Так что лучше уж их делать, чем быть наивным дураком. С волками
жить... А то ведь съедят. Но уж если ты встал на этот путь, то лучше не
попадаться, а если попадаться, так не сознаваться, а уж если и сознаваться,
то в простом деле, а не в организованном. Каждый, кто дерется за власть,
имеет свою группу, свою организацию, и каждый не прощает этого своим
соперникам. Участие в организации - это самое страшное, в чем ты можешь
признаться. Это жуткий конец для тебя лично. Под самыми страшными пытками
лучше признаться, что ты действовал один. В противном случае пытки станут
еще страшнее. А теперь слушай внимательно.
Его голос резко изменился, как и выражение лица.
- Через неделю ты пойдешь контролером с группой Спецназ. Вас выбросят на
Стороженецком полигоне. На второй день группа распадется надвое. С этого
момента ты исчезнешь. Твой путь в Кишинев. Ехать только товарными поездами.
Только ночью. В Кишиневе есть педагогический институт. "Уровень
национализма в институте - выше среднего" - этот лозунг ты напишешь - ночью
на стене.
Он протягивает мне листок тонкой папиросной бумаги.
- Ты по-молдавски не говоришь, поэтому запомни весь текст наизусть.
Сейчас. Попробуй написать. Еще раз. Помни, ты делаешь все сам. Если тебя
где-то остановят: ты отстал от группы, потерял направление. Стараешься сам
вернуться в штаб Армии без посторонней помощи. Поэтому ты по ночам едешь в
товарных вагонах. Смотри, не усни. Отсыпайся днями в лесу.
- Какой величины должны быть буквы?
- 15-20 сантиметров будет достаточно, чтобы свалить председателя
молдавского КГБ.
- Одним лозунгом?
- Тут особый случай. С национализмом в институте боролись давно и
безуспешно. Принимали самые драконовские меры. Донесли в Москву, что теперь
все хорошо. Твое дело доказать, что это не так. Может, конечно, подозрение
пасть на Одесский округ, но одесское военное руководство легко докажет свою
полную невиновность. Удар мы наносим не прямой, а из-за угла, из соседнего
округа. Я повторяю, ты действуешь сам. Ты видел этот лозунг на клочке
бумаги, который валялся на улице, выучил его наизусть и написал на стенке,
не зная его значения. Лучше быть дураком, чем конспиратором. Не забыл
лозунг?
- Нет.
8.
Нас бросали с трех тысяч метров. На второй день группа распалась надвое.
Командиры двух подгрупп знали, что с этого момента они действуют
самостоятельно, без контроля сверху...
9.
Через пять дней я появился в штабе Армии. Мой путь к начальнику разведки.
Я докладываю, что в ходе учений после разделения групп я должен был
встретить третью группу, но не встретил ее, потерял ориентировку и долгое
время искал правильный путь, не пользуясь картой и услугами посторонних.
Легкой улыбкой я докладываю, что дело сделано. Чисто сделано.
Легким кивком он дает мне знать, что понял. Но он не улыбается мне.
10.
Прошло три недели. Я внимательно слежу за всеми публикациями. Понятно,
что ни в местных, ни в центральных газетах никто ничего не опубликует. Но в
местных газетах может появиться статейка под названием "Крепить
пролетарский интернационализм!" Но нет такой статейки...
Он положил мне руку на плечо, он всегда подходит неслышно.
- Не теряй времени. Ничего не случится.
- Почему?
- Потому что то, что ты написал на стене, не принесет никому никакого
вреда. Текст был совершенно нейтральным.
- Зачем же я его писал на стене?
- Затем, чтобы я был в тебе уверен.
- Я был под наблюдением все время?
- Почти все время. Твой маршрут я примерно знал, а конечный пункт тем
более. Бросить десяток диверсантов на контроль - и почти каждый твой шаг
зафиксирован. Конечно, и контролеры не знают того, что они делают... Когда
человек в напряжении, ему в голову могут прийти самые глупые идеи. Его
контролировать надо. Вот я тебя и контролировал.
- Зачем вы мне рассказали о том, что я был под вашим контролем?
