Немалое их количество застряло в местных, преимущественно в украинских тюрьмах. И когда фронт откатился, все они попали в руки МВД.
Между прочим, арестанты частенько в ту пору переходили из рук в руки, доставались поочередно то германской полиции, то советским тюремным властям. И вот характерная деталь: если между блатными существовали определенные различия, то между официальными «казенными» ведомствами ощутимой разницы не было. Стиль работы у германских и русских тюремщиков был, в принципе, почти одинаков (тут имеются в виду именно тюрьмы!).
Приняв и заприходовав уголовный контингент (процедура эта везде одна и та же!), начальство затем разгоняло людей по этапам; в одном случае этапы уходили на Запад, в другом - на Восток.
Вот так, собственно, и происходила эта перетасовка, это соприкосновение двух несхожих миров.
Несхожесть их обнаружилась довольно быстро. Поведение иностранцев в тюремных камерах и лагерях России было двусмысленным и недопустимым. Оно противоречило общепринятым нормам и вызывало резкий протест со стороны отечественного ворья.
Необходимо было выработать хоть какие-то общие правила, прийти к единому решению в вопросах этики… Ради этого и собрались блатные во Львове.
Ради этого и я приехал туда.
Однако наряду с общественными проблемами у меня имелись еще и личные.
Мне предстояло теперь разыскивать друзей Копченого - познакомиться с ними и вручить им письмо.

* * *
Как вы, наверное, сами догадываетесь, я успел уже давно заглянуть в это письмо - поинтересоваться его содержанием… К сожалению, я ничего в нем понять не смог. Послание Копченого написано было на польском жаргоне.
«Хитрый мужик, - думал я, шагая по улицам Львова и разыскивая нужный мне адрес. - Настоящий конспиратор. Ну что ж, посмотрим, каковы его друзья!»
Указанный в адресе дом оказался двухэтажным деревянным зданием, расположенным на окраине города, в глухом переулке, неподалеку от бойни.
Дом окружала высокая изгородь. Во дворе гремел цепью косматый вислоухий пес. Он встретил меня заливистым лаем, и тотчас же возникла из дверей дома женщина.
Я представился и протянул ей письмо. Она приняла его, повертела и спрятала, не читая. Затем молча взяла меня за руку и ввела в полутемную просторную комнату; судя по всему, это была кухня. В одном ее углу виднелась печь, в другом - поблескивала на полках медная посуда: кастрюли, тарелки, тазы. Дубовый, грубо сколоченный стол из конца в конец пересекал комнату, и было видно, что за ним совсем еще недавно обедали люди.
Еще витал махорочный дым и громоздилась на краю стола грязная посуда, и пол был замусорен, испятнан следами многих ног.
— Почекайте трошки, - сказала женщина и ушла, оставив меня одного.
Ждать, впрочем, пришлось недолго. Едва лишь я закурил и осмотрелся, знакомясь с обстановкой, раздались грузные шаги. Дверь распахнулась, и в кухню вошел плотный мужчина с вислыми хохлацкими усами и в расписной косоворотке.
— Ну, будем знакомы, - сказал хохол, пожимая и крепко встряхивая мою руку. - Присаживайтесь, прошу вас, - говорил он, кстати, на хорошем чисто русском языке, с характерной московской интонацией. - Может, хотите чего-нибудь с дорожки - выпить, закусить? Нет? Вы только не стесняйтесь! - он уселся на лавку, потер ладонями колени и остро глянул на меня. - Итак, вы - от Копченого. Судя по письму, вы с ним виделись… Где это, между прочим, было?
— На Северном Кавказе, - сказал я, - в Грозном.
— А где - конкретно?
— На квартире у одной женщины. Вы ее, наверное, не знаете…
— Как ее звать?
— Марго.
— Ах, Марго, - протянул он улыбнувшись легонько, тронул длинные, прокуренные свои усы. - Прелестная женщина…
— А вы разве тоже ее знаете? - спросил я и опять - в который уже раз - подивился популярности моей Королевы.
— Видел когда-то, - уклончиво ответил он, - приходилось… Значит, встреча состоялась у нее на квартире. Но ведь это, кажется, было уже давненько. Сколько с тех пор прошло времени?
— Не помню, - растерялся я. - Погодите, дайте подумать. С Копченым я виделся где-то в конце сентября, а сейчас - апрель… Значит, прошло полгода.
