Пусть
даже друг перевербован. Пусть он двойник. Не беда. Давал бы материальчик.
Если полиция думает так дорого платить только за то, чтобы поиграть с нами,
пусть платит. Мы и такие подарки принимаем. А как только подарки окажутся
негодного качества, с гнильцой, информация нам быстро об этом
просигнализирует.
Но Аквариум не только друзей проверяет, но и нас. Проверяет часто,
утомительно, придирчиво. Против нас другой метод придуман - провокация. За
время учебы и работы много я таких штучек от Аквариума получал. Все они
беспокоятся - как я реагировать буду. А я правильно всегда реагировал:
немедленно обо всем, что со мной приключится, что с друзьями моими
случается, все и точно своему командиру докладываю. Увидел в лесу своего
друга - командиру доложи. С другом ничего не случилось, значит, он на
операции в том лесу был, а может, он там просто находился, чтобы командир
проверить мог: увижу ли я его, доложу ли вовремя. Меня все время проверить
пытаются: кто для меня дороже - Аквариум или друг. Конечно, Аквариум! А
попробуй не доложи! А если это только проверка? Вот и конец всему, вот ты
уже и на конвейере.
Впрочем, последнее время мне доверять больше стали. Я теперь сам
постоянно в проверках участвую. Вот и сейчас, темной ночью, бросив далеко
машину, я шлепаю по лужам в темноте. Ногам холодно и мокро. Когда вернусь
домой, обязательно в ванну залезу на целый час, попарюсь.
В кармане у меня пакет, в котором - Библия. Книжечка маленькая совсем, на
тоненькой бумаге отпечатана. Это их всякие религиозные общества так
специально выпускают, чтобы удобнее в Союз провозить можно было. Библию эту
я в почтовый ящик брошу. Почтовый же ящик Вовке Фомичеву принадлежит - он
капитан, помощник военного атташе - наш то есть парень, из Аквариума,
недавно прибыл. Догадывается он или нет, но ему сейчас Аквариум серию
гадостей подбрасывает. Вот я и иду к его дому.
Библию он завтра утром из своего почтового ящика достанет - их всякие
религиозные общины и организации нам постоянно подбрасывают. Вряд ли он
знать будет, что это мы на этот раз в его ящик пакет опускаем. Может,
книжечка заинтересует его, может, он ее ради бизнеса сохранить попытается:
в Союзе народ с ума посходил, за такие книжечки уйму денег платит, не
скупится. Завтра - выходной, на работу идти не надо. Вот мы и полюбуемся -
прибежит он утром с докладом или тайно выбросит, чтоб лишних неприятностей
не было. Но любой из этих вариантов, кроме первого, кроме немедленного
рапорта - для него конец означает. Конвейер то есть.
Холодно, мокро. Листья ветер по тротуару гонит. А как попадет листок в
лужу, вот и все. Влип. Больше не летает. Его теперь мусорная метла
подхватит. Заметет.
Никого на улицах. Лишь я - одинокий шпион великой системы. Я своего
собрата сейчас проверяю. Впрочем, трудно сказать, кто кого проверяет. Вовка
Фомичев - мне друг. Мы с ним уже дважды на операции совместные выходили.
Работает он мастерски и уверенно. Но, черт его знает, прибыл он недавно, а
может быть, со спецзаданием. Может быть, с его помощью меня сейчас
проверяют? То-то он ко мне в друзья мостится. Опыта желает набраться! Может
быть, это меня вновь проверяют. Брошу я пакет в его ящик, а сам его
по-дружески предупредить попытаюсь, чтоб бегом докладывать бежал. Тут мне и
конец. Тут уж меня на конвейер поставят: друг тебе дороже доблестной
советской военной разведки?
Дом Вовки Фомичева - большой, нарядный, в нем множество дипломатов живет
всяких наций и стран. Дом, конечно же, под контролем полиции, парадные
двери во всяком случае. Может быть, и нет, но лучше предполагать, что да, и
на основе такого предположения строить свои планы. Поэтому я не через
парадный вход иду. Я темными задними дворами мимо аккуратных мусорных
ящиков - в подземный гараж. Ключи у нас есть от очень многих гаражей и
подъездов домов, в которых обычно дипломаты живут. В любой отель Вены я
тоже без труда пройду. У нас громадный шкаф с ключами. И где наши собратья
из Аквариума ни пройдут, они везде копии ключей снимают. Главное -
установить точный порядок учета и хранения, чтоб вовремя нужный ключик
найти. Сегодня у меня в кармане три ключа. Если надо, я к Вовке и в
квартиру залезть могу. Откуда ему знать, что три года назад в этой квартире
его неудачливый предшественник жил, который и сделал для ГРУ копии ключей?