- Чтоб тебе и впредь в голову дурные идеи не пришли. Я буду поручать тебе
иногда подобные мелочи, но ты никогда не будешь уверен в том - идешь ты на
смертельный риск или просто я тебя проверяю. - Он улыбнулся мне широко и
дружески. - И знай, что материалов на тебя у меня столько, что в любой
момент я тебя могу превратить в куклу.
...Он смотрит на меня выжидающе, потом наливает по полстакана холодной
водки и молча кивает мне на один стакан:
- С начальником тоже иногда выпить можно. Не бойся, не ты ко мне в друзья
навязываешься, это я тебя вызвал, пей.
Я взял стакан, поднял его на уровень глаз, улыбнулся своему шефу и
медленно выпил. Водка - живительная влага. Он снова налил по полстакана.
- Слушай, Суворов, своим взлетом ты обязан мне.
- Я всегда об этом помню.
- Я за тобой наблюдаю давно и стараюсь понять тебя. На мой взгляд - ты
урожденный преступник, хотя об этом и не догадываешься и не имеешь
уголовной закалки. Не возражай, я людей знаю лучше, чем ты. Тебя насквозь
вижу. Пей.
- Ваше здоровье.
- Осади огурчиком.
- Спасибо.
Лицо у него мрачное. По всей видимости, он до моего прихода уже успел
употребить. А выпив, он всегда становится мрачным. Со мной всегда
происходит то же самое. Он, видимо, это давно подметил, и по некоторым
другим, почти незаметным признакам с самого себя рисует мой портрет.
- Если бы ты, мерзавец, к уркам попал, то ты бы у них прижился. Они бы
тебя за своего считали, а через несколько лет ты бы в банде определенным
авторитетом пользовался. Возьми колбаски, не стесняйся. Мне ее из
спецраспределителя доставляют. Ты о существовании такой колбасы, наверное,
и не догадывался, пока я тебя к себе не забрал. Пей...
То, что водки в нем было уже более полкило, сомнений не было. Она
понемногу действовать начинала. Вилка в его руке точностью уже не
отличалась, но ум его от влияния алкоголя полностью изолирован. Говорит он
ясно и четко, мыслит тоже ясно и четко.
- Одно я в тебе, Суворов, не понимаю: ты в мучительстве наслаждения не
находишь или только скрываешь это? У нас широкие возможности наслаждаться
своей силой. Ваньку-педераста можно мучить столько, сколько душа пожелает.
А ты от этих удовольствий уклоняешься. Почему?
- Я в мучительстве наслаждения не чувствую.
Он покачал головой:
- Жаль.
- Это плохо для нашей профессии?
- Вообще-то, нет. B мире астрономическое число проституток, но лишь
немногие из них наслаждаются своим положением. Для большинства из них - это
очень тяжелая физическая работа и не более. Но независимо от того, нравится
проститутке ее работа или нет, ее уровень во многом зависит от отношения к
труду, от чувства ответственности, от трудолюбия. Профессией не обязательно
наслаждаться надо, не обязательно ее любить надо, но на любом месте
проявлять трудолюбие надо. Чего зубы скалишь?
- Оборот интересный - "трудолюбивая проститутка".
- Нечего смеяться, мы не лучше проституток, мы делаем не очень чистое
дело на удовольствие кому-то, и за наш тяжкий труд много получаем.
Профессию свою ты не очень любишь, но трудолюбив, и этого мне достаточно.
Наливай сам.
Я налил.
- А вам?
- Немного совсем налей. Два пальца. Хорош. Я тебя вот зачем вызвал.
Прожить на нашей вонючей планете можно, только перегрызая глотки другим.
Такую возможность предоставляет власть. Удержаться у власти можно, только
карабкаясь вверх. Скользкая она очень. Кроме того, помощь нужна, и потому
каждый, кто по ее откосам вверх карабкается, формирует свою группу, которая
идет с ним до самого верха или летит с ним в бездну. Я тебя вверх тащу, но
и твоей помощи требую, помощи любой, какая потребуется, пусть даже и
уголовного порядка. Когда ты чуть выше вслед за мной поднимешься, то и ты
свою собственную группу сколотишь, и будешь ее вслед за собой тянуть, а я
тебя буду тянуть, а меня еще кто-то. А вместе мы нашего главного лидера
вверх продвигать будем.