— Где ж вы были все это время?
— В разных местах, - пробормотал я. - В Ташкенте был, к примеру, в Бухаре. Потом во Владивосток заехал ненадолго. Но в чем дело? Вас интересуют мои маршруты?
— Нет, нет, что вы, - поспешно сказал он, - ни в коем случае! У каждого из нас своя работа. Просто меня несколько удивила столь длительная ваша задержка. А в общем, это несущественно.
Так мы беседовали. И я все время ожидал, что человек этот заговорит, наконец, о деле - о переходе через границу, коснется деталей, поинтересуется моими планами. Хохол ни о чем таком не сказал. Разговор был весьма общим; он как бы шел по спирали - прихотливыми кругами и петлями, - и в результате мы снова вернулись к Марго и сошлись на том, что она - женщина редкостная, вполне оправдывающая свою кличку.
— Когда ж вы все-таки ее видели? - спросил я.
— Давненько, - сказал мой собеседник, - еще во время войны.
И тут же он деловито встал, давая понять, что беседа наша окончена.
Опять появилась женщина - та самая, что вела меня в дом. Невзрачная, сухонькая, с лицом, закутанным в серый платок, она тихо стала у притолоки, сложила руки под грудью. Хохол сказал, кивнув в ее сторону:
— Это Марья Тарасовна. Прошу любить и жаловать. (Я поклонился. Марья Тарасовна продолжала стоять недвижно и молча.) - Сейчас она отведет вас в вашу комнату. Там вы пока будете жить. Учтите, порядки здесь строгие, - он посмотрел на меня, сощурясь. - На завтрак, на обед и ужин являться вовремя. Она вам скажет когда. По дому без толку не шляться. Разговоров с людьми не затевать. Если что-нибудь будет нужно, спросите хозяина, то есть меня. Все ясно?
— В общем, да, - сказал я, озадаченный начальственным жестким тоном Хозяина, - но из дому-то хотя бы можно будет выходить?
— Можно, - усмехнулся он, - конечно. Только ставьте в известность Тарасовну или меня - это, во-первых. И во-вторых: если будете возвращаться ночью - проходить в дом следует не через двор, а задами, огородом. Там есть калиточка… Вам покажут, - и добавил, разглаживая ладонью усы: - Ну вот, собственно, и все. Правил у нас не слишком много, но они - железные! Усвойте это накрепко. Да вас, я думаю, не надо учить.
— И сколько же мне здесь придется жить? - спросил я, внезапно ощутив какое-то смутное беспокойство. - Моя задача, вы, вероятно, знаете, - уйти за кордон…
— Знаю, - сказал он медленно, - но всему свое время! Когда придет час, начнем действовать. А пока надо ждать. Есть причины. Да и вообще, торопливость - вещь неуместная. Кошки все делают быстро - и родятся слепыми!

* * *
Обосновавшись на новом месте, я поспешил затем на Зеленую Горку - так именовался известный во Львове трущобный окраинный район, расположенный на высоком холме неподалеку от вокзала. Там, на этой Горке, в районе Постдамша, проходила блатная конференция.
Она проходила шумно и суматошно, и в общем-то от нее, как и от всякой конференции, проку было немного. Слишком сильны были противоречия, слишком отчетлив идейный раскол. Каждая из сторон отстаивала свою правоту и не хотела компромисса.
Единственное здравое решение, к которому пришли блатные, гласило: «У себя дома каждый волен делать что хочет, но, попав в чужую страну, он должен подчиняться существующим там законам».
И хотя российские урки, созывая конференцию, мечтали об иных результатах, им пришлось, в конце концов, примириться с данной формулой.
Я лично выступил на конференции всего лишь раз - и неудачно. Переводчик мой, Левка Жид, был сильно пьян, резвился и перевирал все мои слова. Поначалу я никак не мог понять, отчего это мое выступление (очень серьезное, с обильными цитатами из классиков) сопровождается всеобщим хохотом. И только потом сообразил, в чем дело.
Во время перерыва, по дороге к вокзальному ресторану, я спросил Левку, о чем он там болтал. Покачиваясь и загребая ногами пыль, приятель мой ответил с ухмылкой:
— Разъяснял твою мысль. Ты ведь говорил о значении коллектива, о том, что без кодлы, без друзей, всякий человек - сирота… Точно?