К сожалению, ни на что более героическое у него сил не хватило, и он был с
позором эвакуирован и изгнан из Генерального штаба.
От мусорного ящика коты в разные стороны метнулись с воем
душераздирающим. Это хорошая примета: значит, тут поблизости других людей
нет. Может, телекамера скрытая? Света нет - экономят. Зачем на заднем дворе
свет? Но телекамера может работать и в инфракрасных лучах. Поэтому пальто у
меня расстегнуто так, чтобы скрепка галстука была видна. На вид она совсем
обычная, но покрыта особой краской, и если в темноте меня облучат
инфракрасными лучами, то она будет светиться. Ибо она - индикатор
ИК-излучений. Повернувшись вокруг, я и направление скрытой камеры могу
определить. Если за мной следят, я малую нужду меж мусорных ящиков справлю
да и побреду дальше. Но застежка не блестит, наблюдения нет. Я достаю ключ
и осторожно вставляю в скважину. Дверь гаража тихо скользит в сторону. Я в
громадном гараже с сотнями машин.
Ступаю осторожно. Но моя походка не должна быть крадущейся, а взгляд
вороватым. Пусть думают, что я только что приехал, оставил в парке свою
машину и иду домой. Стальную дверь открываю другим ключом. На лифте из
подземного гаража я поднимаюсь на самый верхний этаж и жду там несколько
минут, внимательно прислушиваясь. Дом спит. Ни дверь не стучит, ни лифт не
скользит по шахте. Я смотрю на часы. Если за мной и следят, мое посещение
должно остаться непонятным. Может, я к американскому дипломату на встречу
пришёл, может, меня женщина ждет. Если за мной следят, то даже истинная моя
цель - бросить Библию в почтовый ящик - может им показаться маскировкой, а
над истинной целью они будут долго думать: слишком долго я оставался
наверху.
Впрочем, лифты так и замерли в шахтах, и по лестницам никто не ходит,
полная тишина.
Теперь я осторожно спускаюсь вниз по лестнице. Ступаю не на носки и не на
всю площадь подошвы. Нет.
Я касаюсь пола только внешними рантами ботинок, как клоун, искривив ноги
колесом. Подошвы у меня мягкие. Не скрипят. Но все же лучше идти так, как
учили. Так никогда не слышно шагов. Вот нижний этаж. В мраморном вестибюле
десятки дверок почтовых ящиков. Я знаю, какой нужен мне, но останавливаюсь
у многих, разглядывая надписи с именами владельцев. Всем телом прилегаю к
блоку ящиков и незаметно бросаю пакет в нужную щель. Если бы мне в спину
смотрели, то вряд ли точно определили, какой ящик интересовал меня и что я
с ним сделал.
Со скучающим видом, не обнаружив ничего интересного, я дальше спускаюсь
по лестнице вниз, в подземный гараж.
Тот, кто использует один и тот же путь для входа и для выхода,
демонстрирует отсутствие вкуса к конспиративной работе. Я вкус этот
чувствую. Он не похож ни на вкус вина, ни на вкус любви, ни на вкус борьбы.
Вкус конспиративной жизни не похож ни на какие другие, я его понимаю и
ценю. У меня он есть. И не отсутствие вкуса вновь гонит меня в темный
гараж. Просто нет у меня лучшего пути.
3.
У меня вновь недосып. А когда выспишься? Глаза воспалены. Я рано утром в
Забое появляюсь, хоть сегодня и выходной. Я Вовку жду. Если бы он появился
еще раньше меня, это было бы великолепно. Но только Саша-Аэрофлот в углу
зевает. У него глаза тоже красные. Он, наверное, тоже каверзы кому-то
ставил, может быть, даже мне. Он тоже, наверное, ждет кого-то, кто должен
прибежать запыхавшись. Он передо мной оправдывается: нужно срочно
финансовый отчет закончить. Я, конечно, понимаю, что это правда, но не вся.