Он вдруг ухватил меня за ворот:
- Предашь - пожалеешь!
- Не предам.
- Я знаю. - Глаза у него мрачные. - Можешь предавать кого хочешь, хоть
Советскую Родину, но не меня. Бойся об этом думать. Но ты об этом и не
думаешь. Я это знаю, по твоим сатанинским глазам вижу. Допивай и пошли.
Поздно уже. Завтра придешь на работу в 7.00 и к 9.00 подготовишь все свои
документы к сдаче. Меня назначили начальником Разведывательного управления
Прикарпатского военного округа. Туда, в Управление, я свою команду потяну
за собой. Конечно, я беру с собой не всех и не сразу. Некоторых позже
перетяну. Но ты едешь со мной сразу. Цени.
11.
Я не знаю, что со мной. Что-то не так. Я просыпаюсь ночами и подолгу
смотрю в потолок. Если бы меня отправили куда-то умирать за чьи-то
интересы, я бы стал героем. Мне не жалко отдать свою жизнь, и она мне
совсем не нужна. Возьмите, кому она нужна. Ну, берите же ее! Я забываюсь в
коротком, тревожном сне. И черти куда-то несут меня. Я улетаю
высоко-высоко. От Кравцова. От Спецназа. От жестокой борьбы. Я готов
бороться. Я готов грызть глотки. Но зачем это все? Битва за власть - это
совсем не битва за Родину. А битва за Родину - даст ли она утешение моей
душе? Я уже защищал твои, Родина, интересы в Чехословакии. Неприятное
занятие, прямо скажем. Я улетаю все выше и выше. С недосягаемой звенящей
высоты я смотрю на свою несчастную Родину-мать. Ты тяжело больна. Я не знаю
чем. Может, бешенством? Может, шизофрения у тебя? Я не знаю, как помочь
тебе. Надо кого-то убивать. Но я не знаю кого. Куда же лечу я? Может, к
Богу? Бога нет! А может, все-таки к Богу? Помоги мне. Господи!
ГЛАВА V
1.
Львов - самый запутанный город мира. Много веков назад его так строили,
чтобы враги никогда не могли найти центр города. Природа все сделала для
того, чтобы строителям помочь: холмы, овраги, обрывы. Улочки Львова
спиралями скручены и выбрасывают непрошенного посетителя то к оврагу
отвесному, то в тупик. Видно, я этому городу тоже враг. Центр города я
никак отыскать не могу. Среди каштанов мелькают купола собора. Вот он,
рядом. Вот обогнуть пару домов. Но переулок ведет меня вверх, ныряет под
мост, пару раз круто ломается, и я больше не вижу собора, да и вообще с
трудом представляю, в каком он направлении. Вернемся назад и повторим все
сначала. Но и это не удается. Переулок ведет меня в густую паутину кривых,
горбатых, но удивительно чистых улочек и наконец выбрасывает на шумную
улицу с необычно маленькими, чисто игрушечными трамвайчиками. Нет, самому
мне не найти, и вся моя диверсионная подготовка мне не поможет. Такси! Эй,
такси! В штаб округа! В Пентагон? Ну да, именно туда, в Пентагон.
Огромные корпуса штаба Прикарпатского военного округа выстроены недавно.
Город знает эти стеклянные глыбы под именем Пентагон.
Львовский Пентагон - это грандиозная организация, подавляющая новичка
обилием охраны, полковничьих погон и генеральских лампасов.
Но на деле все не так уж сложно, как кажется в первый день. Штаб военного
округа - это штаб, в распоряжении которого находится территория величиной с
Западную Германию и с населением в семнадцать миллионов человек. Штаб
округа отвечает за сохранность советской власти на этих территориях, за
мобилизацию населения, промышленности и транспорта в случае войны. Кроме
того, штаб округа имеет в своем подчинении четыре армии: воздушную,
танковую, две общевойсковые. Накануне войны штаб округа превратится в штаб
фронта и будет управлять этими армиями.