— Ну а дальше?
— Дальше я им рассказал анекдот про сироту. Знаешь? Нет? Ну, слушай. Приводят в отделение милиции беспризорника. Спрашивают: «Отец есть?» - «Нету, - отвечает он, - я круглый сирота». - «А что ж с отцом?» - «Убит мужиками в самосуде». - «Ну, а мать?» - «Умерла от сифилиса». - «А сестра?» - «Сестры тоже нету». - «А брат хотя бы имеется?» - «Брат есть, а как же? Он - в медицинском институте, в лаборатории». - «Что же он там делает? Работает, учится?» - «Да нет, он в банке заспиртован. Родился с двумя херами, причем один - на лбу…»
— Тебе бы, Левка, не карманником быть, а конферансье, - сказал я, одновременно хмурясь и улыбаясь. - На эстраде бы работать. Там трепачи в цене. А так, что ж, талант только зря пропадает.
37
Ночной плач

Спустя двое суток Левка зашел ко мне в гости; он появился неожиданно, утром (я только что позавтракал), и первая фраза его была:
— Ну, наконец-то! Сбылась голубая мечта! Всю жизнь хотел встретить хоть одного шпиона, а тут у тебя их целая дюжина.
— Какие шпионы? - нахмурился я. - Брось болтать.
— Дитя мое, - ласково, проникновенно сказал тогда Левка, - никогда не спорь со старшими. Разве тебя этому не учили в детстве?
— Тоже мне, старший!
— Все-таки постарше тебя, повзрослей. А кроме того, у меня есть жизненный опыт и… как это называется? - он щелкнул пальцами. - Классовое чутье. Так вот, верь моему классовому чутью!
— Но… Где ты этих шпионов увидел?
— Здесь, на кухне. Да они и сейчас еще, по-моему, там сидят.
— Что ж они делают?
— Яичницу жрут. Похмеляются.
— Да, конечно, - усмехнулся я, - все это весьма подозрительно.
— Ты не смейся, я точно говорю, - загорячился Левка. - Когда я входил в кухню, кто-то там по-английски говорил. А потом сразу перешел на украинский… Да и вообще, - он оглянулся на дверь, - такие морды! Стоит только глянуть, и сразу все ясно. У каждого из них на лбу, как клеймо, пятьдесят восьмая статья отпечатана!
Легкой танцующей походкой прошелся он по комнате, подымил папироской. Затем сказая негромко:
— Как теперь за них приняться - вот вопрос. Если я не работну хоть одного - грош мне цена. Всю жизнь себе не прощу.
— Молчи, - сказал я, - даже не думай об этом. Ты что меня подвести хочешь?
— А при чем здесь ты?
— Но я же тут живу!
— А, кстати, почему? - поднял брови Левка, - Почему ты тут оказался? Каким образом?
— Так получилось, - пробормотал я и шагнул к дверям. - Давай-ка выйдем. Здесь - не место… Я тебе потом объясню.
Честно говоря, мне не очень-то хотелось посвящать в свои замыслы Левку, этого известного трепача. Я даже жалел теперь, что дал ему свой адрес… Но делать было нечего, пришлось рассказать обо всем подробно.
— Значит, вот какие дела, - процедил Левка, внимательно выслушав меня. - Да, брат, вляпался ты в историю. Попал в тентервентерь.
— Что ты имеешь в виду? - спросил я, втайне уже угадывая, постигая все, что он должен мне сказать.
— Ну, как же. Здесь ведь самая настоящая явка, скорей всего - бендеровская.
— Но почему именно - бендеровская?
— Потому что они как раз тут гнездятся. Это ж ихний район!
Мы стояли на углу переулка среди зарослей крапивы и лопухов. Отсюда отчетливо был виден дом, в котором я поселился; серый, обнесенный высоким забором, он показался мне странно угрюмым, исполненным зловещей немоты. И, оглядев его зорким прищуром, я спросил, закуривая:
— Послушай, Левка, а ты не фантазируешь? Откуда ты знаешь, что этот район…
— Об этом все знают, - ответил мой приятель, - кругом говорят! Но это - ладно… Беда в том, что они тебя держат за своего. Усекаешь? Ты приехал от Копченого - и все. Для них достаточно. Хозяин потому и не стал допытываться, где ты был да что ты делал… Он так сказал: «У каждого - свои дела?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60