковать - не спеши, не горячись, не ищи себе новых приключений!
— Но послушай, - начал я, - ты же сама понимаешь…
— Понимаю, - перебила Марго, - понимаю, глупыш. Ты устал, психуешь, ищешь перемен. Но как все обернется? Что тебя ждет? Может так случиться, что ты этим переменам не обрадуешься, а будет уже поздно.
— Значит, ты что же, хочешь, чтобы я отказался?
— Да нет, не в этом дело, - досадливо и тоскливо ответила Марго. Она словно бы недомогала сейчас - томилась и маялась отчего-то… Отчего?
— Повремени покуда, - трудно выговорила она затем, - подожди еще. Ну а если совсем уж станет невтерпеж - тогда другой разговор! Тогда беги во Львов, отваливай. Держать тебя никто не станет.
— Что ж, пожалуй, - сказал я после мучительного раздумья, - торопиться, в общем, некуда - ты права! Но все же письмо…
— Ах, пусть оно пока у меня побудет, - быстро сказала Марго. И как-то странно, по-птичьи - боком и снизу вверх - глянула на меня дымящимися своими, черными зрачками. - Ты паренек безалаберный, небрежный. Еще посеешь его где-нибудь, обронишь невзначай. А ксивы Копченого терять нельзя. Нипочем нельзя, упаси тебя Бог! Страшно даже подумать!
* * *
Итак, письмо осталось у Марго. Поразмыслив, я примирился с этим, не стал его домогаться. Где-то в глубине души я сознавал правоту моей подруги; спешить и в самом деле было пока ни к чему…
«Подожду еще немного, попытаю судьбу, - решил я, - время терпит. А письмо - что ж… В руках Королевы оно сохранится гораздо надежнее, чем в моих! Тут спорить не о чем».
Вскоре мы с ней покинули Грозный; перебрались ненадолго в Закавказье, побывали в Средней Азии - в Туркмении и Узбекистане, а затем отправились на Дальний Восток.
Поездки эти связаны были с моим ремеслом майданника. Но имелось и еще одно обстоятельство. Задумав побег из России (сроки здесь не имели принципиального значения - важна была идея!), решив рано или поздно уйти за рубеж, я заразился вдруг странной сентиментальностью. Я колесил по дорогам страны, снедаемый тем смутным беспокойством, той щемящей грустью, какая обычно охватывает нас накануне разлуки с родными местами… В такой ситуации человек обретает как бы второе зрение, особое чутье; проникается болезненным и пристальным вниманием к мелочам… Все, что казалось ему доныне мелочным и пустячным, - окрестный жиденький пейзаж, осколок луны в дорожной луже, скрип половицы в избе - все становится вдруг ярким и значительным, насыщается новым смыслом.
И вот теперь мне хотелось вобрать в себя все это, запомнить и сберечь навечно!
Я разъезжал по Востоку, метался, тосковал и подолгу застревал на захолустных полустанках. И всюду меня сопровождала Марго.
Умница, она понимала меня, видела, что со мной происходит! И нигде не оставляла меня одного. Но вот что любопытно: занимаясь мною, Марго ни на миг не забывала о своих делах. Они имелись у нее повсюду. В Ашхабаде и Бухаре она промышляла перекупкой наркотиков, в основном анаши и тирьяка; во Владивостоке - какими-то темными, кажется, валютными операциями.
Да, это была поистине деловая женщина! В каждом городе имелись у нее друзья, находились деловые партнеры. Стоило нам приехать - и тотчас же появлялось надежное жилье… Должен признаться, что никогда еше не кочевал я столь комфортабельно, с такими удобствами. И, кстати, это моя связь с. Марго помогла мне по-настоящему осознать всю мощь и масштабность преступного подполья.
Уголовный мир существует, в принципе, всюду; любое общество делится на два пласта, на два слоя: внешний, видимый, и подземный.
Нелегальный этот пласт является как бы зеркальным отражением другого. Здесь, в глубине, имеется все то же, что и на поверхности. Здесь есть свои вельможи и свои плебеи, свои правонарушители, свои блюстители правил, своя общественная жизнь.
Конечно, жизнь эта в каждой стране организована по-своему, в соответствии с местными традициями и укладом.
Пожалуй, ближе всего к подземному миру России (насколько я теперь могу судить) находится итальянская мафия. Русских и итальянских уголовников в этом смысле роднит многое.