Организация штаба округа точно такая же, как и организация штаба армии, с
той разницей, что тут все нз ступень больше. Штаб состоит не из отделов, а
из управлений, а управления, в свою очередь, делятся на отделы, а те на
группы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
жить... А то ведь съедят. Но уж если ты встал на этот путь, то лучше не
попадаться, а если попадаться, так не сознаваться, а уж если и сознаваться,
то в простом деле, а не в организованном. Каждый, кто дерется за власть,
имеет свою группу, свою организацию, и каждый не прощает этого своим
соперникам. Участие в организации - это самое страшное, в чем ты можешь
признаться. Это жуткий конец для тебя лично. Под самыми страшными пытками
лучше признаться, что ты действовал один. В противном случае пытки станут
еще страшнее. А теперь слушай внимательно.
Его голос резко изменился, как и выражение лица.
- Через неделю ты пойдешь контролером с группой Спецназ. Вас выбросят на
Стороженецком полигоне. На второй день группа распадется надвое. С этого
момента ты исчезнешь. Твой путь в Кишинев. Ехать только товарными поездами.
Только ночью. В Кишиневе есть педагогический институт. "Уровень
национализма в институте - выше среднего" - этот лозунг ты напишешь - ночью
на стене.
Он протягивает мне листок тонкой папиросной бумаги.
- Ты по-молдавски не говоришь, поэтому запомни весь текст наизусть.
Сейчас. Попробуй написать. Еще раз. Помни, ты делаешь все сам. Если тебя
где-то остановят: ты отстал от группы, потерял направление. Стараешься сам
вернуться в штаб Армии без посторонней помощи. Поэтому ты по ночам едешь в
товарных вагонах. Смотри, не усни. Отсыпайся днями в лесу.
- Какой величины должны быть буквы?
- 15-20 сантиметров будет достаточно, чтобы свалить председателя
молдавского КГБ.
- Одним лозунгом?
- Тут особый случай. С национализмом в институте боролись давно и
безуспешно. Принимали самые драконовские меры. Донесли в Москву, что теперь
все хорошо. Твое дело доказать, что это не так. Может, конечно, подозрение
пасть на Одесский округ, но одесское военное руководство легко докажет свою
полную невиновность. Удар мы наносим не прямой, а из-за угла, из соседнего
округа. Я повторяю, ты действуешь сам. Ты видел этот лозунг на клочке
бумаги, который валялся на улице, выучил его наизусть и написал на стенке,
не зная его значения. Лучше быть дураком, чем конспиратором. Не забыл
лозунг?
- Нет.
8.
Нас бросали с трех тысяч метров. На второй день группа распалась надвое.
Командиры двух подгрупп знали, что с этого момента они действуют
самостоятельно, без контроля сверху...
9.
Через пять дней я появился в штабе Армии. Мой путь к начальнику разведки.
Я докладываю, что в ходе учений после разделения групп я должен был
встретить третью группу, но не встретил ее, потерял ориентировку и долгое
время искал правильный путь, не пользуясь картой и услугами посторонних.
Легкой улыбкой я докладываю, что дело сделано. Чисто сделано.
Легким кивком он дает мне знать, что понял. Но он не улыбается мне.
10.
Прошло три недели. Я внимательно слежу за всеми публикациями. Понятно,
что ни в местных, ни в центральных газетах никто ничего не опубликует. Но в
местных газетах может появиться статейка под названием "Крепить
пролетарский интернационализм!" Но нет такой статейки...
Он положил мне руку на плечо, он всегда подходит неслышно.
- Не теряй времени. Ничего не случится.
- Почему?
- Потому что то, что ты написал на стене, не принесет никому никакого
вреда. Текст был совершенно нейтральным.
- Зачем же я его писал на стене?
- Затем, чтобы я был в тебе уверен.
- Я был под наблюдением все время?
- Почти все время. Твой маршрут я примерно знал, а конечный пункт тем
более. Бросить десяток диверсантов на контроль - и почти каждый твой шаг
зафиксирован. Конечно, и контролеры не знают того, что они делают... Когда
человек в напряжении, ему в голову могут прийти самые глупые идеи. Его
контролировать надо. Вот я тебя и контролировал.
- Зачем вы мне рассказали о том, что я был под вашим контролем?