В 6 утра в воскресенье его в Забой другая нужда пригнала. Я ему говорю, что
у меня к следующей почте три отчета об операциях еще не отпечатаны. Это
действительно так. Но только и он понимает, что это не единственная
причина, пригнавшая меня сюда. Он вид делает, что работает, а сам на часы
поглядывает. Я тоже вид демонстрирую. Сам тоже на часы поглядываю, но
украдкой. Документы я на своем рабочем столе разместил, а сам в стенку
смотрю. Жаль, окошек нам не положено иметь в рабочих помещениях.
В 10 утра Младший лидер приглашает Сашку-Аэрофлота в свой кабинет. Теперь
в большом рабочем зале я один.
В 11.32 появляется Навигатор.
- Ну что?
- Товарищ генерал, я подарок вложил без происшествий. Но он еще не
отреагировал.
По выражению лица Навигатора я понимаю, что это не меня проверяли, а
Вовку Фомичева. Элементарная провокация. Он клюнул. По какой-то причине,
найдя Библию в почтовом ящике, он немедленно не доложил руководству. А если
с ним что-то серьезное случится, доложит ли он тогда или нет? Ясно, что он
опасен всей нашей тайной организации и всей советской системе.
- Виктор Андреевич, иди домой, отдыхай. Вернешься в 6 вечера.
- Есть.
Весь мир имеет выходные дни. Дни, когда никто на работу не ходит.
Советские дипломаты по два таких дня в неделю имеют. Суббота и воскресенье.
Но ГРУ не имеет выходных дней. И КГБ тоже. Но вот представим себе
картину, что в каждый выходной часть дипломатов в посольство не ходит. А
другая, большая часть - ходит. Все сразу ясно станет, кто чистый дипломат,
а кто не очень.
Чтобы этого не случилось, много всяких хитростей придумано, чтобы чистого
дипломата в выходной день в посольство завлечь, чтобы его широкой дружеской
улыбкой загородиться, чтобы активность резидентур скрыть. Посольство в
выходной день - муравейник, и - неспроста. В выходные, и только в выходные,
почту из Союза выдают. Письма да газеты. Всем "Известия" нужны. Там курс
валют печатается. Каждый вычислениями занят: сейчас менять валюту на
сертификаты или подождать, курс валют скачет. Какова позиция советского
Госбанка через неделю будет, одному только Богу известно, но никому
другому, даже и председателю Госбанка.
А еще по выходным дням в посольствах советских по всему миру особые
магазины работают - с ценами удивительными; вся советская колония в магазин
валом валит. А еще в воскресенье лекции читают. Все тоже валом валят. Но не
потому, что лекции любят. Там на лекциях всем крестики ставят: был, не был.
Вообще-то никого не заставляют на лекции ходить, дело твое. Но если вдруг
покажется кому-то, что Иван Никанорович, к примеру, апатию проявляет и
политикой особенно не интересуется, то ему эвакуация. Внезапно ночью ему в
дверь позвонят: папаша ваш не в себе, проститься желает.
И конвой Ивану Никаноровичу приставят. Хочешь прощаться с родителем не
хочешь, а пошли - к самолету.
А еще по воскресеньям в советских посольствах фильмы показывают. Новые и
не очень новые. Тоже народ валом валит. Массовость посещения - признак
высокой сознательности, нерасторжимой связи с социалистической родиной.
Много народа по выходным в посольстве. Машину поставить негде. Но я
поставил. У меня на этот случай место особое зарезервировано.
Мы с Навигатором по парку гуляем. Парк огромный. Беседуем. Мы на ворота
издали поглядываем. Тут же - Петр Егорович Дунаец, вице-консул, да Николай
Тарасович Мороз, первый секретарь посольства - прогуливаются. Нас они вроде
не замечают. Но не зря они тут гуляют. Готовится эвакуация. Помощник
советского военного атташе в Вене капитан ГРУ Владимир Дмитриевич Фомичев -
ненадежен. Самолет уже вызван. В эвакуации участвует очень ограниченное
число людей: Навигатор - это его решение, я - потому что в проверке
участвовал и знаю о ненадежности Фомичева, полковники Дунаец и Мороз -
заместитель и первый заместитель резидента.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54