Но все же есть и различие - весьма существенное! Заключается оно, прежде всего, в том, что российский преступный мир (в отличие от итальянского) не имеет ни малейшего касательства к общественно-политическим делам страны. Он живет своей сокровенной жизнью, своими специфическими интересами. Для блатных внешний мир, в принципе, то же, что курятник для хорьков и лисиц… Проблемы, потрясающие курятник, хорьку неинтересны. Для него главное - проникнуть туда, полакомиться и вовремя унести ноги. Итальянская же мафия, насколько я могу судить, чувствует себя в курятнике как дома. Она не только лакомится, но еще и распоряжается: кому где сидеть, кому какое зерно клевать…
Уголовный мир на Руси возник в незапамятные времена. В Петровскую эпоху под одной только Москвой - по официальным сведениям - насчитывалось более тридцати тысяч разбойников! Знамениты этим были, однако, не только крупные центры, но и мелкие, казалось бы вовсе не значительные города. На этот счет в народе существует немало поговорок. Вот, например, «Орел да Кромы - первые воры, а Елец - всем ворам отец». Блатные имелись, во множестве, но были разобщены, орудовали отдельными шайками… Единая мощная организация возникла лишь в конце прошлого столетия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
— У тебя есть о них какие-нибудь сведения? - спросил Копченый деловито.
— До войны мать переписывалась с кем-то, не помню уж с кем, с теткой, кажется. А потом - сам понимаешь. Война началась…
— Может, никого уж и не осталось, - сказала, потрепетав ресницами, Марго.
— Ну, это вряд ли, - сухо усмехнулся Копченый. - Белогвардейцы - народ живучий. Да и гестапо их не трогало, не преследовало. Скорее, наоборот!
— Как бы то ни было, - сказал я, - Франция далеко, и попасть туда трудно… Да что трудно - невозможно!
— То есть как невозможно? - отозвался Копченый. - Ерунда! Все возможно.
Он помолчал в раздумье, постукал пальцами о край стола, затем спросил, сощурясь:
— Ты и в самом деле хотел бы уйти за рубеж?
— Конечно, - сказал я.
— Это серьезно?
— А ты, ты-то со мной как говоришь, серьезно? - задал я встречный вопрос.
— Я, знаешь ли, вообще не шутник, - сказал он медленно и хотел еще что-то добавить.
Но тут в разговор вмешалась Марго.
— Постой, постой, - перебила она Копченого, - не путай ты, ради Бога, мальчишку, не сбивай с панталыку!
И она подалась ко мне - прижалась тяжелой своей шевелящейся грудью:
— Допустим, ты уйдешь туда… Но что ты там делать будешь, а? Углы отворачивать? На этом не разбогатеешь: дорожные кражи там не в чести… А ты ведь только это и умеешь!
— Не только это, - ответил я в замешательстве, - не только…
— А что же еще?
— Ну, не знаю… Там видно будет.
— Видно будет в результате то же самое, что и здесь: небо в крупную клетку. Решеточку.
— А хотя бы и так?! - я поскреб в затылке. - Что меня, тюрьмой испугаешь?
— Но учти, миленький, ихние тюрьмы другие. И вообще все другое. В российском кичмане ты, как блатной, имеешь свои привилегии. Здесь ты аристократ, а там… Там станешь полным дерьмом, уж поверь мне! Кому ты там будешь нужен - иностранец, пришлый бродяга, не знающий ни обычаев, ни языка…
— А ты, я вижу, любишь этого парня! - сказал вдруг Копченый и впервые за все это время засмеялся. - Признайся, ведь любишь?
— С чего ты взял? - смутилась Марго. - У меня, скорей, материнские чувства…
— Вот это как раз самое опасное, - заметил, позевывая, Копченый. Взглянул мельком на часы и нахмурился озабоченно, заторопился уходить.
— Послушай, - сказал я, - а где ты вообще обретаешься?
— Да как тебе сказать, - затруднился он, - я, дружок, все время в разъездах. На днях вот должен побывать в Северной Осетии, в Орджоникидзе. Оттуда придется махнуть в Ростов, а потом - на Украину. Ну а после, может быть, снова сюда заеду! Хотя… - Копченый наморщился, покусал губу. - В этом я не очень уверен…
— Но как же тебя разыскать? - спросил я. - Может, ты мне еще понадобишься?
— Понадоблюсь? - он пристально, исподлобья, посмотрел на меня. - Это - насчет Парижа?
— Ну, допустим.
— Что ж, - протянул он, - если ты уж так решил… Ладно! Ты город Львов знаешь?
— Слышал, - сказал я. - Кажется, он где-то в Западной Украине?
— Точно, - кивнул Копченый. - Самый западный изо всех советских городов… Ну, так вот. Там у меня есть друзья. Обратись к ним, они сделают все, что нужно. Сейчас я тебе дам ксивенку…
Он быстро начертал что-то на вырванном из блокнота листке. Затем извлек из портфеля плотный белый конверт, выложил в него записку и заклеил тщательно.