- Чтоб тебе и впредь в голову дурные идеи не пришли. Я буду поручать тебе
иногда подобные мелочи, но ты никогда не будешь уверен в том - идешь ты на
смертельный риск или просто я тебя проверяю. - Он улыбнулся мне широко и
дружески. - И знай, что материалов на тебя у меня столько, что в любой
момент я тебя могу превратить в куклу.
...Он смотрит на меня выжидающе, потом наливает по полстакана холодной
водки и молча кивает мне на один стакан:
- С начальником тоже иногда выпить можно. Не бойся, не ты ко мне в друзья
навязываешься, это я тебя вызвал, пей.
Я взял стакан, поднял его на уровень глаз, улыбнулся своему шефу и
медленно выпил. Водка - живительная влага. Он снова налил по полстакана.
- Слушай, Суворов, своим взлетом ты обязан мне.
- Я всегда об этом помню.
- Я за тобой наблюдаю давно и стараюсь понять тебя. На мой взгляд - ты
урожденный преступник, хотя об этом и не догадываешься и не имеешь
уголовной закалки. Не возражай, я людей знаю лучше, чем ты. Тебя насквозь
вижу. Пей.
- Ваше здоровье.
- Осади огурчиком.
- Спасибо.
Лицо у него мрачное. По всей видимости, он до моего прихода уже успел
употребить. А выпив, он всегда становится мрачным. Со мной всегда
происходит то же самое. Он, видимо, это давно подметил, и по некоторым
другим, почти незаметным признакам с самого себя рисует мой портрет.
- Если бы ты, мерзавец, к уркам попал, то ты бы у них прижился. Они бы
тебя за своего считали, а через несколько лет ты бы в банде определенным
авторитетом пользовался. Возьми колбаски, не стесняйся. Мне ее из
спецраспределителя доставляют. Ты о существовании такой колбасы, наверное,
и не догадывался, пока я тебя к себе не забрал. Пей...
То, что водки в нем было уже более полкило, сомнений не было. Она
понемногу действовать начинала. Вилка в его руке точностью уже не
отличалась, но ум его от влияния алкоголя полностью изолирован. Говорит он
ясно и четко, мыслит тоже ясно и четко.
- Одно я в тебе, Суворов, не понимаю: ты в мучительстве наслаждения не
находишь или только скрываешь это? У нас широкие возможности наслаждаться
своей силой. Ваньку-педераста можно мучить столько, сколько душа пожелает.
А ты от этих удовольствий уклоняешься. Почему?
- Я в мучительстве наслаждения не чувствую.
Он покачал головой:
- Жаль.
- Это плохо для нашей профессии?
- Вообще-то, нет. B мире астрономическое число проституток, но лишь
немногие из них наслаждаются своим положением. Для большинства из них - это
очень тяжелая физическая работа и не более. Но независимо от того, нравится
проститутке ее работа или нет, ее уровень во многом зависит от отношения к
труду, от чувства ответственности, от трудолюбия. Профессией не обязательно
наслаждаться надо, не обязательно ее любить надо, но на любом месте
проявлять трудолюбие надо. Чего зубы скалишь?
- Оборот интересный - "трудолюбивая проститутка".
- Нечего смеяться, мы не лучше проституток, мы делаем не очень чистое
дело на удовольствие кому-то, и за наш тяжкий труд много получаем.
Профессию свою ты не очень любишь, но трудолюбив, и этого мне достаточно.
Наливай сам.
Я налил.
- А вам?
- Немного совсем налей. Два пальца. Хорош. Я тебя вот зачем вызвал.
Прожить на нашей вонючей планете можно, только перегрызая глотки другим.
Такую возможность предоставляет власть. Удержаться у власти можно, только
карабкаясь вверх. Скользкая она очень. Кроме того, помощь нужна, и потому
каждый, кто по ее откосам вверх карабкается, формирует свою группу, которая
идет с ним до самого верха или летит с ним в бездну. Я тебя вверх тащу, но
и твоей помощи требую, помощи любой, какая потребуется, пусть даже и
уголовного порядка. Когда ты чуть выше вслед за мной поднимешься, то и ты
свою собственную группу сколотишь, и будешь ее вслед за собой тянуть, а я
тебя буду тянуть, а меня еще кто-то. А вместе мы нашего главного лидера
вверх продвигать будем.
Он вдруг ухватил меня за ворот:
- Предашь - пожалеешь!
- Не предам.
- Я знаю. - Глаза у него мрачные. - Можешь предавать кого хочешь, хоть
Советскую Родину, но не меня. Бойся об этом думать. Но ты об этом и не
думаешь. Я это знаю, по твоим сатанинским глазам вижу. Допивай и пошли.
Поздно уже. Завтра придешь на работу в 7.00 и к 9.00 подготовишь все свои
документы к сдаче. Меня назначили начальником Разведывательного управления
Прикарпатского военного округа. Туда, в Управление, я свою команду потяну
за собой. Конечно, я беру с собой не всех и не сразу. Некоторых позже
перетяну. Но ты едешь со мной сразу. Цени.
11.
Я не знаю, что со мной. Что-то не так. Я просыпаюсь ночами и подолгу
смотрю в потолок. Если бы меня отправили куда-то умирать за чьи-то
интересы, я бы стал героем. Мне не жалко отдать свою жизнь, и она мне
совсем не нужна. Возьмите, кому она нужна. Ну, берите же ее! Я забываюсь в
коротком, тревожном сне. И черти куда-то несут меня. Я улетаю
высоко-высоко. От Кравцова. От Спецназа. От жестокой борьбы. Я готов
бороться. Я готов грызть глотки. Но зачем это все? Битва за власть - это
совсем не битва за Родину. А битва за Родину - даст ли она утешение моей
душе? Я уже защищал твои, Родина, интересы в Чехословакии. Неприятное
занятие, прямо скажем. Я улетаю все выше и выше. С недосягаемой звенящей
высоты я смотрю на свою несчастную Родину-мать. Ты тяжело больна. Я не знаю
чем. Может, бешенством? Может, шизофрения у тебя? Я не знаю, как помочь
тебе. Надо кого-то убивать. Но я не знаю кого. Куда же лечу я? Может, к
Богу? Бога нет! А может, все-таки к Богу? Помоги мне. Господи!
ГЛАВА V
1.
Львов - самый запутанный город мира. Много веков назад его так строили,
чтобы враги никогда не могли найти центр города. Природа все сделала для
того, чтобы строителям помочь: холмы, овраги, обрывы. Улочки Львова
спиралями скручены и выбрасывают непрошенного посетителя то к оврагу
отвесному, то в тупик. Видно, я этому городу тоже враг. Центр города я
никак отыскать не могу. Среди каштанов мелькают купола собора. Вот он,
рядом. Вот обогнуть пару домов. Но переулок ведет меня вверх, ныряет под
мост, пару раз круто ломается, и я больше не вижу собора, да и вообще с
трудом представляю, в каком он направлении. Вернемся назад и повторим все
сначала. Но и это не удается. Переулок ведет меня в густую паутину кривых,
горбатых, но удивительно чистых улочек и наконец выбрасывает на шумную
улицу с необычно маленькими, чисто игрушечными трамвайчиками. Нет, самому
мне не найти, и вся моя диверсионная подготовка мне не поможет. Такси! Эй,
такси! В штаб округа! В Пентагон? Ну да, именно туда, в Пентагон.
Огромные корпуса штаба Прикарпатского военного округа выстроены недавно.
Город знает эти стеклянные глыбы под именем Пентагон.
Львовский Пентагон - это грандиозная организация, подавляющая новичка
обилием охраны, полковничьих погон и генеральских лампасов.
Но на деле все не так уж сложно, как кажется в первый день. Штаб военного
округа - это штаб, в распоряжении которого находится территория величиной с
Западную Германию и с населением в семнадцать миллионов человек. Штаб
округа отвечает за сохранность советской власти на этих территориях, за
мобилизацию населения, промышленности и транспорта в случае войны. Кроме
того, штаб округа имеет в своем подчинении четыре армии: воздушную,
танковую, две общевойсковые. Накануне войны штаб округа превратится в штаб
фронта и будет управлять этими армиями.
Организация штаба округа точно такая же, как и организация штаба армии, с
той разницей, что тут все нз ступень больше. Штаб состоит не из отделов, а
из управлений, а управления, в свою очередь, делятся на отделы, а те на
группы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54