— Вот, - сказал он, - держи! Желаю удачи.
— Но… Где же адрес? - удивился я, вертя в пальцах письмо.
— Адреса не надписывают, их запоминают, - наставительно проговорил Копченый. - Усвой это правило накрепко!
— Теперь ты видишь, - сказала Марго, - видишь, какой он еще глупый…
— Ничего, - отмахнулся Копченый, - образумится со временем, обтешется, - и, цепко взяв меня за локоть, приказал: - Теперь слушай внимательно!
Он продиктовал мне адрес: назвал улицу, дом, имя того человека, к которому я должен, буду обратиться. Заставил два раза повторить все это. И, наскоро простившись, ушел.
Он ушел, а я долго еще не мог заснуть в эту ночь.
Я думал о парижских своих родственниках; закрыв глаза, пытался вообразить себе их лица. До этого я почти никогда не вспоминал о них, не было случая… Все, что связано было с Беляевскими и Денисовыми, казалось мне далеким, почти нереальным. Теперь же я припомнил вдруг все, о чем когда-то рассказывала мне мать. Я пытался увидеть их - и не мог. Перспектива заволакивалась зыбким туманом. В тумане этом маячили очертания Парижа; угадывался чужой, таинственный и манящий мир. «Каков он будет в действительности? - думал я, засыпая. - Как примет меня? И что я там найду? Может, там меня, наконец, ждет отдых и избавление от скитаний. А может, все это, как мираж: протяни к нему руку - и видение испарится, развеется».
34
На распутье
А утром письмо Копченого исчезло.
Оно лежало в изголовье - под матрасом. Я хватился его тотчас же, как только проснулся. Не нашел и понял: письмо у Марго.
Подруга моя была на кухне, возилась там, сильно гремела посудой. И когда я позвал ее, вышла не сразу.
— Зачем ты это сделала? - спросил я строго.
— Что именно, - с деланным удивлением проговорила она. - Ты о чем?
— О письме…
— А что случилось?
— Не кривляйся, - сказал я, - и объясни, зачем? Ну? Я жду!
Тогда она как-то ослабла вся, опустилась на стул, сдавила лицо ладонями. И так сидела какое-то время, затем сказала медленно:
— Неужели ты и взаправду хочешь этой ксивой воспользоваться?
— А почему бы и нет? - беззаботно ответил я. - Впервые в жизни мне выпал хоть какой-то шанс, запахло удачей…
— Ты уверен, что именно удачей?
— А ты? - спросил я в свою очередь. - Ты не уверена?
— Нет, - сказала она.
— Но почему? Что ты имеешь в виду? Сложности, связанные с переходом через границу?
— И это-тоже, -кивнула, наморщась, Марго. - Ты, наверное, не представляешь…
— Ах, да что тут представлять, - возразил я. - Ну, рисковое дело, я знаю. Ну что ж. Не привыкать! Кроме того, я ведь не сам пойду, мне помогут.
— Но все-таки, - тихо проговорила она, - подумай: ты доверяешь свою судьбу чужим людям…
— Надеюсь, люди эти надежные, знающие работу?
— Да уж будь уверен, - Марго усмехнулась хмуро. - Свою работу они знают!
— А вообще-то, кто они? - поинтересовался я. - Валютчики? Контрабандисты?
— Ну, если хочешь, - сказала она, запинаясь, - что-то в этом роде. У Копченого друзья повсюду и самые разные! Этот турок крутит большие дела.
— Погоди, почему турок? - удивился я. - Он же ведь из Новочеркасска! Донской казак!
— Это он так тебе говорил, а мне - я помню - рассказывал, что родился в Константинополе, в Перу. Оно и похоже. А в общем, все это неважно! Я хочу тебе главное втолковать - не спеши, не горячись, не ищи себе новых приключений!
— Но послушай, - начал я, - ты же сама понимаешь…
— Понимаю, - перебила Марго, - понимаю, глупыш. Ты устал, психуешь, ищешь перемен. Но как все обернется? Что тебя ждет? Может так случиться, что ты этим переменам не обрадуешься, а будет уже поздно.
— Значит, ты что же, хочешь, чтобы я отказался?
— Да нет, не в этом дело, - досадливо и тоскливо ответила Марго. Она словно бы недомогала сейчас - томилась и маялась отчего-то… Отчего?
— Повремени покуда, - трудно выговорила она затем, - подожди еще. Ну а если совсем уж станет невтерпеж - тогда другой разговор! Тогда беги во Львов, отваливай. Держать тебя никто не станет.
— Что ж, пожалуй, - сказал я после мучительного раздумья, - торопиться, в общем, некуда - ты права! Но все же письмо…
— Ах, пусть оно пока у меня побудет, - быстро сказала Марго. И как-то странно, по-птичьи - боком и снизу вверх - глянула на меня дымящимися своими, черными зрачками. - Ты паренек безалаберный, небрежный. Еще посеешь его где-нибудь, обронишь невзначай. А ксивы Копченого терять нельзя. Нипочем нельзя, упаси тебя Бог! Страшно даже подумать!
* * *
Итак, письмо осталось у Марго. Поразмыслив, я примирился с этим, не стал его домогаться. Где-то в глубине души я сознавал правоту моей подруги; спешить и в самом деле было пока ни к чему…
«Подожду еще немного, попытаю судьбу, - решил я, - время терпит. А письмо - что ж… В руках Королевы оно сохранится гораздо надежнее, чем в моих! Тут спорить не о чем».
Вскоре мы с ней покинули Грозный; перебрались ненадолго в Закавказье, побывали в Средней Азии - в Туркмении и Узбекистане, а затем отправились на Дальний Восток.
Поездки эти связаны были с моим ремеслом майданника. Но имелось и еще одно обстоятельство. Задумав побег из России (сроки здесь не имели принципиального значения - важна была идея!), решив рано или поздно уйти за рубеж, я заразился вдруг странной сентиментальностью. Я колесил по дорогам страны, снедаемый тем смутным беспокойством, той щемящей грустью, какая обычно охватывает нас накануне разлуки с родными местами… В такой ситуации человек обретает как бы второе зрение, особое чутье; проникается болезненным и пристальным вниманием к мелочам… Все, что казалось ему доныне мелочным и пустячным, - окрестный жиденький пейзаж, осколок луны в дорожной луже, скрип половицы в избе - все становится вдруг ярким и значительным, насыщается новым смыслом.
И вот теперь мне хотелось вобрать в себя все это, запомнить и сберечь навечно!
Я разъезжал по Востоку, метался, тосковал и подолгу застревал на захолустных полустанках. И всюду меня сопровождала Марго.
Умница, она понимала меня, видела, что со мной происходит! И нигде не оставляла меня одного. Но вот что любопытно: занимаясь мною, Марго ни на миг не забывала о своих делах. Они имелись у нее повсюду. В Ашхабаде и Бухаре она промышляла перекупкой наркотиков, в основном анаши и тирьяка; во Владивостоке - какими-то темными, кажется, валютными операциями.
Да, это была поистине деловая женщина! В каждом городе имелись у нее друзья, находились деловые партнеры. Стоило нам приехать - и тотчас же появлялось надежное жилье… Должен признаться, что никогда еше не кочевал я столь комфортабельно, с такими удобствами. И, кстати, это моя связь с. Марго помогла мне по-настоящему осознать всю мощь и масштабность преступного подполья.
Уголовный мир существует, в принципе, всюду; любое общество делится на два пласта, на два слоя: внешний, видимый, и подземный.
Нелегальный этот пласт является как бы зеркальным отражением другого. Здесь, в глубине, имеется все то же, что и на поверхности. Здесь есть свои вельможи и свои плебеи, свои правонарушители, свои блюстители правил, своя общественная жизнь.
Конечно, жизнь эта в каждой стране организована по-своему, в соответствии с местными традициями и укладом.
Пожалуй, ближе всего к подземному миру России (насколько я теперь могу судить) находится итальянская мафия. Русских и итальянских уголовников в этом смысле роднит многое.
Но все же есть и различие - весьма существенное! Заключается оно, прежде всего, в том, что российский преступный мир (в отличие от итальянского) не имеет ни малейшего касательства к общественно-политическим делам страны. Он живет своей сокровенной жизнью, своими специфическими интересами. Для блатных внешний мир, в принципе, то же, что курятник для хорьков и лисиц… Проблемы, потрясающие курятник, хорьку неинтересны. Для него главное - проникнуть туда, полакомиться и вовремя унести ноги. Итальянская же мафия, насколько я могу судить, чувствует себя в курятнике как дома. Она не только лакомится, но еще и распоряжается: кому где сидеть, кому какое зерно клевать…
Уголовный мир на Руси возник в незапамятные времена. В Петровскую эпоху под одной только Москвой - по официальным сведениям - насчитывалось более тридцати тысяч разбойников! Знамениты этим были, однако, не только крупные центры, но и мелкие, казалось бы вовсе не значительные города. На этот счет в народе существует немало поговорок. Вот, например, «Орел да Кромы - первые воры, а Елец - всем ворам отец». Блатные имелись, во множестве, но были разобщены, орудовали отдельными шайками… Единая мощная организация возникла лишь в конце прошлого столетия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60